Месть в коричневой бумаге - Макдональд Джон Данн - Страница 55

– Пока ничего, Эл. Может, все отменилось? Стейнгер проигнорировал этот вопрос и заметил, обращаясь ко мне:

– Как будто на трибуне у ринга. Нравится?

С трех сторон нас прикрывали сосны. Заглянув под нижний ряд проволоки, можно было увидеть большой дуб примерно в пятистах ярдов. Стейнгер указал на ворота:

– Пять минут третьего. Представление начинается. И в самом деле, вдали появился пыльный темно-зеленый “форд” двух-трехлетней давности. За ним тянулся длинный шлейф пыли. Вчерашний дождь быстро и полностью высох.

– Брун, – сказал Стейнгер.

Приближаясь к открытым воротам с перегораживающими дорогу скоту стальными барьерами, автомобиль замедлил ход, а проехав, прибавил скорость.

– Посмотрел, не явился ли Пайк раньше, – одобрительно прокомментировал Стейнгер, – а теперь объезжает вокруг. Мили четыре. Проследует вон по той грязной дороге за нами.

В ожидании оживали старые инстинкты, заученные привычки. Местность, прикрытие, маскировка, линия огня. Коричневая хвоя лиственницы подо мной издавала слабый аромат. От застоявшейся воды поблизости пахло болотом. Зудели насекомые, резко, пронзительно вскрикивали луговые жаворонки. Трава шуршала, клонилась под ветром. Послышался звук мотора, усилился, машина проехала позади нас, подпрыгивая и громыхая на кочках, начала удаляться. Тучи дорожной пыли на миг заслонили солнце.

Через несколько долгих минут мы увидели дальние отблески за ровным пастбищем – он проезжал по противоположной параллельной дороге, держась за зарослями пальм и сосен. В редких просветах поблескивали хромированные детали.

Вернувшись к воротам, автомобиль сбавил ход, въехал, проследовал через открытое пастбище по траве, выросшей на фут с лишним после того, как отсюда перевели скот, развернулся полукругом, переваливаясь и подскакивая, остановился футах в пятидесяти за одиноким дубом.

Как только из него вылез мужчина, Стейнгер рванулся, выхватывая бинокль у Лью Наденбаргера:

– Дурак чертов! Он осматривается, а у тебя солнце бьет прямо в линзы!

– Извини, Эл.

Мы следили за мужчиной, который медленно шел в тень дуба. Для меня пятьсот ярдов слишком далеко, так что впечатление было лишь самое общее. Маленький человечек, скупые, точные движения, волосы светлые, лицо смуглое, белая рубашка, брюки цвета хаки.

Показалось, будто он поднес к губам руку, и меня испугал сухой короткий кашель, неожиданно прозвучавший из передатчика, который стоял между Стейнгером и Наденбаргером на ровном месте в нескольких футах от небольшой бровки.

– Прямо там разговаривайте, – тихо умолял Стейнгер. – Прямо там. Ради Бога, не садитесь в машину. Нам надо, чтоб вы разговаривали прямо там…

Шли минуты. Потом вдалеке показалась машина, поднимавшая на большой скорости тучи пыли. Тормознула, свернула в ворота. Красный фургон “фолкон”. Когда я в последний раз видел его на ходу, в нем сидели дочери Хелены.

Фургон проехал тем же путем сквозь траву, каким двигался Брун. Описал вокруг дерева круг пошире в другом направлении, остановился с нашей стороны, но не загородил поле зрения.

Стейнгер опустил бинокль, отложил, включил старенький магнитофон, работавший сейчас на батарейках, подключил приемник, снова взглянул в бинокль и сообщил:

– У Дэйва в руках пистолет.

Из динамика с сильным резонансом раздался голос Бруна, кричавшего через залитое солнцем пространство:

– Может, выключишь мотор и выйдешь? Пайк находился слишком далеко от микрофона, ответа слышно не было.

– Беседуйте в тени, братцы, – заклинал Стейнгер. – Поговорите в тени под чудесным высоким деревом.

– Я хочу, чтоб ты как следует рассмотрел пистолет. Том! – кричал Брун. – И не выкидывай фокусов, пока кое-чего не услышишь. Если я не звякну сегодня в одно место, к государственному прокурору отправится со специальной доставкой письмо на восьми страницах. Я полночи его писал. А теперь брошу пистолет в свою машину, и можно будет поговорить о делах.

Следя за далекой сценой, мы увидели, как оба медленно направляются в тень большого дуба.

