Легкая нажива - Макдональд Джон Данн - Страница 59

— Мотель «Песчаный вихрь», — ответил ему женский голос.

Хью попросил мистера Уэллса. В трубке раздался незнакомый мужской голос. Хью назвал свое имя, и моментально услышал голос Гомера Гэллоуэлла. Поначалу он звучал настороженно, пока Хью не сказал, что звонит из аптеки.

— Молодец! Давай сюда. Никогда не знаешь, что могут сделать нервные люди, поэтому убедись, что за тобой никого нет. Я в двадцатом, это последний справа, если встать лицом.

— Я знаю, где это. Буду через десять минут.

Это был новый мотель на главной автостраде, ведущей на восток. Хью на хорошей скорости промчался мимо, заехал в тихое место, остановился, закурил, понаблюдал за проехавшими автомашинами, затем развернулся и вернулся к «Песчаному вихрю».

Хью постучал в двадцатый номер, и Гомер открыл дверь. Он был один в номере.

— Поухаживай за собой насчет выпить, пока не сел, сынок.

— Плохие новости?

— Подождем, пока сядешь и приготовишься слушать.

Гэллоуэлл начал с Браунелла.

— Хорошая девочка, которую я знаю чуть ли не с детства, выманила его оттуда, как ребенка, и отвезла — тебе не важно знать куда. Вошел он в дом, грудь выпятил, сияет в предвкушении, а его там приветствует пара крепких ребят, которых я послал вместе с ней. Ребята сорвиголовы, они уже работали со мной на Ближнем Востоке. Это такие парни, что, если перед ними захлопнешь дверь, они пройдут сквозь нее. И еще они от рождения не переносят таких, как Браунелл. Ты знаешь, Браунелл не кололся целых десять минут. Но на одиннадцатой минуте до него начало доходить, что до сих пор он на таких ребят не напарывался. Он даже вначале думал, что с ним шутят, когда его собрались кастрировать, как жеребца, с которым стало трудно управляться. Но когда он окончательно сообразил, что ребята совершенно серьезные, то чуть не рехнулся, потому что такой поворот судьбы считал хуже смерти...

— Она... мертва? — спросил Хью.

Лицо старика переменилось, глаза, во время рассказа игравшие искорками, сделались безжизненными.

— Да, она мертва, — тихо промолвил он. — Как ни печально, сынок.

Хью осторожно отставил свой стакан и зарылся лицом в ладони. В комнате воцарилось долгое молчание. Потом Хью поднял голову и взял в руки стакан:

— Продолжайте...

— Сейчас я закончу вначале с этим Бобром. После того как мои ребята выдоили из него все, даже не перетряхивая ему мозги, они повезли его показать, где она закопана. Надо будет направить потом на это место полицию, когда все закончим. Полиция не будет знать, кто ей сообщил. Встал вопрос, что делать с Бобром и как это тихо уладить, но он сам себе все организовал. Он сделал все, что мог, и даже немножко больше. Он внезапно рванулся, вырвался от них и побежал по пустыне. Вначале орал, но потом все силы стал экономить для бега. Один из ребят бросился за ним, спринтерским рывком догнал, а потом просто держался у него за спиной, легко и красиво, с улыбкой. Всякий раз, когда Бобер терял скорость, мой парень сообщал ему, чего он лишится, когда его догонят. Такая информация пришпоривала того. И вдруг Бобер на большой скорости замер и ткнулся лицом в песок. Он умер, наверное, еще не ударившись о землю. Мои парни не врачи, но им было ясно, что у него разрыв сердца. При нем оказались хорошие деньги, и я разрешил ребятам взять их как надбавку за то, что им пришлось под солнцем копать глубокую яму, ворочать камни. Бобер пробежал по пересеченной местности с полмили, пока не достиг своего финиша. Но он был нам больше не нужен, потому что успел рассказать все.

— Рассказывайте все, как есть, Гомер, не жалейте меня.

