Легкая нажива - Макдональд Джон Данн - Страница 13

— Я опущу неприятные подробности, — продолжала Бетти свой рассказ, — скажу только, что Мэйбл, не могу понять почему, долго позволяла мне жить в кредит. У меня был только один путь выбраться из ужасной ситуации, в которой я оказалась, но при одной мысли об этом у меня щемило сердце. Мне становилось страшно. Хотя это происходило со мной и недавно, я была тогда значительно моложе, чем сейчас. Жила во мне дурацкая гордость, которая и думать не позволяла позвонить отцу в Сан-Франциско и попросить о помощи. В общем, я уперлась в своей гордости, сказала себе, что таков, мол, мир, и шагнула в открытые двери, которые специально для меня и распахнули. Это было куда хуже, чем я ожидала, Хью. Нельзя романтизировать зло.

Мои проблемы решились, что называется, одним махом. Но я попала в такую жестокую переделку, что и представить себе невозможно. Я не знала, что делать, мне хотелось умереть. Не знаю почему, но я приползла к Мэйбл. Я подумала тогда, что прежние мои проблемы были ничто по сравнению с новыми. Двадцать часов я провела в оцепенении, а потом эта женщина, не тратя лишних слов, загрузила меня и несколько коробок с едой в свой старый автомобиль, привезла сюда и оставила одну. Мэйбл проявила какую-то особую мудрость, Хью. Здесь то одиночество, которое тебе нужно, когда хочешь прийти в себя после того, как совершил жестокую ошибку.

Она оставила меня здесь на пять дней, а когда вернулась за мной, я уже пришла в себя. А дом этот построил муж Мэйбл. Им здесь было хорошо. Муж умер. Она никогда не хотела ни продавать, ни сдавать дом, но сама не хотела проводить здесь время. Мэйбл знала, что мне это поможет, понимала, что мне по-прежнему необходимо время от времени приезжать сюда, чтобы приходить в себя, и разрешила мне делать это. Время от времени я приезжаю к ней и рассказываю, как живу. Это первый раз, когда я привожу сюда кого-то.

— Это делает мне честь, Бетти.

Она повернула к нему лицо и улыбнулась:

— Конечно! Будете хорошо вести себя, когда-нибудь, может, снова привезу.

— Один такой день снимает недельную усталость.

— Я знаю.

Бетти спокойно смотрела на него, и именно в эти долгие мгновения их отношения изменились и стали чем-то еще, что, пожалуй, и не входило в их планы. У него было вполне нормальное физическое восприятие ее как красивой и желанной женщины, но это восприятие было объективного и как бы абстрактного свойства. Он мог бы с таким же успехом восхищаться и другой женщиной, наделенной такими же достоинствами. А теперь в его восприятие вошло нечто личное и волнующее, вызывая сильное и отчетливое желание. Разлуки стали непереносимыми, в отношениях между ними появилось чувство неловкости, которое становилось слишком ощутимым...

Хью давно понял, что его привычка к воздержанию вовсе не свидетельствует о природной холодности или пониженной возбудимости. Свою неизрасходованную энергию он переключал ни работу, гоняя себя еще сильнее на дополнительном топливе. Многие холостяки в его ситуации, при таких возможностях пустились бы, он знал, гулять напропалую, но Хью подозревал, что подобные мужчины испытывают хорошо скрытые сомнения насчет своих качеств и поэтому нуждаются в постоянном подтверждении своего «хочу» и «могу». У Хью не было полной убежденности в том, что воздержание оправданно. Временами и он, естественно, не пренебрегал легкими и заманчивыми победами. Но в нем жил идеалист, которому случайные эпизоды не доставляли радости. Этот самый идеализм помешал ему в двадцать пять лет вступить в брак, когда было уже все решено, и в его душе поселился скептицизм, который вряд ли можно было назвать здоровым...

В эти долгие мгновения они смотрели друг другу в глаза при свете камина... Вдруг в ночи под усыпанным звездами небом раздался отдаленный, дрожащий, полный отчаяния вой койота. Бетти поежилась и проворно вскочила на ноги:

— Все, сложились и поехали, Хью.

Их отношения перешли в новое, нечетко выраженное измерение. Что-то им стало мешать. Хью почувствовал это сразу, на обратном пути, это ощущение не покидало его и в последующие дни. В разговорах между ними стали появляться маленькие и странные пустоты и недоговоренности, будто они начали общаться на новом, не требующем слов уровне.

