Ленинградская зима - Ардаматский Василий Иванович - Страница 49

В назначенный час Браславский сухо попрощался с командиром батальона и в сопровождении приданного ему разведчика отправился через линию фронта.

К утру он уже был в Ленинграде и шел по проспекту Стачек к Автовской улице, где находился дом, в котором он должен был поселиться. Это был один из адресов, подобранных в свое время резидентом Кумлевым.

Странно выглядел город. Было позднее утро, а Браславский не видел на улице ни одного человека. Название громкое — проспект! Это была плохо накатанная и безлюдная дорога, ведущая к городу. Справа, на взгорке, как-то обособленно друг от друга стояли деревянные домики пригорода, слева до неуловимого горизонта стелилась белая равнина…

Навстречу промчался одинокий грузовик с фанерным домиком вместо кузова. Браславский, сторонясь, шагнул в снег, машина обдала его теплом и запахом хлеба.

Город начинался с кладбища, обнесенного тяжелым кирпичным забором. Браславский помнил, что оно называется Красненьким — когда разрабатывался маршрут, кто-то из абверовцев острил: «У большевиков все красненькое». Миновав кладбище, Браславский взял несколько влево, а затем вскоре резко вправо — там и начиналась Автовская улица. И это тоже еще не был Ленинград, а пригородный поселок Автово, но теперь город был уже рядом, недалеко впереди в туманном мареве зимнего утра чернели трубы Кировского завода и угадывались контуры городских домов. Но пока Браславский все еще видел улицу, похожую на деревенскую — снова деревянные домики с палисадниками, снова сонное безлюдье окраины.

Навстречу Браславскому шла женщина — она шла медленно, торжественно и вместе с тем испуганно, будто очень боялась оступиться. На ней было пальто с лисьим воротником, перехваченное веревочкой. На голове мужская шапка-ушанка, туго завязанная под подбородком, отчего ее землистое лицо показалось Браславскому маленьким, а глаза на нем — неправдоподобно большими. Когда они сблизились, женщина посмотрела на Браславского и быстро отвела взгляд.

Дом под номером девять оказался маленьким, деревянным, покосившимся. Около дома когда-то были ворота, но теперь от них остался только каменный столб. Вдоль стены по глубокому снегу протоптан одинокий след, недавно кто-то вышел из дома. Браславский прошел по этому следу и очутился перед открытой дверью, за которой было темно. Он постучал в стену, послушал — никто не отзывался. Осторожно войдя в темные сенцы, он начал рукой шарить по стене. Нащупал дверную ручку и потянул ее на себя — дверь легко открылась.

— Здравствуйте, — громко сказал он.

Тишина. Дверь в следующую комнату была открыта — там стояла железная печка-буржуйка, труба от нее тянулась в форточку. Все окна заморожены, покрыты толстым, волнистым слоем льда. В комнате пахло кислятиной, под ногами хрустела зола. Кровать с грудой тряпья была придвинута к печке. Браславский, расстегнувший было свою ватную куртку, снова застегнулся на все пуговицы.

Он сел на скамейку у стены, ожидая, когда хозяйка вернется. Незаметно для себя он задремал — сказалась прошлая ночь без сна.

Проснулся он около полудня — руки и ноги окаменели от холода. Он вскочил и начал, размахивая руками, бегать по комнате из угла в угол. Бегал, пока не стало тепло. Тогда захотелось есть. В специальном кармане куртки спрятаны плитки витаминизированного шоколада, но он решил неприкосновенный запас не трогать, а найти что-нибудь в доме. Он обшарил все углы, шкафчики, стол, тумбочку, даже поднял матрац, но во всем доме не нашел абсолютно ничего, что можно было съесть. Только в маленькой деревянной мельничке обнаружил несколько черных зернышек перца. Достав из потайного кармана плитку шоколада, он съел половину. Когда он, шурша фольгой, раскрыл плитку, из-под кровати вылезли две мыши и стали бегать около его ног. Он с отвращением отбросил мышь, и она шлепнулась в темном углу. Другая как ни в чем не бывало продолжала бегать возле его ног.

