Современный швейцарский детектив - Дюрренматт Фридрих - Страница 18

— Э–э, с Вазем, конечно. Она ведь известная… — И тут девица употребила выражение, которое обычно можно услышать только на скотном дворе, да и то в определенной ситуации.

Так–так… Да–да… И Штудер позволил себе заметить, что нечто подобное он уже слышал.

Чего же он тогда задает глупые вопросы?

Гм… гм… Значит, оба они потом пошли вместе гулять?

— Взявшись за ручки и тесно прижавшись друг к другу! — сказала девица Кёлла. Она сидела наверху у окна, а во дворе горело несколько фонарей, так что видно было как днем. Она наложила вахмистру на тарелку целую гору зеленой стручковой фасоли, обильно приправленной чесноком, налила ему вина, пожелала доброго здоровья и чокнулась с ним. Потом осушила одним залпом граненый стакан. Штудер отдал ей должное. Девица Кёлла нравилась ему.

А когда они оба вернулись назад?

Около половины первого. Вазем проводила директора до двери, тот вошел в главное здание и что–то там долго канителился. Примерно через полчаса он опять спустился вниз, уже в своей накидке. И тогда они пошли к женскому отделению, «Н», Вазем вошла внутрь, а директор пошел дальше. Сама она отправилась после этого спать. И не может, следовательно, сказать, выходила ли Вазем еще раз во двор или нет.

А кроме этого она ничего больше не слышала?

Ну как же! — сказала девица Кёлла. Она не сразу заснула. И слышала еще крик.

Крик? Какой крик?

Его и другие тоже слышали. Крик, похоже, что звали на помощь.

Когда она слышала этот крик?

Сразу после него часы пробили половину второго.

Штудер опустил голову. Спина его выгнулась темным округлым бугром.

Откуда шел крик?

От угла, там, где сходятся мужские отделения «П» и «Т».

Так… Значит, Шюлю ничего не померещилось.

— Хриплый такой крик, вахмистр. Примерно вот так…

Девица Кёлла попыталась воспроизвести звук, он был похож на скрипучее карканье голодного вороненка. Звучало даже забавно… Но Штудер оставался серьезным. Значит, в больнице были разговоры по поводу этого крика? Почему тогда доктор Ладунер ни слова не сказал ему об этом? В углу, где сходятся «Т» и «П»!..

Похоже, версия маленького вояжа на Тунское озеро или в Тессин лопнула. Ни о какой любовной интрижке пожилого джентльмена, случайно оказавшегося директором психбольницы, не может быть и речи. Никто даже мысли такой не высказывал. Врачи, конечно, отпускали свои шуточки, но глубже это не шло… Крик!.. Нет, в том крике было мало забавного…

Вообще получалось так, что все детали этого запутанного дела, такие поначалу забавные, оказывались при ближайшем рассмотрении фальшивыми… Звучали диссонансом…

Первый диссонанс — развороченный кабинет директора. Второй — мужской голос по телефону. Третий — исчезновение Питерлена. Четвертый — подозрительная шишка на лбу у ночного санитара Боненблуста.

Все звучало фальшиво: шутки доктора Ладунера, его хлеб–соль, важничание во время обхода, когда он вел себя так, будто он уже директор, и даже с приветливым рыжим санитаром Гильгеном, азартно объявившим пятьдесят от туза пик и в то же время имевшим пугливое лицо, покрытое страдальческими морщинами, тоже было не все в порядке…

— От угла, где сходятся «П» и «Т»? — переспросил Штудер, совершенно теряясь в догадках. — А что там?

— Мастерские… Склад… Котельная…

Штудер встал. Походил взад–вперед, от двери к окну. Девица Кёлла водрузила на стол свою колыхающуюся грудь и молча следила за ним взглядом. Вахмистр остановился у окна, распахнул его, высунулся наружу. Газон только что скошен, от одного железного шеста к другому натянута проволока, на легком ветру трепыхаются вывешенные для просушки простыни. Слышно, как гудит мотор.

— Что это? — спросил Штудер.

Прачечная рядом, пояснила девица Кёлла, наверно, центрифуга работает, она всегда так гудит.

