Своя дорога - Ли Галина Викторовна - Страница 22

– Быстро разыщи уцелевших лошадей!

Потом обернулся к владельцу драгоценного остова:

– Агаи, бери малышку, ковыляй с ней вон под то дерево, где привязаны кони. И не давай Морре смотреть в нашу сторону!

Спорить со мной не стали. Я дождался, пока сирин уйдет, и ласково глянул на живой труп:

– Как думаешь, сколько из тебя получится ремней? Мне кажется, по одному за каждое лживое слово! Ну-ка, посчитаем… Десяток уже наверняка наберется.

Я вспорол на главаре одежду, обнажил упитанный живот.

Хорошо живет «охотничек».

Нож сам нашел глубокую ямку пупка, острое лезвие слегка надрезало кожу, и на ней выступили мелкие бисеринки крови.

Что, не сладко в шкуре жертвы?

– Не надо…

Это уже не походило на человеческий голос.

– Я все скажу!

И разбойник зачастил, не дожидаясь приказа.

Наши с Агаи тревоги возникли не на пустом месте. Преследование началось от постоялого двора. После знаменательного побоища и эффектного сожжения на площади горы упокоенной нечисти в гостиницу повалили толпы любопытных и не только их. Нашлась пара колдунов, даже подозреваю, что не человеческих, которые смогли почуять, кто ворожил. Один из магов поделился своими догадками с этим добрым человеком, за деньги, естественно. Несколько дней охотники за костями сирин следовали за нами по пятам, не решаясь напасть – бойня на постоялом дворе оставила сильное впечатление. Но когда преследователи увидели взлетевшую огромную птицу и поняли, что не ошиблись… Алчность победила осторожность.

Нам повезло, они не сразу разобрались, куда мы свернули, и разделились на две группы. Если бы у разбойников был еще один стрелок, наш шанс уцелеть сильно уменьшился бы.

Да, дела… И что теперь, спрашивается, делать?

– Сколько еще людей идет по нашему следу?

Губы пленника дернулись, словно он не мог с ними справиться, и вместо четких слов вырвалось неясное блеяние:

– Ше-есть.

Шесть, значит. Да мы тут положили пятерых, не считая главаря. Большая компания, хотя, если судить по этим господам, не особо опасная. Разве что из засады нападут. Интересно, чем они промышляли, когда сирин не было под рукой? Впрочем – пустой вопрос. Содержимое мешка говорило само за себя. Женская накидка из дорогого кружева, пара золотых сережек, цепь из того же металла, фамильный перстень с печаткой, дешевые серебряные кольца, цветные бусы из лазури, отрез добротной домотканой холстины и новые сапоги.

Грабим, значит…

Я поднял голову, рассматривая то, что осталось от стрелков. Потрудилась Танита на славу: рваная плоть лохмотьями свисала вниз с дощатой площадки, сочась кровью и окрашивая листья в красный цвет.

Не в первый раз устраивают засаду, раз «гнездо» не поленились свить. И куда только смотрит королевская стража? Неужели жалоб не поступало? Ну будем считать, что мы за охрану. И с главарем поступим по строгим законам королевства Наорг, то есть повесим. Нечего такой твари небо над головой коптить.

Сказано – сделано. Это неблагородное занятие отняло у меня от силы четверть часа. Еще минут пять я любовался на дергающиеся конечности и постепенно синеющее лицо. Удручающая картина, но некоторое удовлетворение она мне принесла.

Вскоре вернулась Танита, ведя на поводе двух уцелевших лошадей, причем опять явилась голышом.

– Тебе что, жарко? – поинтересовался я у застывшей с недовольным видом девицы.

Она скривилась:

– Платье в клочья порвала, когда перекидывалась.

Понятно: злость и ярость мозги отключили. Ну что ж, бывает.

– Другое есть?

Это было второе преображение в дороге. И в прошлый раз, насколько я понял из тихой ругани, оборотень тоже забыла раздеться.

– Нет, – хмуро бросила рош-мах и полезла по мешкам, не забывая при этом огрызаться. – Почему меня не дождался? Тебе не кажется, что повешение – слишком легкая смерть для этой сволочи?

Вот поэтому и не дождался. Видел я, какие лоскуты болтаются наверху, только черепа в сохранности и остались. Очень неэстетичное зрелище. В конце концов, я узнал от разбойника все, что хотел, за это и дал ему возможность умереть без лишних мучений.

