Бледно-серая шкура виновного - Макдональд Джон Данн - Страница 55

"Милый, дорогой старичок, я как-то сказала, что все тебе напишу, так и делаю, даже питаю призрачную надежду на твою способность читать между слов. Фамилия правильная, я на этот счет соврала. А город — нет, и Чикаго тоже. И развода не было. Я очень нежно любила Пола и до сих пор люблю. Тебя тоже, но чуточку по-другому. Ох, этот поганый Мейер с его поганым законом! Найди симпатичную девочку, пусть поцелует старого урода и сообщит, что он был совершенно прав. Видишь ли, мой дорогой, примерно за полгода до нашей встречи на пляже, когда мне в ступню воткнулась живая подушечка для иголок, из моей головы вырезали маленькое чудище размером, наверно, почти с английский каштан, с тремя толстыми лапками, как у паука, — у половинки паука. Люди в белых халатах копались в этой голове, стараясь найти каждый кусочек чудища, ибо оно оказалось весьма ядовитым. И вот… волосы отросли, я избавилась от сумятицы в мыслях, четко все вспомнила, приперла одного старого друга к стенке его кабинета, и он сдался, ибо достаточно долго меня знает и соображает, что я весьма плотно набита опилками. Вероятность его догадки — один к пятидесяти. Лечения не существует. Просто гуляй, почаще проверяйся, пускай в глаза яркий свет, стой, дотрагиваясь кончиком пальца до кончика носа с закрытыми глазами. Вот какая чепуха. А перья рисуют на маленьком мониторе электронные графики. Я могу с этим смириться, милый, жизнь ведь такая неопределенная, а я годами находила себе неплохое занятие. Но не могу примириться с жизнью в ожидании. Милый Пол сентиментален, как немец, и мы ежеминутно помнили о дьявольской бомбе с часовым механизмом. Жизнь стала похожа на похороны, слишком много друзей разузнали об этом, и каждый старался быть дьявольски милым и понимающим на долгой прощальной вечеринке. Я пришла к мысли всех их одурачить, раз уж мне не повезло. И в конце концов объявила Полу, что, если это и есть конец моей жизни, он становится жутко мрачным, с чрезмерным количеством скрипичной музыки, тогда как я веселая и не желаю, чтоб люди на меня смотрели полными слез глазами. Поэтому получила деньги под облигации, предназначенные для учебы детей, которых у меня никогда не было, и отправилась на охоту, и нашла тебя. Не слишком ли я настырно лезла в койку? Не слишком ли жадно старалась прожить каждый день? Милый, я из породы кузнечиков, и ты тоже. Благослови тебя Бог, каждый день я десятки раз забывала прислушиваться к происходящему в рыжей голове. Радуйся, что веселил и ублажал рыжеволосую леди в то время… Ей это нравилось. И ты нравился. Нам хорошо было вместе, и это не означало измены Полу! Он очень упорный и стойкий. Можешь представить себя, дорогой, женатым на чудесной Джанин, которая знает о твоей смертельной болезни? Она до сумасшествия нянчилась бы с тобой, пока ты не сбежал бы, как я сбежала. Но все время присутствовало поганое ощущение, что уж слишком мне хорошо. Я постоянно твердила себе: черт возьми, девочка, ты это заслужила. А потом волосатый Мейер процитировал свой проклятый закон о том, что трудней всего сделать именно то, что следует. Догадываюсь, ты, наверно, недоумевал на мой счет, а может быть, и ненавидел меня немножко. Я должна была убежать от тебя именно в тот момент и именно таким образом, иначе вообще не ушла бы. Знаешь, милый, у умирающих тоже есть особая обязанность — не проявлять чрезмерного эгоизма. Я лишила Пола возможности быть со мной, потому что ему только это и нужно… только этого он от меня ждал, и я забывала, что надо уйти, надолго, дав ему побольше времени, чтобы он хоть прошел через самое худшее. Он совсем не стал дознаваться. Не знаю, думает он или нет о присутствии на сцене другого мужчины. Вы понравились бы друг другу. В любом случае, представительницы женского пола — вечные свахи, и я написала длиннейшее в своей жизни письмо Джанин, полное девичьей болтовни, рассуждений о жизни и смерти. Надеюсь, ввела ее в заблуждение, сплетя целый короб вранья насчет Странных Каникул Пусс Киллиан, сообщив имя и адрес Пола с разрешением рассказать, какой я была и что происходило между неизвестными ему людьми. Интрига хитрая. Он химик-экспериментатор и, может быть, самый добрый из всех живущих на свете людей. Так или иначе, на прошлой неделе зрачок левого глаза вдруг увеличился вдвое, меня проверили и обследовали, улыбаясь стеклянными улыбками. Пишу по дороге в то место, где должны снова открыть дверцу и еще разок заглянуть. Могут снова закрыть и плюнуть: черт с ним. Могут влезть и, сами того не желая, ускорить мое путешествие. Могут превратить меня в овощ, могут вернуть к жизни еще на какое-то время, долгое или короткое. Только, судя по разговорам вокруг… Понимаешь теперь? Я боюсь. Я, конечно, боюсь. Отсюда начинается настоящая чернота, и надолго. Но не чувствую ни сожаления, ни раскаяния, потому что сбежала тогда, когда следовало сбежать, а Мейер вернул меня в нужный момент. Не грусти — если мне удалось повзрослеть, то и ты тоже должен попробовать. Сделай так, дорогой мой Трев. Найди себе девчонку-кузнечика, погрузи на борт «плимут», провизию и иди, веселись, загорай, плавай по красивым заливам. У нее должен быть хороший аппетит, не должно быть намерения навсегда остаться, кувыркайся с ней нежно, от всей души, но почаще — когда она спит, а ты нет, когда ты обнимаешь ее, когда вы засыпаете, лежа друг с другом, как чайные ложечки, когда она утыкается головой под твой жуткий подбородок, — считай, будто это…