Славный парень - Кунц Дин Рей - Страница 34

— Готов спорить, не в первый раз.

— И не в сотый, — кивнула она. — Остаётся только гадать, каким бы был их счёт за электричество, если бы я не жила на другой стороне улицы.

— У них очень трудная работа. Столько нужно держать в голове. Не знаю, как же они с этим справляются.

— Я о них тревожусь, — кивнула Синтия. — Сплошная работа, никаких развлечений.

— Но им нравится, знаете ли. Нравится отвечать на все новые вызовы.

— Похоже на то, — согласилась она.

— Это же счастье — заниматься работой, которую любишь. Так много людей всю жизнь занимаются ненавистным им делом, вот что ужасно.

Гренок выскочил из тостера.

— Я не хотела прерывать ваш завтрак.

— Дорогая, я не уверен, что корично-изюмовый гренок с маслом и горячий шоколад можно считать завтраком. Специалист по питанию точно назовёт меня невеждой. Вы составите мне компанию?

— Ой, я не могу.

— Ещё не затеплилась заря. Вы не могли уже позавтракать в такую рань.

— Я еше не ела, но...

— Я не хочу упустить возможность услышать все эти истории о том, как плохо вела себя Бетани, когда была маленькой девочкой. Ей и Джиму много чего известно о моём глупом поведении, поэтому я должен им чем-то ответить.

— Что ж, какао весьма кстати в дождливый день, но...

— Составьте мне компанию, дорогая. Пожалуйста, — он указал на стул. — Присядьте. Давайте поболтаем.

Она смягчилась.

— Пока вы варите какао, я намажу маслом гренок.

Если бы она обошла стол, то увидела бы лежащий на стуле пистолет-пулемёт.

— Присядьте, присядьте, — остановил он её. — Я же появился вчера вечером, никого не предупредив заранее, а меня так радушно встретили. Они всегда славились радушием. Но я не прощу себе, если, помимо прочего, ещё и заставлю маму Бетани готовить мне завтрак. Присядьте, присядьте, я настаиваю.

Она села на указанный им стул.

— Мне нравится, что вы называете её Бетани. Она никому не позволяет называть себя полным именем.

— Но это же прекрасное имя. — Он достал из ящика пластиковые подставки и салфетки.

— Прекрасное, — согласилась она. — Мы с Мал- колмом так долго его выбирали. Отвергли тысячу других.

— Я говорю ей, что Бет рифмуется со «стилет».

— Она думает, что для деловой женщины больше подходит Бет.

— Я говорю ей, что Бет рифмуется с «бред».

Синтия рассмеялась.

— Вы такой забавный, мистер Кадлоу.

— Зовите меня Ромул или Ромми. Только мама зовёт меня мистер Кадлоу.

Она вновь рассмеялась.

— Я так рада, что вы заехали к ним. Дети уже совсем забыли, как развлекаются люди.

— Джим раньше любил поразвлечься.

— И мне нравится, что вы называете его Джимом.

— Высокопарного Джеймса мы оставим для инвесторов. Мы знакомы с тех времён, когда его звали Джим, и он всегда будет для меня Джимом.

— Мы поступаем правильно, если не отрываемся от своих корней и ничего не усложняем, — покивала она.

— Я понятия не имею, какие у меня корни, но насчёт простоты вы абсолютно правы. И знаете что? Мне здесь нравится. Я чувствую, что это мой дом.

— Как это мило.

— Дом очень важен для меня, миссис Норвуд.

— А где ваш дом, Ромми?

— Дом, — ответил Крайт, — это такое место, где тебя обязательно примут, когда бы ты ни пришёл.

Глава 33

Залитые дождём окна автобуса создавали впечатление, будто мир тает, словно все творения человека и природы утягивало через сливное отверстие на дно Вселенной, оставляя только вечную пустоту, и автобус ехал по ней, пока не растаял бы сам, забрав с собой весь свет и бросив их в абсолютной темноте.

Держась за руку Тима, Линда чувствовала, что привязана к чему-то такому, что никогда не растает.

Она давно уже ни за кого так не держалась. Не решалась на это.

