Бледно-серая шкура виновного - Макдональд Джон Данн - Страница 3

Послышался шум, подъехавшей машины. Таш подошел к выходившему на дорогу окну, выглянул и простонал:

— Ох, нет!..

Я вышел следом за ним. Джанин вылезала из автомобиля, очень пыльного светло-голубого седана примерно двухлетней давности. С расстояния в двадцать шагов она по-прежнему выглядела неуклюжим и голенастым подростком. Стояла в вызывающей и одновременно безутешной позе, глядя на низко опущенный левый задний бампер, явно требующий дорогостоящего ремонта. Их самый младшенький — лет двух с половиной — стоял рядом, поскуливая и проливая недолговечные слезы. Джанин была в выцветших прогулочных шортах цвета хаки и в желтой майке. Пояс шорт на тонкой талии потемнел от пота. Черные волосы острижены очень коротко. Загоревшая дотемна, с выразительным удлиненным, утонченно-изящным лицом и темными глазами, она походила на средиземноморского юношу, который готов проводить тебя к римским развалинам, очистить карманы, всучить фальшивую семейную реликвию, усадить в протекающую гондолу вместе со своей вороватой кузиной.

Впрочем, форма ушей у Джанин была девичьей, так же, как уголки рта и стройная шея, а насчет того, что располагалось ниже, не возникало вообще никаких сомнений, хоть на ней и болтался какой-то чехол от матраса, — ни малейших сомнений. Я знал, что ее девичья фамилия Соренсен, что она шведка из Висконсина, которая произвела на свет светловолосых шведских ребятишек, представляя собой один из невероятных примеров генетической математики, если только какой-нибудь скандинавский викинг не привез домой из дальних стран смуглого мальчика для работы на кухне.

Таш опустился на землю позади машины, перевернулся на спину, заполз под нее.

— Это случилось всего за полмили от асфальта. Наверно, после дождя образовалась выбоина, потом туда набилась пыль… Клянусь, милый, никто бы ее не заметил.

Таш вылез.

— Стяжка рессоры.

— Мама меня ударила! — пожаловался малыш. — Жутко сильно ударила, пап.

— Ты быстро ехала, Джан? — спросил он. Она пристально глянула на него, беспомощно подняла и уронила руку.

— Господи Иисусе, я вовсю веселилась, хохотала и распевала, ведь мир так прекрасен… Или вообще надралась в стельку и постаралась переломать ко всем чертям все, что попало!

Резко повернулась, прошла мимо, внезапно бросила на меня изумленный узнающий взгляд, но была в тот момент так поглощена ссорой, что не могла отказаться от запланированного ухода.

— Хоть бы поздоровалась с моим другом! — крикнул вслед, Таш. — Могла бы, как минимум, поприветствовать моего друга!

Она сделала еще десять шагов с окаменевшими плечами, оглянулась на ступеньках мотеля и без всякого выражения на лице и в голосе проговорила:

— Привет. Привет. Привет. Иди сюда, Джимми. Пойдем с мамой.

Малыш нехотя потопал к ней. Дверь закрылась. Таш взглянул на меня, покачал головой, попробовал улыбнуться:

— Извини, старина.

— За что? Дни бывают хорошие, средние и плохие.

— Похоже, для нас один тип затянулся.

— Ну, для начала давай все исправим.

Он подогнал машину к сараю с инструментами. Мы подняли ее заднюю часть с помощью грузоподъемника. Оба пролили по два галлона пота, пока выбивали поврежденные детали, зачищали ножовкой, неуклюже втискивали на место и заколачивали молотком. Опустили машину, она встала ровно, уже не смахивая на утку, больную костным шпатом. Я поставил ногу на задний бампер, нажал, но он не поднялся, как следовало, а продолжал качаться, весомо свидетельствуя о почти вышедших из строя амортизаторах. Таш вздохнул, и я пожалел о своем поступке.

У меня на катере была чистая одежда, Таш предоставил мне номер в мотеле, где можно было принять душ и переодеться. Я как раз застегивал свежую рубашку, когда в дверь постучала Джанин. Я открыл. Она принесла кувшин с холодным чаем, в котором позвякивали кусочки льда, и повинную гордую голову. На ней было короткое розовое платье-рубашка, губы накрашены бледно-розовой помадой.

Поставила кувшин, протянула руку:

— Теперь здравствуй, как следует, Тревис. Рада тебя видеть. Прости за некрасивую сцену.