Танита влезла в чужие штаны, обтянувшие ее соблазнительную задницу, словно вторая кожа. Мне пришлось расстаться с запасной рубашкой и камзолом.

Хорошо девчонка смотрелась в мужском барахле! Не хуже, чем в женском, а местами даже лучше. Эх, соединить бы эти штаны, да с ее корсетом от платья…

Я даже причмокнул от той картины, которая предстала в воображении.

Танита подозрительно прищурилась:

– Чего языком цыкаешь?

Хорошо, что Агаи ее настойкой пичкает… Тоже, что ли, попросить? Все-таки вторая неделя воздержания пошла, начинает сказываться. Ладно, когда идешь один, а в присутствии озабоченной штучки сам поневоле таким же становишься.

– Поехали отсюда, – не стал я давать пояснения, вскочил на кобылу и направил ее к сирин.

Из лошадей разбойников я забрал только одну, взамен погибшего жеребца, остальных распряг и пустил пастись – пусть хозяева отлавливают, время тратят. Насколько мне известны нравы лесной вольницы, жадность должна взять свое.

Уже напоследок, оглянувшись, заметил спикировавшую на дерево черную птицу.

Вот и первый падальщик! Скоро стемнеет, подтянутся ночные зверюшки, и к утру от трупов останутся только разобранные обмусоленные скелеты да пятна крови на траве. И поделом.

А на паром мы все-таки успели. Эта старая посудина как раз собиралась отплыть. Копыта лошадей выбили звонкую дробь по деревянному настилу, я отсыпал низкорослому кряжистому старику монетки, которые он сначала тщательно пересчитал, и только потом кивнул помощникам:

– Отчаливаем!

Река Велет, через которую шла дорога к Пустоши, полноводна и широка. Перебраться вплавь можно только с известным риском: в омутах разные твари водятся, и почти все хищные. Путники обычно предпочитают не рисковать, так что паромщику и его команде на жизнь хватает.

Старик между тем с удовольствием разглядывал рош-мах в мужской одежде, даже не пытаясь делать это исподтишка, потом заметил мой взгляд, усмехнулся в седые усы и поинтересовался:

– Как на дороге, спокойно? Никто не шалит?

– Уже нет.

Такой ответ заставил паромщика переглянуться со своими людьми и осторожно спросить:

– А что? На вас напали?

– Да, почти у самой переправы. Крики разве не слышали?

Старик замялся:

– Глуховат я под старость стал малость. А что вы с ними, господин хороший, сделали?

– Повесил, как и полагается по закону. Всех шестерых.

Старик заломил шапку и озабоченно вгляделся в отдаляющийся лес:

– Все, ребята, сегодня больше на ту сторону не пойдем, и завтра можете спать подольше. Дождемся, пока народу наберется.

Хорошо-то как! Значит, раньше полудня разбойники на этот берег не ступят, если вообще рискнут. Вот и ладненько, а мы на всякий случай подальше уберемся.

Пока мужики перебирали руками по канату, перетягивая деревянную посудину на другой берег, я присел на скамейку, собираясь насладиться красивым пейзажем.

Не тут-то было. Почти сразу над ухом прозвучал напряженный голос:

– Дюс, ты правда повесил пленного?

Надо мною навис бледный, как привидение, волшебник. Его лицо напоминало маску, изображающую богиню возмездия: губы сжались в прямую линию, меж бровей складка, глаза пылают праведным негодованием.

Это, интересно, по какому поводу? Хотел в казни лично поучаствовать? Вроде бы не замечал за мальчишкой такой кровожадности…

– Да, повесил, – подтвердил я свои слова.

Брови юноши еще больше сдвинулись к узкой переносице, а губы искривила гримаса отвращения.

– Зачем?!! Он же все сказал! Неужели не жалко?! К чему такая бессмысленная жестокость?

Вот оно как… Жалко ему… Чистоплюй.

Я встал и тихо, чтобы не слышали чужие, сказал:

– Если ждешь, что я стану оставлять в живых всякую сволочь, которая хотела отправить меня на тот свет, то ты ошибся с выбором попутчика. Если не можешь принять это, давай расстанемся. Я высчитаю причитающуюся плату, и дальше иди сам.