Да и не было человека ещё с более давних времён, который предложил бы ей руку так уверенно, с такой убеждённостью. Менее чем за десять часов она прониклась к нему доверием. С детства никому так не доверяла.

Она практически ничего о нём не знала и при этом чувствовала, что знает его лучше любого, с кем сталкивалась, понимает душу, жившую в его сердце, ощущает силу этого сердца, которое являлось компасом для разума.

И одновременно он оставался для неё загадкой. И пускай ей хотелось узнать о нём все, какая-то её часть надеялась, что элемент загадочности сохранится при любом развитии их отношений.

Он ведь стал её ангелом-спасителем, то есть не могло в нём не быть чего-то магического, необыкновенного. Это так ужасно — открывать для себя, что её Мерлин — не волшебник, а обычный человек, узнавать, что источник рыцарской храбрости — не гордость львов, воспитавших его, а комиксы о супергерое, которые он проглядывал мальчишкой.

Желание, чтобы эта загадочность сохранилась, удивило Линду. Она-то думала, что последние остатки романтики покинули её как минимум лет шестнадцать тому назад.

— Кто такая Молли? — спросил Тим, когда автобус подъезжал к Дана-Пойнт.

Вопрос застал её врасплох, она в изумлении уставилась на него.

— В отеле ты разговаривала во сне.

— Я никогда не разговариваю во сне.

— Ты никогда не спишь одна?

— Я всегда сплю одна.

— Так откуда ты это знаешь?

— Что я сказала?

— Произнесла только имя. Молли. И «нет». Ты сказала: «Нет, нет».

— Так звали собаку. Мою собаку. Прекрасную. Такую милую.

— И что-то случилось?

— Да.

— Когда?

— Она появилась у меня, когда мне было шесть. Её пришлось отдать, когда мне исполнилось одиннадцать. Прошло восемнадцать лет, а рана не заживает.

— Почему её пришлось отдать?

— Мы больше не могли её держать. Ангелина не любила собак, сказала, что нет больше денег на собачью еду и на оплату счетов ветеринаров.

— Кто такая Ангелина?

Линда всматривалась в тающий мир.

— Самое худшее заключалось в том, что Молли была всего лишь собакой. Она не понимала. Она любила меня, я отсылала её прочь и не могла объяснить. Потому что она была всего лишь собакой.

Тим ждал. Помимо прочих его навыков, он также знал, когда нужно ждать, а это был редкий дар.

— Мы не могли найти никого, кто взял бы Молли. Она была красоткой, но никто не хотел её брать. Потому что она была не просто собака, а наша собака.

— Печаль — это не ворон, навсегда устроившийся на шестке над дверью. Печаль зубаста и, уйдя на время, возвращается, стоит только её позвать.

— Я до сих пор вижу глаза Молли, помню, как смотрела она на меня, когда я отдавала её. С недоумением. Страхом. Никто не хотел её брать. Поэтому пришлось отвезти её в приют для бездомных собак.

— Кто-то наверняка забрал её оттуда, — сказал он.

— Не знаю. Никогда не знала.

— Кто-то забрал.

— Так часто я представляла себе, как Молли лежит в клетке среди других грустных собак, гадая, почему я её отдала, что она сделала такого, чтобы потерять мою любовь.

Линда перевела глаз с окна на свою руку в его руке.

Казалось бы, это слабость, стремление держаться за него, а она никогда не была слабой. Она предпочла бы умереть, чем дать слабину в этом мире, где на слабых охотились ради удовольствия.

Но, что странно, связь с Тимом не воспринималась ею как слабость. Скорее как брошенный миру вызов.

— Как же одиноко было Молли, — продолжила она. — А если её не забрали... она думала обо мне, когда ей делали усыпляющий укол?

— Нет, Линда. Этого не случилось.

— Как знать.

— А если и случилось, она не знала, что означает эта игла, не знала, что грядёт.

— Она знала. Собаки знают. Насчёт этого я лгать себе не могу. Будет только хуже.

Сработали пневматические тормоза, автобус замедлил ход.

— Из всего, что случилось тогда... хуже ничего не было. Потому что никто другой не ждал от меня спасения. Я была всего лишь ребёнком, но только не для Молли. Мы были лучшими подругами. Она мне верила. И я её подвела.