Рука длинная, тонкая, загорелая, пожатие неожиданно крепкое. Она налила чай в два высоких стакана, один протянула мне, другой взяла себе, присела на кровать. Я мысленно прикинул и сообразил, что вижу ее в пятый раз. И как прежде, почувствовал легкую неприязнь с ее стороны. Так часто бывает, если друг знаком с мужем задолго до его женитьбы и даже до знакомства с будущей женой. По-моему, это нечто вроде ревности, напоминание о годах, когда она не жила с ним одной жизнью, о дружбе, возникшей у мужа без ее согласия. Она как бы бросала мне вызов. Покажи-ка себя, Макги. Ничего у тебя не получится, ибо ты в мой дом не вломишься. Твоя жизнь нереальна. Ты тут плаваешь, забавляешься, развлекаешься. Внушаешь моему мужу сожаление о долгах, которые у него есть, и о девушках, которых у него нет. Подойдя к моему гнезду, одним своим присутствием ты напоминаешь о праздничных временах, когда вы с ним скакали кузнечиками, а я же теперь что-то вроде стражника, сопровождающего или просто обузы.

С некоторыми женами старых друзей мне удавалось преодолеть изначальный антагонизм. Они быстро обнаруживали, что мне хорошо знакомо все, известное каждой одинокой, не связанной брачными узами личности, — мир всегда несколько выпадает из фокуса, когда в конечном счете никого, черт возьми, не волнует, жив ты или умер. Такой ценой расплачиваешься за бродяжнический образ жизни, и, если предварительно не взглянул на ценник, стало быть, в самом деле дурак.

Внешне Джан вроде бы проявляла теплоту, как бы стараясь подчеркнуть убежденность в том, что я ей зла не желаю. Но враждебность не таяла. Ей неплохо удавалось ее скрывать, но она присутствовала.

Я приветственно поднял стакан с чаем и сказал:

— Это просто ерунда, Джанин. Обычное для такой жары обалдение.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Таш быстро поел и умчался. Взял на себя роль детского таксиста. Вернется минут через десять, и тогда устроим что-то вроде ленча.

Допила чай, налила еще стакан, чтобы взять с собой. Направившись к двери, медленно и печально покачала головой:

— Знаешь, по-моему, в основном виновата я. Бедный маленький Джимми. В чем дело, мам? Что сломалось, мам? Она поедет, мам? И я влепила ему плюху. Слишком сильно, не думая. Выместила на нем злобу. — Ее улыбка была сухой, а глаза влажными. — Не пойму, что в последнее время со мной происходит. Ох, как я ненавижу эту чертову машину! Эту проклятую вонючую машину! Как я ее ненавижу!

Глава 2

Сидя в ожидании под дующим в полную силу кондиционером и прихлебывая чай, я думал о маленьком сонном царстве под названием Детройт, которое, как всегда, на пятнадцать лет отстает от остальной Америки.

Джанин раскусила его. Люди ненавидят свои машины. Папочка уже не гордится новым автомобилем, подкатывая к дому; семейство не выскакивает навстречу, вопя от восторга; соседи не сбегаются полюбоваться. Все машины одинаковые. Для опознания собственной приходится цеплять к ветровому стеклу яркую побрякушку. Можно давать им названия в честь хищников, примитивных эмоций, астрономических объектов — в сущности, это одна большая сверкающая сточная труба, воронка, жадно всасывающая деньги — страховка, налоги, техосмотр, пошлины, покрышки, ремонт. Тебе выпадает возможность сидеть среди рева гудков, в бессильной ярости колотя по рулю кулаками, пока через милю твой рейс отправляется из аэропорта. Имеешь верный шанс быстро умереть, а еще верней — агонизировать несколько месяцев из-за разорванной плоти, раздавленных кишок, переломанных костей. Приводишь машину к любезному дилеру, а обслуживающий персонал смотрит мимо, пока не поймаешь кого-нибудь за рукав. После чего он командует: приезжайте через неделю, считая со вторника. Предварительно позвоните. Из-за миллионов тонн загрязняющих веществ гибнут листья на деревьях, заболевает скот. Мы ненавидим свои автомобили — Детройт. Те, кому удается без них обойтись, обходятся с большой радостью. Если тем, кто не может, предоставляется альтернатива, они мигом хватаются за нее. Мы покупаем их неохотно, стараемся, чтобы они продержались подольше, и это уже не дружелюбные машины, а дорогостоящий, смертоносный металлолом, умудряющийся сверкать презрением к своим владельцам. Из-за автомобиля ты слишком сильно шлепаешь своего малыша, а потом стыдишься самого себя.