Хозяйка дома не появлялась. Надо было решать, что делать. Сразу идти к Кумлеву нельзя. Аксель ни за что не признает это его положение безвыходным, он все время твердил, что документы у него настолько надежные, что он может спокойно устраиваться в гостиницу или требовать своего устройства у военных и гражданских властей.

По документам Браславский — эвакуированный из Риги директор русской библиотеки Березин — русский, из эмигрантов. В Ленинграде немало эвакуировавшихся из Прибалтики, и Аксель был прав, говоря, что документы у Браславского надежны своей обыкновенностью. Но, будучи человеком «военной косточки», Браславский вообще боялся маскарада и в глубине души считал его для себя унизительным.

Браславский не знал, как поступить. Уже шестой час он находился в промороженном домике на Автовской улице, а хозяйки все не было. Наметились скорые зимние сумерки. Еще раньше Браславский хотел затопить печку, но в доме он не нашел ничего, что могло бы заменить дрова. В доме не было ни стула, ни стола, были сожжены даже плинтусы карниза. Он попробовал было оторвать тяжелую лавку, но она точно вросла в стену.

Уходить было бессмысленно, до комендантского часа он никуда не успеет попасть. Браславский посмотрел на кровать, заваленную грязным тряпьем, — невозможно было представить, что туда можно лечь. Да и как заснуть в таком холоде? Он то и дело вскакивал с лавки, начинал быстро ходить вокруг печки, приседать, махать руками.

Он повернулся к дверям и вздрогнул — там стояла женщина. Она смотрела на него устало, без всякого удивления или любопытства.

— Надежда Сергеевна? — спросил он.

Женщина, не отвечая, прошла к печке и потрогала ее рукой, потом села на кровать.

— Вы Надежда Сергеевна? — спросил Браславский, повысив голос.

Она кивнула головой. Эта была та самая женщина, которую он встретил утром на улице.

— Я к вам от Игоря Николаевича… — сказал он условную фразу. — Можно у вас переночевать?

— Есть нечего, — вздохнула женщина. — Я карточку потеряла. Шла в магазин, держала ее в руках, вот так… — Она показала сжатый кулак… — Был сильный ветер… подхватил мне пальто, платье, и я сделала рукой… вот так… — Она показала. — А потом смотрю… — Она смотрела на свою пустую ладонь, — а карточки и нет. Сегодня уже третий день нет… Только снег ем.

Она говорила ровным голосом, как будто не о себе.

— Я могу дать вам шоколад, — сказал Браславский.

— Что? Что? — она быстро подняла лицо и непонимающе смотрела на него.

Браславский достал из кармана половину плитки и протянул ей. Она не брала и смотрела на шоколад со страхом, с губы у нее потекла тоненькая струйка слюны.

— Возьмите… возьмите, — приказал Браславский и сунул шоколад ей в руку.

Надежда Сергеевна взяла шоколад, поднесла его к глазам и вдруг вцепилась в него зубами, не сорвав обертки. Ее лицо исказилось от боли, и она разжала губы — они были в крови.

Браславский смотрел на женщину с ужасом.

Надежда Сергеевна съела шоколад и только малюсенький кусочек, оглянувшись на Браславского, спрятала под тряпье. И вдруг деловито спросила:

— Вы надолго у меня остановитесь?

— Еще не знаю, возможно, что завтра уеду.

— Ну что ж, хоть один день да мой, — сказала она и непонятно чему рассмеялась. — Вот только кровати лишней у меня нет. Была мужняя, но я ее в печке стопила, тем паче что муж мой все равно на войне убит.

— Я как-нибудь устроюсь, — сказал Браславский, совершенно не представляя себе, как это он устроится, если по полу бегают мыши.

— Печку можно протопить, — сказала женщина. — Но для этого надо слазить на чердак, — я одна боялась…

Браславский влез на чердак и сбросил оттуда целую груду вещей: разломанный ящик со старой обувью, комплекты журнала «Нива» за годы первой мировой войны, рулон обоев, книги, моток веревок…

Раскалившаяся печка немного нагрела комнату. Женщина, задыхаясь, принесла с улицы ведро снега и поставила его на печку. Потом они молча пили жидкость зеленоватого цвета, пахнувшую аптекой.

— Как это у вас шоколад сохранился? — вдруг спросила Надежда Сергеевна.