Современный венгерский детектив - Беркеши Андраш - Страница 108

— От него несло палинкой, когда он говорил. Но на ногах он держался. Все чиркал зажигалкой, не замечая, что это я ее задуваю, когда вспыхивает огонек.

— А когда заметил?

— Размахнулся и ударил меня. Левой рукой в ухо, но я успела отступить, и его кулак задел меня только чуть-чуть. Вот тогда он и рассвирепел.

— Рассвирепел?

— Да. Он старался схватить меня своими ручищами и повалить. И все хрипел: «Анна, ты — Анна!»

— Значит, в левой руке ты держала хлеб и сало?

— Да.

— А в правой?

— Ах, мамочка! Сейчас подойдет поезд. Эмма опять взглянула на часы.

— Еще шесть минут.

— Ты уверена в том, что он тебя ударил?

— Конечно. Иначе я бы не сказала.

— Ударил сильно, кулаком? Не показалось ли тебе, что он просто размахивал руками при разговоре или искал тебя в темноте?

— Почему ты мне не веришь, мама? Я же ощутила удар, было больно!

— Но то, что он сказал потом, никак не вяжется с ударом.

— Что не вяжется?

— Он сказал: «Анна, ты — Анна!»

— Я жалею, что ты пришла сюда.

— Ты еще не все знаешь.

— А я и не хочу больше ничего знать! Поздно. Анна побледнела от ужаса,

— Эммушка! Не смей! Не вздумай что-нибудь с собой делать! Никто на всем свете не стоит твоей жизни.

Девушка опять ласково провела ладонью по плечу матери.

— У меня и в мыслях этого нет.

— Но ребенок

— Ребенок? Лаци сказал, что следующего мы непременно оставим.

Анна закрыла лицо руками.

— Боже мой! Ты так-решил а?

— Но ты же сама спросила, мама. Ты же об этом спросила?

Анна решила быть беспощадной; стиснув зубы, она сказала сурово и жестко:

— Ты знаешь о том, что Давид Шайго… твой отец?

— Знаю!

— От кого?

— От него. Он сказал мне это, И о тех пятистах форинтах, которые посылал мне каждый месяц. И еще…

— Что еще?

— Что это его кровные деньги.

— Кровные? Да, так он обычно выражался.

— Может, из-за этого я возненавидела его еще больше.

— Еще больше? А за что раньше?

Девушка не ответила и опять взглянула на часы:

— Ну вот. Еще три минуты.

— О чем ты сейчас думаешь, Эммушка?

— О тебе. Знаешь, меня ужасно поразило, что ты… и вдруг с ним.

— Но ты ничего об этом не знала!

— Догадывалась. Я видела и раньше, что он за человек.

— Судишь по внешности?

— По внешности.

Теперь они молчали до самого прихода поезда.

Медленно встали, подошли к платформе. Оборванец, спавший на полу в товарном вагоне, проснулся удивительно вовремя. Закинув за плечи грязный рюкзак, он перешел путь, очевидно тоже поджидая поезд.

Анна стояла рядом с дочерью. Обе молчали. И даже не смотрели друг на друга.

Паровоз пропыхтел мимо и остановился; в вагон полез оборванец с мешком, тот самый, что похрапывал еще три минуты назад.

Подхватив свою сумку, Эммушка поднялась по ступенькам вагона. В тамбуре она обернулась, взглянула на мать. Поезд еще стоял. Анна вздохнула.

— Самое ужасное — это то, что ты ни о чем не жалеешь.

Девушка метнула на мать взгляд, полный неприязни:

— Напрасно ты пришла сюда, мама.

Свист пара, вырвавшегося из— паровоза, заглушил ее слова. Анна подалась вперед. — Что ты сказала, дочка?

— Напрасно ты пришла!

Словно облитая позором, Анна осталась на перроне. Она не смела даже поднять глаза на начальника полустанка.

25

— Неужто вы были таким донжуаном, Геза?

— Что значит «был»? Вы не могли бы без оскорблений?

Майор Кёвеш потерял уже все надежды на то, чтобы сызнова залатать разорванное в клочья семейное счастье Гудуличей. Поэтому он предпочел вести душеспасительную беседу со старым Гоором, который растолковывал ему со знанием дела гибель Армагеддона, а также и то, каким образом сто сорок четыре избранных праведника осуществляют свое владычество над бренной землей.

К счастью для гостя, на улице вскоре послышался шум мотора, а затем появился и шофер.