– Вот и прекрасно, – шепнул Стейнгер.

Голос Бруна звучал в динамике на удивление ясно и четко.

Тон спокойный.

– Отдаю тебе должное, Том. Здорово меня нагрел. Мне никогда даже в голову не приходило, будто в той бутылке не то, чем ты пичкал жену. Что это за чертовщина?

– В основном окись азота. По моим расчетам, должна была разъесть свинцовый колпачок приблизительно через двадцать четыре часа.

– Откуда ты мог точно знать, когда велел ее спрятать, что я поставлю бутылку в свой сейф?

– Я не знал. Если б ты ее туда не поставил, я нисколько бы не пострадал, правда?

– Зато был уверен, что я пострадаю. В сейфе все превратилось в вонючую грязную кашу. Бумаги, пленки, фотографии, чертовская куча наличных. Эта дрянь даже уголок сейфа проела. Женщина в банке прямо взбесилась из-за вони. Дело в том, Пайк, что погибла куча вещей, не имеющих ни малейшего отношения к нашим с тобой делам.

– Ты меня вынудил принять меры, Дэйв.

– Это еще почему?

– Слишком дорого обходился. Я не мог себе это позволить.

– Когда стояла очередь желающих отдать тебе свои сбережения?

– Ты отхватывал такие куски, что я даже не видел прибыли. А потом источник пересох. Пришлось выбивать у тебя рычаги управления.

– Ничего не вышло. У меня память хорошая. Я изложил кучу фактов в письме. Их можно проверить. Ты только себе осложнил жизнь, Пайк. Я ведь верну все деньги, сожженные этой чертовой кислотой, и начну с тридцати тысяч, которые тебе, черт возьми, стоило прихватить с собой.

– Дела чересчур осложнились. Я их не привез.

– Тогда я спущу воду, приятель, и смою тебя в унитаз.

– Я так не думаю.

– Почему же?

– Потому что ты только наполовину умный, Дэвид. Но достаточно, чтобы оценить сложившееся в данный момент положение. И продолжать на меня работать. Только снизив расценки.

– Черта с два!

– Будь ты умным, то так неожиданно не удрал бы. Я понял по твоему поведению, что уничтожил настоящие улики. Надо было меня убедить, будто у тебя по-прежнему на руках все козыри. Ну, письмо не письмо, а теперь у тебя лишь одно твое слово против моего. Кому поверят? Подумай. Может быть, с пленками Шермана и подписанным заявлением тебе удалось бы меня уничтожить. Теперь ты всего-навсего потенциальная неприятность. В знак полного доверия я привез три с половиной тысячи долларов. У тебя хватит ума понять, что я останусь неплохим источником дохода. Разумеется, не такого, как раньше. И ты согласишься.

– Ты уверен? Уверен, что я соглашусь получать там и сям небольшие куски?

– По сравнению с полным нулем, почему нет?

– Риск не окупится.

– Какой риск?

– Пусть я только наполовину умный, как ты говоришь. Но достаточно, чтобы предвидеть твой скорый конец. Тебя собираются сцапать, а когда сцапают, ты меня выставишь на обозрение.

– За что сцапают?

– За убийство людей. Может быть, с доктором Шерманом это был единственный выход. Но по-моему, тебе понравилось. Ты сказал, за убийство медсестры возьмут Дженис Холтон. Вышло все по-другому, а ты все равно полез без какой-то особой надобности. А в скором времени собрался устроить самоубийство жены, причем тоже с большим удовольствием. Потом еще кто-нибудь тебе помешает. Может, я. Нет, спасибо. Ты превратился в насекомое, Пайк. Я таких повидал, знаю, что с ними было. Может, при этом считаешь себя жутко важным.

– Моя несчастная жена вчера вечером выбросилась из окна двадцатого этажа, Дэвид.

– Что? Что за чертовщина! В газетах ничего не было…

– Уверяю тебя, она выпрыгнула в окно. Я слышал звук удара и точно знаю, никуда она не сбежала. Думал, рабочие найдут тело, но, похоже, оно исчезло.

– Что значит – исчезло, черт побери?

– Бидди сегодня призналась, что ее старый друг, мистер Макги, сообщил на приеме, будто видел выходившую в одиночестве Морин. Полагаю, ему известны условия трастовых фондов. Поэтому думаю, он со мной свяжется, чтобы продать небольшую информацию. Твоя следующая задача, Дэвид, – добраться до него первым и посмотреть, не удастся ли из него выжать всю эту историю бесплатно.