Тугая струна - Макдермид Вэл - Страница 14

Он шел дорогой, которую заранее постарался как следует запомнить, прижимаясь к стенам домов, его спортивные туфли на плоской подошве бесшумно ступали по пустынным улицам. Через несколько минут показался узкий проулок, ведущий к задворкам фабричных корпусов, на которые он уже давно положил глаз. Раньше здесь помещалась канатная фабрика, но четыре кирпичных здания начала века впоследствии были переделаны под другие предприятия. Теперь там находилась автомастерская, соседствовавшая с мастерской по обивке мягкой мебели, напротив же помещалась фирма-поставщик водопроводных и канализационных труб и пекарня, где, если верить рекламе, выпекали печенье по рецептам, древним, как йоркширские мистерии. Он считал, что люди, готовые брать такие ни с чем не сообразные деньги за паршивый пакетик сухого печенья, заслуживают того, чтобы их предприятие исчезло с лица земли. Но для его целей здесь было явно недостаточно горючего материала.

Сегодня обивочная мастерская должна была вспыхнуть, как новогодний фейерверк.

Еще немного, и он насладится игрой желтых и малиновых языков пламени, словно остроконечные копья пронзающих столбы серо-коричневого дыма, поднимавшегося от пылающей материи, деревянных полов и перекрытий старого здания. Но сначала ему нужно пробраться внутрь.

Он уже все приготовил накануне, опустив в мусорный бак возле входа в мастерскую полиэтиленовый пакет. Теперь он его достал и извлек на свет божий затычку для раковины и тюбик суперклея. Он обошел здание снаружи, пока не оказался под окном уборной, где приклеил затычку к стеклу. Подождав пару минут, чтобы клей как следует схватился, он взялся обеими руками за цепочку, напряг мышцы и резко дернул. Стекло разбилось с легким звоном, осколки упали снаружи, в точности так, как если бы стекло лопнуло от жара. Он постучал несколько раз затычкой о стену, отколупывая осколки, пока на ней не остался лишь тонкий приставший к резине кружок. Это его не обеспокоило – никакому судебному эксперту в голову не придет рыться в куче разбитого стекла, считать осколки, проверяя, все ли на месте. Покончив с этим, он в считаные минуты уже был внутри. Как он знал, никакой сигнализации в здании не имелось.

Он достал фонарик, быстро пощелкал им, пытаясь понять, где находится. Потом углубился в коридор, шедший вдоль задней стены главного помещения. В конце, как он помнил, лежало несколько больших коробок с лоскутками, за бесценок покупаемых местными рукодельницами. Те, кто будет выяснять причины пожара, вряд ли усомнятся в том, что рабочие могли собраться здесь, чтобы потихоньку выкурить сигаретку-другую.

Сооружение запала заняло у него лишь несколько секунд. Первым делом он открыл зажигалку, смочил взятым из нее бензином ватку и протер веревку. Потом сунул ее конец в середину пучка из десятка сигарет, нетуго стянутых вместе резинкой. Шнур запала он протянул вдоль края ближайшей коробки и рядом пристроил пропитанный маслом носовой платок и скомканную газету. После чего поджег сигареты. Они должны были сгореть до половины, прежде чем вспыхнет веревка. Через какое-то время займутся коробки с материей. Но к тому времени, когда пожар заметят, уже ничто не сможет помешать ему разгореться. Будет тот еще огонек.

Он приберег это на закуску, зная, что пожар выйдет просто пальчики оближешь. Наслаждение, да и только.

Бетси посмотрела на часы. Еще десять минут. Потом она пойдет и прервет пирушку в компании Сьюзи Джозеф под предлогом несуществующей встречи, которая якобы назначена у Мики. Если Джеко захочет и дальше испытывать свои чары, на здоровье. Только она подозревала, что он скорее всего ухватится за этот предлог, чтобы исчезнуть. Накануне он отснял последний выпуск «Визитов Вэнса», так что наверняка отправится в одну из специализированных больниц, где он выполнял работу добровольного консультанта и подсобного рабочего – нести вахту благотворительности. Обычно он уходил в субботу где-то в середине дня, оставляя их с Мики одних, в тихом доме, проводить выходные без него.

– С одной стороны – Джеко, с другой – принцесса Уэльская. В наши дни стоит человеку заболеть неизлечимой болезнью, как покою не дадут, – сказала она вслух. – Мне еще повезло, – продолжала она, переходя от бюро к шкафу с картотекой, приводя в порядок письменный стол перед заслуженным уик-эндом, – не нужно в миллионный раз выслушивать авторизованную версию.