А Штудер подумал, сколько всего нужно в таком заведении — бесчисленное количество рубашек, носков, носовых платков, простыней, ночных рубашек, все должно быть зарегистрировано, сложено, все посчитано… Он поймал себя на мысли: ему хочется, чтобы расследование затянулось еще на какое–то время, и тогда он смог бы увидеть, как функционирует эта сложная машина. Ему захотелось побыть здесь еще некоторое время, в этом мирке, которым правил дух по имени Матто, обладавший такой огромной властью… И он, вахмистр, был бы не прочь завязать с ним знакомство.

Он выглянул в окно.

— Вот там что, женское «Н»? — спросил он и указал рукой на расположенное напротив здание.

— Да, — услышал он в ответ голос девицы Кёлла, а сам уже перевесился через подоконник, не отрывая глаз от девушки — пригнувшись и прижав мокрый от слез платок к лицу, она спешила к входу в отделение.

Женщина, плачет… Тут может всякое скрываться. Но Штудер сразу подумал о молоденькой дурочке в веснушках, о сиделке Ирме Вазем, возомнившей стать вскорости госпожой директоршей…

Он крикнул толстухе, чтоб она по–быстрому подошла к окну, показал на девушку и спросил, кто такая.

Так это она и есть, о ком они только что говорили, Вазем и есть… И тут девица Кёлла сначала умолкла, а потом разразилась громким смехом, потому что Штудер перемахнул через подоконник. Он побежал через газон, запутался в развевающейся простыне, но догнал девушку, она как раз вставляла ключ в замочную скважину. Он положил ей руку на плечо и спросил мягко и по–отечески заботливо:

— Случилось что–нибудь? — И еще: не пройдет ли она с ним несколько шагов, ему надо ее кое о чем спросить.

Платок был такой мокрый, хоть выжимай, слезы градом катились по щекам.

Девушку могло успокоить только одно — суровая деловитость!

Штудер решил так не потому, что успел все обдумать, — ему подсказал инстинкт, и он, оставив привычный в таких ситуациях жалостливый тон, сухо спросил:

— Вас можно поздравить, фройляйн Вазем? Вы стали госпожой директоршей?

Та подняла на него глаза… Несмотря на… Слезы иссякли…

— Вы кто такой?

— Вахмистр Штудер из уголовной полиции.

— Боже мой! Я так и знала! С Ули что–нибудь стряслось?

Ули… Профессор Ульрих Борстли, директор психиатрической больницы и интерната для психохроников в Рандлингене, был просто Ули… Старичку везло… Собственно, Штудер тоже не имел бы ничего против, если бы Ирма называла его Кёби. А то жена повадилась звать его «папочка». Иногда это действовало ему на нервы.

— Нам еще ничего не известно, — сказал Штудер. — Вы ни к кому не обращались?

Она покачала головой.

Штудер стал расспрашивать дальше:

— Кабинет директора выглядит так, как будто там состоялось сражение. Следы крови на полу… Машинка ощетинилась вздыбившимися рычагами… — А почему он, собственно, пользуется выражениями доктора Ладунера? Штудер осудительно покачал головой. Потом закончил свое сообщение: — Господин директор исчез, а также…

— Юцелер! Палатный из мужского отделения «Н»!

Собственно, Штудер хотел закончить фразу совсем по–другому, а именно: …а также сбежал пациент Питерлен. Поэтому в первый момент, когда она его прервала, он был весьма удивлен.

— Юцелер? — повторил он и задумался, кто это такой. Он его вроде уже знает… Высокий стройный мужчина с красной эмблемой на отвороте куртки, тот, кто был недоволен вездесущим легавым…

— А что случилось с Юцелером? — спросил он.

— Они очень поссорились. Ули… Господин… Господин директор и палатный…

— Когда?

— Ведь потому мне и пришлось ждать так долго, почти целый час. Я сначала видела их через стеклянную дверь, они стояли в вестибюле, там свет горел… Юцелер загородил господину директору дорогу, сердито кричал на него. Потом они вошли в кабинет… Я видела… Через полчаса он вышел оттуда один и поднялся к себе в квартиру… Вернулся назад в накидке. Под мышкой у него была зажата кожаная папка. Я спросила его: «Зачем тебе папка?» Он махнул рукой. «Мы поедем завтра рано утром, а сейчас отправляйся к себе в комнату». Он проводил меня до женского отделения «Н» и пошел назад.

— В половине второго?