Тугая струна - Макдермид Вэл - Страница 8

– Слава богу, – промолвил Томми, и его лицо медленно расплылось в улыбке. – А то я уже стал опасаться, не подфартило ли нам получить старшего инспектора, который не понимает важности чашечки крепкого «Тетли» для исправной работы управления.

В ответ Кэрол сухо улыбнулась:

– Я ведь к вам из Врэдфилда, помните?

– Именно это и внушало самые большие опасения, мэм, – отозвался Томми.

Ли, не сдержавшись, фыркнул, потом закашлялся и пробормотал:

– Прошу прощения, мэм.

– То ли еще будет, – почти ласково сказала Кэрол. – У меня есть задание для вас троих. С тех пор как я тут, я внимательно просматриваю все сводки о происшествиях, и мое внимание привлекло высокое число непонятных поджогов и необъяснимых случаев возгорания на нашей территории. За последний месяц в сводках значатся пять таких поджогов, когда же я устроила одну-другую официальную проверку, обнаружилось еще столько же непонятных пожаров.

– В портовом районе такое происходит сплошь и рядом, – сказал Томми, небрежно вздернув могучие плечи под видавшей виды шелковой рубахой, какие уже пару лет как вышли из моды.

– Да, я это учитываю, но тем не менее мне видится здесь нечто из ряда вон выходящее. Согласна, два, ну три небольших возгорания – обычное дело, но у меня сложилось впечатление, что тут имеет место кое-что посерьезней.

Кэрол нарочно не договаривала. Ей хотелось посмотреть, продолжит ли кто-то ее мысль.

– Хотите сказать, поджигатель? Да, мэм? – Это была Ди Эрншоу: голос ровный, но на лице чуть ли не презрение.

– Вот именно. Маньяк-поджигатель.

Воцарилась тишина. Кэрол подумала, что читает их мысли. Хотя подразделение Восточного Йоркшира только что сформировали, эти полицейские пахали здесь еще при прежнем руководстве. Они тут с пеленок, а она в городе новичок, выскочка, желающая пробиться наверх за их счет. И они не знали, соглашаться им или вставлять ей палки в колеса. Так или иначе, а она должна доказать им, что для них будет лучше держаться ее и двигаться дальше вместе.

– В его действиях чувствуется система, – сказала она. – Безлюдье, ранний час. Школы, мелкие фабрики, склады. Ни одного крупного объекта. Нигде не может оказаться сторожа. Но это довольно большие пожары. Все как один – серьезные возгорания. Нанесен немалый ущерб, и страховые компании наверняка обеспокоены.

– О том, что тут орудует поджигатель, и речи не было, – спокойно парировал Томми. – Обычно пожарные дают нам знать при малейшем подозрении.

– Или пожарные, или люди с улицы, – с набитым ртом поддержал его Ли. Это был уже второй его «кит-кэт».

«Печенье, три ложки сахара в кофе – и в то же время тощ, как борзая, – отметила про себя Кэрол. – Очень реактивен, за таким глаз да глаз».

– Считайте, что я привередничаю, но я предпочитаю самой определять, чем мне заниматься, не полагаясь на местных шлюх и пожарников, – с неудовольствием сказала Кэрол. – Поджог – это не детские игрушки. Как и убийство, он может иметь страшные последствия. И так же, как с убийством, здесь всегда масса возможных мотивов. Мошенничество, уничтожение улик, устранение конкурентов, месть и, как «логическое» следствие, заметание следов. А если зайти с другой, так сказать, извращенной стороны, то имеются такие, кто делает это из хулиганства или для сексуального удовлетворения. Как и серийные убийцы, они следуют некой внутренней логике, которую ошибочно полагают явной для остальных.

К счастью, маньяки-убийцы встречаются гораздо реже, чем маньяки-поджигатели. По мнению страховых компаний, в Великобритании четверть всех пожаров – это поджоги. Представляете, что было бы, если бы убийства составляли четверть от общего числа смертей?

У Тэйлора на лице ясно обозначилась скука. Ли Уайтбред смотрел на нее без всякого выражения, его рука замерла на полпути к пачке сигарет. Единственным человеком, захотевшим внести свою лепту в обсуждение, оказалась Ди Эрншоу.

– Я слышала, что число поджогов – один из показателей экономической стабильности. Чем больше поджогов в стране, тем хуже обстоят дела с экономикой. Тут кругом полно безработных, – смиренно произнесла она тоном человека, привыкшего, что к его мнению не прислушиваются.