Они приезжали в этот домик в пустыне в том же январе, в феврале — только раз, потому что Хью был очень занят, потом им удалось выбраться на десятый день марта, который стал, по ее выражению (правильному ли?), днем расплаты. Они предпринимали все разумные предосторожности, чтобы хранить свои экскурсии в секрете. Чувствовали, что среди персонала отеля начали гулять сплетни, — явление неизбежное в замкнутом человеческом коллективе любого большого отеля, — но справедливо рассудили, что сплетникам надо давать как можно меньше фактов.

В тот десятый день марта, на редкость ветреный, напряжение между ними возросло настолько, что стало очевидным для обоих. Они знали друг друга семь месяцев. И это произошло не от случайного прикосновения или полуслучайного неловкого движения. Это было где-то после обеда. Хью принес в дом охапку дров и подтопил камин. Он стоял и смотрел, как огонь набрасывается на свежие поленья. Внезапно Хью почувствовал, что Бетти затихла, и взглянул в «кухонный конец» комнаты. Он увидел, что Бетти стоит и смотрит на него своими широко открытыми синими глазами. На ней были белый жакет из мягкой кожи, темные широкие фланелевые брюки и желтый шелковый шарф.

Бетти расправила плечи и решительной походкой направилась к нему. Подойдя, положила руки ему на плечи и заглянула в глаза. При этом голову она склонила набок, а на лице ее застыло странное выражение.

— Как говорил один пассажир в поезде из Минска в Пинск, может, тут что-то не так с этой любовью?

— Я не хочу ничего, чего не хочешь ты, Бетти. И хочу того, чего хочешь ты.

— А я есть и остаюсь в лучшем смысле этих слов искренне ваша, ваш друг Бетти Доусон.

Он нежно взял ее за тонкую, гибкую талию:

— Столь же искренне ваш, Хью Даррен. И подпись.

— Позволь мне сказать, как я это вижу. Ты мне очень нравишься. Я отдаю себя этому чувству, и пусть это будет нам на радость. Пусть это будет ко взаимному удовольствию, без эгоизма и трений, Хью. Пусть будет уважение и гордость за то, какие мы есть, и пусть никто из нас не считает другого своей собственностью и не довлеет над ним, ведь мы уже давно выросли и не нуждаемся в этом.

— А так может быть, Бетти? Это возможно?

— Не знаю. Но если нет, то наша близость станет чрезмерной, как у других. Если это начнет переходить во что-то другое, о чем никто из нас и не думает, то лучше сейчас прикончить это прекрасное создание и закопать его поглубже.

— Согласен, конечно. Но тебе не кажется, что такой расклад больше подходит для мужчины?

— Для мужчины, для женщины... Не будем, дорогой друг, сортировать себя по половым признакам. Мы — Хью и Бетти, и нет таких правил, которые запрещали бы нам составить собственные. Теплая комната, губы, которые хотят, чтобы их целовали, а эти маленькие круглые штучки — это изобретение называется пуговицами — поддаются рукам умелого мужчины. А это — «молния» и кнопки и прочее, что не составляет проблемы, а вот эта вещь — деревенская кровать. Мои колени, кажется, готовы подогнуться в любую секунду, и сердце замирает, как от испуга. А если ты хотел встретить скромное, застенчивое создание, то ошибся дверью. Но у меня такое ощущение, что мы ждали достаточно долго.

С этого момента, четко определившего их отношения, они пошли по нарастающей. Им становилось все лучше вдвоем в той степени, в какой они, как способные ученики друг друга, старались больше дать, чем взять, и это совсем не походило на их прежний опыт.

...Он сидел рядом с ней, спавшей глубоким сном в его постели, и думал о месяце с небольшим их новых отношений. Они не стыдились своих маленьких заговоров, чтобы использовать любую возможность побыть вместе, но это не выходило за рамки пристойного. Если выпадали часы, они принимали их с радостью, если минуты — то довольствовались и минутами. Хью понимал, что они одержимы влечением и тут ничего не поделаешь, но отдавал себе отчет и в том, что их отношения ничем не запятнаны. Они лукаво подсмеивались друг над другом, иногда шутки были на грани допустимого. Где-то в глубине души пряталось маленькое чувство вины, которое они предпочитали не замечать. Сладостные излишества не преуменьшили постоянную живость Хью и не мешали его работе. Напротив, у него значительно окрепло чувство уверенности в себе и своих способностях. Работа шла легче. И когда ему доводилось бывать на выступлениях Бетти, он видел, что то же происходит и с ней.