Увертюра ветра (СИ) - Элер Алиса - Страница 80

   Под вечер ее, наконец, оставили в покое. Иришь медленным, нетвердым шагом подошла к кровати - и в изнеможении упала на нее, закрыв глаза. Забыться сном она не смогла. Так и пролежала, не шевелясь и едва дыша, ни о чем не думая, ничего не желая и ни о чем не жалея. Глаза оставались сухи: у нее больше не осталось слез.

   После ужина - любезно принесенного к ней в покои - Иришь немного ожила. Во всяком случае, смогла заставить себя сесть и полистать любимые книги. Пробовала играть, но почти сразу с сожалением зарыла крышку фортепиано: у нее не осталось ни единой эмоции, ни капельки чувства - ничего, что можно было бы переплавить в музыку. Книги немного развеяли дождливую пелену, застелившую ее взгляд. И она сама не заметила, как уснула.

   Но это было вчера. "Сегодня" началось на рассвете визитом Айори - и, начиная с него, превратилось в сущий кошмар. Венчание, как всегда в Зеленых Холмах, начиналось с последним лучом солнца, но первые гости прибывали уже после полудня, и их надлежало встречать будущим супругам...

   При мысли об Эрелайне сердце Иришь испуганно и отчаянно сжалось.

   Страх, упрямство, жалость к себе, надежда, ненависть, сомнение... Противоречиво, невыносимо противоречиво!

   За последние сутки она столько раз думала об этом, что сейчас просто не в силах была начинать все снова. И зачем думать? Все уже решилось, просто и жестоко.

   Иришь не могла обречь его на смерть. Не могла - и все, как ни пыталась убедить себя в обратном. Выбор, который она так боялась сделать, истязая себя сомнениями, никогда не существовал. Оставалось только принять его.

   - Вы были правы, Беата. Ириенн действительно прекрасна.

   Девушке дорогого стоило не скривиться при мягких, обманчиво-ласковых нотках знакомого голоса.

   Ей следовало бы приветствовать мать реверансом - почтительным, сдержанно радостным - и робкой улыбкой. Следовало бы. Но она осталась сидеть, даже не повернув головы в знаке внимания. Будь на ее лице написан хоть малейший оттенок чувств, и этот жест выглядел бы оскорбительным, а так - просто отсутствующим. Равнодушным. Это, конечно, не правда.

   Не вся правда.

   Иришь не выказывала истинных чувств, потому что они - слабость, а быть слабой перед матерью она не могла. Поддайся ей на мгновение, уступи хоть даже самую малость и проиграешь.

   Гнев, злость, отчаянье - все спряталось за лживым равнодушием. Лицо Иришь казалось прекрасной застывшей маской, безупречной... и неживой. Улыбка не касалась ее губ, черты не искажались ни тенью тревоги, ни радостью, а в глазах, потемневших от слез, невозможно услышать и отголосок чувств.

   Маска, не лицо. Неживая лживая маска. Чересчур идеальная, слишком совершенная, чтобы быть живой.

   Ей вдруг стало жутко, и Иришь опустила ресницы, разрывая странный и страшный взгляд с той, кто смотрит на нее из глубины зеркала.

   Зашелестели юбки, скрипнул паркет под чьими-то легкими шагами. Тяжелый, удушающе-сладкий аромат любимых матушкиных сжал грудь стальными кольцами, золотистый локон мазнул по плечу, и ее ласково обняли за плечи.

   От прикосновения матери Иришь болезненно выпрямилась, точно натянутая до звона струна, но губы не дрогнули в презрении.

   - Поверить не могу, что настал этот день, - улыбнулась Айори из зеркала. Золотой взгляд, золотые серьги, золотые кольца, золотая корона в золотых волосах, золотое шитье на пенно-золотом платье... Цвет не янтаря, не солнца, а именно золота.

   Золото... Изменчивый кровавый металл, неверный и лживый. В этом вся она - ослепительная и обманчивая, ведущая за собой во тьму. В бездну.

   - Я тоже.

   - Ну же, душа моя! Улыбнись! - улыбка - не золотая, а карминно-алая - коснулась ее губ, пальцы ободряюще огладили плечи, а сама она мягко прильнула к стулу, склонившись к дочери: - Ты будешь самой прекрасной из всех! А этот день - твоим! Все поклоны, восторги, вся музыка - твоя и в твою честь! Это ли не чудесно?