— Где будем ночевать, товарищ майор?

— Где? Дома, разумеется! — Обрадованный Кёвеш начал прощаться. В самом деле, дальше уже неловко было злоупотреблять гостеприимством добрых хозяев, пора и честь знать. Стариков майор расцеловал в обе щеки, затем приложился к ручке Юлишки.

— Моя жена будет очень рада познакомиться с вами!

— Ну что вы! Ведь вы ей ничего еще обо мне не говорили!

— Вернувшись, домой, я расскажу ей о вас, Юлишка, как нельзя лучше. Так что считайте себя уже приглашенными.

Юлишка, конечно, не поверила. Впрочем, Гудулич тоже весьма сомневался, что Кёвеш в ближайшем будущем выполнит обещание и представит его своей супруге.

— Геза, вы оба должны непременно побывать у нас. И это произойдет Скорее, чем ты думаешь! — сказал на прощание Кёвеш.

Гость уехал, и терраса, увитая диким виноградом, мгновенно опустела. Для Гудулича не оказалось места в этом доме ни у тещи, ни у тестя.

Юлишка с ним не разговаривала. Тесть, по мере того как из его головы выветривались винные пары, возвращался к позе разгневанного величия. Геза побродил из угла в угол по двору, а потом под покровом сгущавшихся сумерек, как провинившаяся собака, тихонько выскользнул за ворота.

Аттракционы на ярмарке еще стояли на своих местах, но ларьки и киоски, торговавшие всевозможной мелочью, уже разбирали. Ведь в темноте нелегко уследить за открытыми, с трех сторон столами, на которых выложен товар:

Что касается музыки, то она звучала еще, по меньшей мере, в пяти местах.

Клуб тоже манил посетителей распахнутыми дверями, через которые уже выставили во двор ряды откидных стульев — в зале гремел джаз-оркестр, а затейливые рулады саксофона зазывали тех, кто еще крутился на цепной карусели.

Геза Гудулич побродил немного в поредевшей ярмарочной толпе и решил отправиться в клуб.

Вдоль стен, а точнее сказать, вплотную к ним были придвинуты стулья, по шесть в «ложе». В этих «ложах» восседали девицы на выданье, их зоркие мамаши и прочий охранный персонал в лице старых дев и тетушек.

В почтенном одиночестве сидела тут и тетушка Дитер, звеньевая одной из виноградарских бригад. У Дитер сегодня большой день — трех своих дочерей она привела на бал. Одна из них уже кружилась под сверкающей люстрой со своим избранником в военной форме. Остальные две шушукались с подружками неподалеку от входных дверей в ожидании кавалеров.

Гудулич с усталым видом опустился на сиденье рядом с Дитер, потому что они давно были знакомы, потому что все равно надо было куда-то сесть и потому что есть у них, о чем поговорить.

— Которая ваша? Вот эта? Красивая будет пара. Свадьба после демобилизации? Все правильно. Подберем для паренька хорошую работу, не беспокойтесь.

Звуки музыки оборвали начавшийся разговор. Оркестр заиграл танго. Дитер сказала:

— Очень мне ее жаль.

— Анну?

— Ее, голубку.

— А Давида Шайго?

— Этого уже нечего жалеть.

Обменявшись несколькими фразами, они пришли к общему мнению, что хотя у Анны жизнь не из легких, но и Давиду тоже не везло. Как бы там ни было, а эта ужасная смерть избавила его от многих тягот, успокоила его мятущуюся душу.

Зал между тем постепенно наполнился. Гудулич зевнул и подумал, что сейчас он пойдет домой и, к собственному стыду, завалится спать задолго до полуночи.

В дверях показался старший лейтенант Буриан. Приподнявшись да носках, он оглядел зал и, ловко маневрируя между танцующими, подошел к Гудуличу.

— Добрый вечер, председатель.

— Вам того же.

Буриан вежливо поздоровался за руку и с тетушкой Дитер. Та даже привстала.

— Есть новости? — спросил Гудулич.

Буриан, разглядывая танцующие пары, с сожалением оттопырил губы — никаких.

Затем, словно вспомнив что-то, выудил двумя пальцами из наружного кармана кителя листок бумаги и протянул его Гудуличу.

«Геза! После того как вы вчера вечером приезжали к нам на мотоцикле, здесь случилась большая беда. Вы, наверно, уже о ней знаете. С уважением к вам Эржебет Халмади, урожденная Сабо».