Она передразнила взволнованную, мелодраматическую интонацию Джеко:

– «Я лежал там, видя перед собой крушение своих надежд, в полной уверенности, что у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Как вдруг, из самых глубин моей депрессии, передо мной возникло видение. – Рукой Бетси сделала в воздухе плавный жест, который так часто в ее присутствии проделывал Джеко своей здоровой рукой. – Само воплощенное очарование, клянусь вам. Там, у моей больничной койки, стояло то единственное существо, увидев которое, я впервые после постигшей меня катастрофы подумал, что жизнь, может быть, продолжается».

Это была сказка, почти никак не связанная с реальными событиями, о которых Бетси знала не понаслышке. Она прекрасно помнила первую встречу Мики с Джеко, но не потому, что их первое свидание было подобно столкновению двух звезд, узнавших друг в друге свое подобие, столкновению, от которого содрогнулась бы вселенная. Бетси помнилось нечто другое, и выглядело это другое гораздо менее романтично.

Тогда Мики в первый раз в жизни побывала в роли телерепортера главной вечерней программы новостей. На глазах у миллионов зрителей, жадно припавших к экранам телевизоров, она брала первое эксклюзивное интервью у Джеко Вэнса, героя самой животрепещущей человеческой трагедии в средствах массовой информации. Бетси дома одна смотрела выпуск, возбужденно потирая руки, в восторге оттого, что на ее любовницу устремлены десять миллионов пар глаз одновременно.

Эйфории не было суждено продлиться долго. Они праздновали вместе, в мерцающем свете экрана, вновь проигрывая запись, когда их веселье прервал телефонный звонок. Бетси сняла трубку и ответила звенящим от счастья голосом. Когда неизвестный журналист приветствовал ее как подружку Мики, вся радость Бетси мгновенно испарилась. Несмотря на суровую отповедь, которую вне себя от ярости она дала мерзавцу, несмотря на все презрение и насмешки, которыми наградила его Мики, обе женщины прекрасно понимали, что их отношения грозят вылиться в отвратительнейший из скандалов, когда-либо раскрученных бульварной прессой.

Кампания против подлых приемов продажных писак, которую после этого развернула Мики, была так же тщательно спланирована и решительно воплощена, как и все ее предыдущие карьерные ходы. Каждый вечер две пары штор задергивались в двух отдельных спальнях и за ними включался свет. Потом лампы по очереди гасли; та, что горела в пустой комнате, была поставлена на таймер, который Бетси ставила всякий раз на другое время. Каждое утро шторы в разное время раздвигались, причем той же парой рук, которые накануне задернули их.

Обнимались они теперь только за плотно задвинутыми шторами, в стороне от окна, или в коридоре, куда снаружи не мог проникнуть посторонний взгляд. Выходя одновременно из дома, они прощались на нижних ступеньках лестницы и махали друг другу рукой, избегая даже случайных прикосновений.

Лишив предполагаемых наблюдателей пищи, большинство людей почувствовали бы себя в безопасности. Но Мики сочла за лучшее проявить инициативу. Если газетам нужен сюжет, то пусть ие сомневаются – они его получат. Только нужно сделать его более впечатляющим, более достоверным и более романтическим, чем тот, который, как они думают, у них уже есть. Она слишком дорожила Бетси, чтобы рисковать душевным покоем своей возлюбленной и их отношениями.

Наутро после знаменательного звонка у Мики выдался свободный час. Она поехала в больницу, где после аварии лежал Джеко, и обаянием проложила себе путь через кордоны медсестер. Ей показалось, что Джеко было приятно снова ее увидеть, и не только потому, что в качестве подарка она захватила с собой миниатюрный радиоприемник, работавший на средних и длинных волнах, в комплекте с наушниками. Хотя ему продолжали давать сильные обезболивающие, он живо и с радостью откликался на все, что хоть как-то развеивало беспросветную скуку пребывания в отдельном боксе. Она провела с ним полчаса, болтая обо всем на свете, кроме пережитого им несчастного случая и ампутации, потом ушла, наклонившись и запечатлев у него на лбу дружеский поцелуй. Проделать все это оказалось вовсе нетрудно. К ее удивлению, она чувствовала к Джеко симпатию. Он не был тем наглым мачо, которого она ожидала встретить, памятуя о своем прежнем опыте общения с парнями – героями спорта. И еще кое-что особенно ее удивляло: он не был поглощен жалостью к себе. Может быть, когда Мики только стала навещать его, это и был с ее стороны чисто эгоистический интерес, но очень скоро она втянулась, сначала почувствовав уважение к его стоицизму, а потом неожиданно начав испытывать непонятное удовольствие от общения с ним. Возможно, его больше интересовала не она, а он сам, но ему по крайней мере удавалось быть остроумным и не давать ей скучать. Спустя пять дней и четыре ее визита, Джеко задал вопрос, которого она ждала: