Неоновые джунгли - Макдональд Джон Данн - Страница 5

Его голос заметно смягчился:

– Бонни, я слушал тебя много дней и ночей. Слушал очень терпеливо и теперь, уверен, знаю о тебе намного больше, чем ты сама о себе.

Она опустила голову на лежащие на столе крепко сжатые кулачки, в отчаянии покачала ею из стороны в сторону и каким-то надломанным голосом простонала:

– Нет... нет!

Так продолжалось до полуночи. Затем Бонни устала.

– Ладно, будь по-твоему, Генри, – услышала она свой собственный голос. Как будто откуда-то со стороны...

Он смотрел на нее долго-долго, и наконец счастливо ухмыльнулся:

– Да, мы, Вараки, славимся своим упрямством.

Они все сделали утром следующего дня: сдали кровь на анализ, заполнили все требуемые бланки, узнали, когда им являться на официальную регистрацию брака... Вечером, постелив ему на кушетке, Бонни выпрямилась и неестественно ровным голодом произнесла:

– Можешь спать со мной, если, конечно, хочешь. Помимо прочего, теперь у тебя на это есть полное право. Хотя никто тебя не осудит, если ты сам откажешься от этого предложения, потому что оно хоть и доброе, но совсем не щедрое. Скорее как последняя в пачке сигарета, которую тебе предлагают...

– Прекрати, Бонни! Ради бога, прекрати и ложись спать!

– Залезай ко мне под одеяло в любое время. Не сомневайся, ничего плохого я не подумаю.

– Слушай, ты заткнешься, наконец?!

– А в чем дело, Генри? Мы же официальна помолвлены! Мы практически муж и жена!

– Спокойной ночи, Бонни.

– Спокойной ночи, Генри.

Официальная регистрация состоялась в конце ноября, холодным дождливым днем. Ровно в полдень. Потом на такси в полном молчании они вернулись все в ту же квартиру. «Вот оно, мое долгожданное счастливое замужество», – невольно подумала Бонни.

Генри куда-то ушел. Она сидела у окна, задумчиво глядя на косые струи дождя. «День моей свадьбы! Главный день моей жизни! Невеста с пучком малины в левой руке...»

Он пришел через час. Молча снял мокрый плащ, прошел с пакетом на кухню, потом в гостиную. Бросил ей на колени плоскую коробку в красивой глянцевой обертке.

– Я поставил шампанское в морозилку.

– Потрясающе! Всего один глоток – и я улечу на небо! Либо навсегда, либо, по крайней мере, надолго.

Он мрачно на нее посмотрел:

– Зачем ты все это делаешь, Бонни? Зачем?

– Делаю что, драгоценный мой муженек? – издевательски, вкрадчивым тоном поинтересовалась она. – И кстати, что в этой коробочке, которую ты так заботливо швырнул мне на колени?

– Так открой и посмотри сама.

– Боже ты мой! Наверное, это подарок твоей самой верной, самой преданной в мире жене, так?

Она сняла обертку и открыла коробку. Долго смотрела на то, что было внутри. Не притрагиваясь. Отчетливо различала звуки дождя за окном. Понимала, что должна поднять на него глаза, но почему-то не могла это сделать. «День моей свадьбы. Боже мой, как я могла забыть, что это и его свадьба?! Какая же я сволочь! Махровая эгоистка, думающая только о себе, и ни о ком другом!» Она медленно вынула это из коробки. Кружева на корсаже шикарной ночной сорочки были похожи на белую пену. Бонни покачала головой и зарылась в нее лицом. Горло сдавили клокочущие звуки рыданий, которые она, как ни старалась, не смогла удержать...

Он подошел к ней, обнял за плечи.

– Что... что ты пытаешься со мной сделать. Генри? – сквозь слезы спросила Бонни.

– Удержать тебя от того, чтобы ты поедала саму себя. Ни к чему хорошему это не приведет. Конечно, наша свадьба совсем не то, что показывают в кино, но... разве есть закон, который запрещает нам делать так, как мы хотим? Даже если это далеко не самый лучший вариант...

– Для меня это даже намного больше, чем самый лучший вариант. Генри! Я вела себя просто отвратительно, прости меня! Ради бога, прости!

– Ты наденешь ее?

– Да, конечно!

Позже она смогла смеяться так искренне и заразительно, как вот уже много лет не смеялась. А еще позже, лежа в постели в темной спальне, почувствовала себя почти совсем как девственница, которая собирается проститься с горьким прошлым и начать совершенно новую жизнь, полную радости и настоящего смысла... Его большие, сильные руки были мягкими и на редкость теплыми. Нежность возбуждала ее так, как никогда не удавалось силе. Даже любовной страсти! Все происходило словно в сладком тумане. Что все это время она молча плакала от счастья, Генри понял, целуя ее глаза.

– Почему, дорогая?

Но Бонни не могла сказать ему правду, что ей очень жаль тех напрасно проведенных чудовищных лет, которые сделали ее обездоленной и... духовно нищей, потерянных лет, после которых у нее мало что осталось для него – большого, сильного и... очень нежного.

– Почему ты плачешь? – снова спросил он.

– Потому что, мне кажется, я полюбила тебя, – солгала она. Искренне надеясь, что эта ложь будет для нее самой надежной стеной все то время, пока его не будет.

В день отъезда Генри вручил ей билет на автобус и двадцать долларов. Сказал, что соответствующим образом изменит страховку. Затем крепко поцеловал в губы, повернулся и ушел. Она долго смотрела на его широкую удаляющуюся спину, но он так и не обернулся.

Через два часа Бонни уже сидела в автобусе. Который направлялся туда! В короткой телеграмме, присланной отцом Генри, старым Гасом Вараком, говорилось: «Здесь ее дом, мы все ее ждем».

Автобусная поездка оказалась долгой и утомительной: ночь-день, мрак, вспышки света, приглушенные звуки спящих или протяжно зевающих пассажиров, редкие остановки на придорожных станциях... Короткие, прерывистые мгновения забытья на откинутой спинке сиденья... Бонни всей душой хотела верить, что именно этот серебристо-серый автобус навсегда забирает ее из одной жизни в другую, совершенно новую и, возможно, даже счастливую. Но разве можно вот так враз взять и очистить себя от всей грязи и мерзости, которые в тебя уже въелись? Вряд ли. Человек ведь не морская раковина, которую сначала очищают, а затем наполняют какой угодно начинкой. Куда бы ты ни пошел, все твое всегда будет с тобой – пороки, реакции, воспоминания... И от этого никуда не деться.

Генри перестал быть реальным уже после первого дня автобусной поездки. Превратился в некий фантом ласковой, нежной руки большого сильного мужчины, которая вытирает у тебя пот на лбу во время жара, пытается тебя утешить... Безликая доброта! Еще один добрый ребенок, добровольно присоединившийся к сонму таких же безликих... С голубыми глазами, густыми, светлыми, тем не менее жесткими волосами. Ну а она? Она теперь миссис Генри Варак!

Вараки, старый Гас с молодой женой Яной, встретили ее прямо на автобусном терминале города, но тогда Бонни слишком устала после поездки, чтобы точно определить их реакцию на нее. Помнила только, что Гас Варак, пожилой плотный мужчина высокого роста, тепло ее обнял, а его жена Яна, тоже плотная, крупная женщина с простым, но очень симпатичным лицом, поцеловала в щеку. Они провели Бонни к машине, повезли по спокойным улицам провинциального городка к своему большому, старинного вида дому. Яна принесла ей в комнату на третьем этаже еду. Затем, приняв горячую ванну, до смерти уставшая, Бонни практически мгновенно уснула. И не просыпалась вплоть до наступления сумерек следующего дня.

Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы вновь обрести веру в себя и в свою жизнь. И Гас, и его жена Яна, и Анна, и Тина – все помогали ей в этом как могли. Кроме Уолтера, который, казалось, на нее вообще никак не реагировал. Отношение его худой, чернявой жены Доррис, с вечно кислым выражением лица, было откровенно неприязненным.

Но когда Бонни вроде бы полностью оправилась и наконец-то стала сама собой, жизнь обрушила на нее новый удар. По-своему не менее страшный, чем тот, который ей пришлось испытать тогда, намного раньше... В марте сначала пришла короткая телеграмма от самого Генри, а буквально через неделю письмо от его командира...

Гас, не постучав, вошел в ее комнату, молча сел на стул, даже не смахивая слез со своего каменно-серого лица.