   Дрожь брезгливости и злости пробежала по рукам. Губы Иришь дрогнули, и она попыталась улыбнуться:

   - Чудесно, мама. Я ужасно рада.

   И ведь верно! Действительно - ужасно.

   Айори выпрямилась. Отошла на шаг, окидывая ее взглядом... и Иришь увидела то, что заставило ее похолодеть. Увидела самое чудовищное, самое невозможное, самое ужасающее, что только можно увидеть - и чего бы лучше бы никогда не видела и не знала!

   Иришь увидела в ее глазах любовь.

   Любовь! Все, что Айори делает и когда-либо делала, она делает не для себя - для них! Все ее лицемерие, вся эта игра масок и лживость только для того, чтобы сделать их счастливыми!

   В соответствии со своими представлениями, разумеется.

   Рыжеволосая Alle-vierry бесконечно ласково погладила ее по плечам, улыбнулась и ободряющего сказала:

   - Все будет прекрасно, душа моя. О таком мы не могли и мечтать! Я обещаю.

   Напоследок сжав ее плечи, ободряя, Айори развернулась - и, всплеснув золотистом платья, летящей, невесомой походкой покинула будуар.

   Иришь не сводила взгляда с ее отражения, исчезающего в зеркальных далях. И, не удержавшись, обернулась - сама не зная, зачем.

   - Леди-леди! - защебетали испуганные фрейлины, о которых она уже успела позабыть. - Не шевелитесь! Не делайте таких порывистых движений! Будьте осмотрительны! Ваша прическа, Ваше платье!..

   Внезапное раздражение, усиленное не проходящей мигренью и коротким разговором с матерью, захлестнуло ее с головой. Пальцы сжались: уже не нервно и отчаянно, а в попытке сдержать переполняющий гнев.

   - Прочь, - негромко сказала Иришь, прикрыв глаза. Молоточки мигрени уже ударяли в виски, заставляя ее морщиться и прикусывать губу в надежде заглушить одну боль другой.

   - Прочь! - рявкнула она, громче и злее, когда фрейлины даже не шелохнулись от прошлого ее приказа. - Немедленно! Вы не слышите приказ?

   Ставший жестоким и злым голос заставил фрейлин занервничать и засомневаться, но не исполнить приказ.

   - Нам велено... - нерешительно начала одна из девушек - та, что занималась ее прической, с серебреными ножницами - но, встретившись с уже не мглисто-туманным, а ледяным до прозрачности и ясности северных вод взглядом, осеклась. И, почтительно склонив голову, молча покинула будуар.

   Иришь с ненавистью поглядела на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела не она сама, а кто-то другой. Хотелось сорвать с себя платье, растрепать кудри, вырвав из сложной прически все шпильки и гребни, смыть белила...

   Хотелось, но нельзя. Потому что с Айори бессмысленно воевать. Она ослеплена своей безумной любовью и пойдет на все, чтобы добиться для них счастья, даже против воли. И это ее стремление оправдает любую жестокость. Не подчинишься - заставит любой ценой.

   Иришь коснулась зеркала, соприкасаясь кончиками пальцев со той, кто смотрела на нее из зазеркалья.

   "Бессмысленно воевать..."

   Пальцы медленно заскользили вниз, не размыкая странного прикосновения.

   Да, бессмысленно. Сейчас бессмысленно. Но если она станет женой Эрелайна... больше Айори не сможет ей приказывать. И Иришь получит свободу.

   "Свободу"!.. Какую свободу! Что за насмешка?!

   Ногти скрежетнули по зеркалу, бессильно и отчаянно, и Иришь отдернула руку.

   Даже если она не ошиблась в Эрелайне, и он действительно из тех, кто может дать ей свободу, какой от нее прок, если тьма завладеет им без остатка?! Если он сам станет тьмой?

   И если ночь, выплеснувшаяся ясным полднем, захлестнет Драконьи Когти, обрекая на забвение все, до чего сможет дотянуться?

   Иришь отшатнулась от зеркала, рывком встав. Опрокинутый стул с грохотом обрушился на паркет. Чудом не запнувшись о его предательски выставленные ножки, бросилась к окну, глотая злые и отчаянные слезы. Прочь отсюда, из опостылевшего будуара, в одно мгновение ставшего жесточайшей из темниц, где каждый вдох, каждый оброненный вскользь взгляд напоминал о Айори и свадьбе, об Эрелайне и его тьме.