– И мы не должны этого забывать, – кивнув, поддержала ее Кэрол. – Теперь о том, что я от вас хочу. Тщательный просмотр ежедневных отчетов, поступающих с участков в управление, и официальная проверка всего за последние шесть месяцев с целью выяснить, что тут у нас творится. Я хочу, чтобы вы заново опросили пострадавших и проверили, не окажется ли каких-нибудь явных совпадений, например общей страховой компании. Сами распределите все между собой. Моей задачей будет переговорить с начальником пожарной охраны, прежде чем мы все четверо снова соберемся… скажем, через три дня. Согласны? Отлично, У вас есть вопросы?

– С начальником пожарной охраны могла бы поговорить и я, мэм, – с готовностью предложила Ди Эрншоу. – Мне и раньше приходилось с ним встречаться.

– Спасибо за предложение, Ди, но лучше будет мне самой завести с ним знакомство пораньше.

Ди Эрншоу обиженно поджала губы, но ограничилась кивком.

– Вы хотите, чтобы мы забросили все другие дела? – спросил Томми.

Улыбка Кэрол была колкой, как ледяной шип. Нахалов она не жаловала.

– Да бросьте, сержант, – вздохнула она. – Я в курсе, сколько у вас дел. Я уже говорила, что приехала из Брэдфилда. Сифорд, может быть, и не самый большой город, но это не повод для нас работать со скоростью деревенских бобби.

Она встала, с удовлетворением отмечая замешательство на их лицах.

– Я приехала сюда не для ссор. Но, если будет нужно, могу и поссориться. Если вам кажется, что я заставляю вас работать, а сама ничего не делаю, последите за мной. Как бы вы ни выкладывались, я всегда буду делать не меньше вашего. Мне бы хотелось, чтобы мы стали единой командой. Но играть придется по моим правилам.

И она ушла. Томми Тэйлор в задумчивости поскреб подбородок:

– Вот как, значит, с нами заговорили. Ли, ты по-прежнему думаешь, что ее стоит трахнуть?

Ди Эрншоу скривила тонкие губы:

– Разве что тебе захочется петь фальцетом.

– Вряд ли вообще у нас тут будет время для пения, – подытожил Ли. – Кто -нибудь.претендует на последний «кит-кэт»?

Шэз потерла кулаками глаза и отвернулась от экрана. Она пришла рано, чтобы еще раз наскоро просмотреть, что им объясняли накануне. Обнаружив Тони уже сидящим за одним из компьютеров, Шэз обрадовалась неожиданной удаче. Судя по его виду, увидеть ее в дверях в самом начале восьмого было для него сюрпризом.

– А я-то думал, что я здесь единственный страдающий бессонницей трудоголик, – приветствовал он ее.

– У меня с компьютером плоховато, – угрюмо сказала она, пытаясь скрыть удовольствие от того, что он в полном ее распоряжении. – Чтобы не плестись в хвосте, мне всегда приходилось в два раза больше вкалывать, чем другим.

Брови Тони вскинулись. Не в обычае копов признаваться в своих слабостях посторонним. Или Шэз Боумен еще большая оригиналка, чем ему показалось вначале, или они наконец перестают видеть в нем чужака.

– Я считал, что все, кому еще нет тридцати, – компьютерные маги, – постарался он сгладить неловкость.

– Не хочу разочаровывать вас, но, когда раздавали волшебные палочки, я, наверное, оставалась за дверью, – отозвалась Шэз.

Она уселась перед экраном и закатала повыше рукава хлопчатобумажной кофточки.

– Сначала вспомнить пароль, – пробормотала она, прикидывая, что он должен теперь о ней думать.

За внешней невозмутимостью Шэз Боумен, попеременно овладевая ею, кипели и боролись две силы. С одной стороны, ее мучил постоянный страх неудачи, сводя на нет все, чем она обладала и чего ей удалось добиться. Когда она смотрела на себя в зеркало, то никогда не замечала своих достоинств – одни тонкие губы и лишенную определенности линию носа. Когда же ей случалось думать о своих свершениях, она видела одни только провалы, а также вершины, на которые не смогла подняться. Второй силой, уравновешивавшей первую, было ее честолюбие. С тех самых пор, как она научилась формулировать свои честолюбивые замыслы, заставлявшие ее двигаться вперед, они так или иначе восстанавливали ее веру в себя и не давали ранимости слишком сильно портить ей жизнь, превращая ее в моральную калеку. Когда же честолюбие грозило перерасти в презрение к окружающим, в решающую минуту являлся страх и в ней пробуждалось что-то человеческое.