— Я так и собирался... Хейнс, Марта и Аллен собрались вместе, после того как я так по-дурацки свободно поговорил с этим Хейнсом, и как-то узнали, что ее отец умер и, значит, им надо искать другой способ прижать ее. Договорились, что Аллен, Чарм и Браунелл отвезут ее на ранчо Эла Марта, это милях в тридцати пяти, и сломают ее так, что она будет делать все, что ей скажут. Но, когда они пришли за ней в комнату, то не сумели схватить ее, она вырвалась и упала, сильно ударившись головой, так сильно, что больше уже не приходила в сознание. Ее вывезли в тележке для белья вместе с упакованным багажом. Аллен поговорил с Элом Марта насчет того, что случилось. Они не могли позволить себе везти ее в больницу, где были бы отрезаны от нее, а она, если бы выздоровела, все рассказала бы. Если же она бы умерла, то им пришлось бы отвечать на много неприятных вопросов в полиции и так далее. Вот они и отвезли ее на частную дорогу, которая ведет к ранчо Эла Марта, и... Она была мертва, когда они приехали туда. Зарыли ее и ее вещи, вернулись, ее машину поставили на стоянку в аэропорту, а эту Бентанн послали по ее билету в Сан-Франциско.

— Вы все мне рассказали?

— Если только этот Бобер что-нибудь не скрыл. Но, как мне говорили ребята, не было ничего такого в мире, о чем бы он не горел желанием рассказать. Что ж, мы знаем, что их было пятеро, а теперь четверо. Учитывая, что Бобер загнал себя насмерть, обращение в полицию исключается, если бы мы даже об этом думали. Значит, надо действовать по-своему, сынок. У тебя есть какая-нибудь мысль, как использовать оружие, про которое я говорил?

— Есть несколько идей, однако...

— Ну-ка, вытащи вон ту сумку из-под кровати и открой ее, сынок.

Хью достал маленький саквояж, положил его на кровать и открыл. Там были пачки денег в упаковке казино.

Гэллоуэлл подошел и встал рядом с Дарреном. Он взял одну пачку, взвесил ее на ладони старой, искалеченной артритом руки и с презрением швырнул обратно:

— Барахло. Игрушки. Толпы людей потеют, обманывают друг друга, надрывают животы, чтобы складывать и складывать это барахло в кучи, пока за ними не перестают видеть. Вот этот мусор убил миз Бетти. И он убил Бобра. И... должен убить еще кое-кого.

— Похоже, что тут... много.

— Мне были нужны наличные для одного дела, это к концу года, вот я и сохранил деньги, которые выиграл здесь, это часть их. Они по-прежнему в упаковке казино, я специально отобрал такие. В пачках одни сотенные, новых купюр нет и в порядке номеров тоже нет. Всего двадцать две пачки, по пятьдесят штук в каждой, итого сто десять тысяч. Этого хватит на все наши дела. Теперь взгляни на одну из них. Это лента, которую они получают из банка, на ней написано: «Пять тысяч». Вот. А здесь — инициалы двух человек. То есть, как ты понимаешь, один человек считает, обертывает и ставит свои инициалы, а другой проверяет и ставит свои. Вот дата, написана карандашом, так что для тебя не проблема стереть ее и написать другую. Любой вроде Хейнса или Марта, поглядев на такую, сразу скажет, что она из кассы казино. На другие ты посмотришь, когда пронесешь все это в отель и припрячешь.

— И все в сотнях?

— Такие деньги лучше всего прилипают к рукам. Более мелкие — объем велик, крупные — их тщательнее смотрят, труднее истратить.

Гэллоуэлл вернулся в свое кресло. Хью закрыл саквояж. Потом обернулся и посмотрел на старика:

— Интересно, что вы думаете о риске передачи мне таких денег.

Гэллоуэлл широко улыбнулся:

— Ты насчет того, что убежишь с ними? Я и об этом думал, как же. А ты что, собираешься?

— Боже сохрани!

— Тогда не будем тратить время на ерунду и займемся немного планированием операции, сынок. Ты знаешь, что там пройдет, что не пройдет. Поэтому ты давай мне свои идеи, а я посмотрю, какие из них и куда мы пристроим.

Когда Даррен в десять вечера вернулся в «Камерун», он нес с собой деньги в большом коричневом бумажном пакете, верх которого был тщательно закручен. Он отказался от предложения рассыльного донести пакет до номера. У него было такое ощущение, будто любой, кто взглянет на пакет, сразу поймет, что там. Даррен даже взмок, дышал учащенно и почувствовал облегчение только тогда, когда достиг своей двери, закрыл ее на замок и задвижку. Хью закрыл жалюзи, высыпал деньги на кровать и дрожащими руками зажег сигарету. Когда он сообразил, что вид денег мешает ему думать, он накрыл их халатом.