Океан в конце дороги - Гейман Нил - Страница 12

«А теперь, — приказала она, — иди к себе в комнату».

И я припустил от нее изо всех сил — через кольцо фей, по лужайке, мимо розовых кустов и дровяного навеса в дом.

Урсула Монктон встречала меня у черного хода, стоя в проеме двери, хотя она никак не могла проскользнуть мимо. Я бы увидел. Прическа у нее была волосок к волоску, а губы — словно только что накрашены.

«Я же внутри тебя, — усмехнулась она. — Так что, сам понимаешь. Расскажешь кому, тебе не поверят. А я внутри, и я точно узнаю. Возьму и сделаю так, чтобы ты больше никогда никому ничего не сказал против моей воли, никогда».

Я поднялся к себе и лег на кровать. Место на стопе, где раньше был червяк, пульсировало и болело, а теперь и в груди давило. Я забылся в чтении. Я бежал от реальности, когда жизнь была слишком тяжкой или вовсе заходила в тупик. Брал с полки несколько маминых старых книжек, из ее детства, и читал про школьниц и их приключения в 1930-х и 1940-х годах. В основном они боролись с контрабандистами, шпионами, пособниками из пятой колонны, кто бы это ни был, девочки всегда отличались отвагой и точно знали, что делать. Я отвагой не отличался и не имел ни малейшего представления, что делать.

Мне никогда еще не было так одиноко.

Я все гадал, есть ли у Хэмпстоков телефон. Вряд ли, но не исключалось — может, это миссис Хэмпсток заявила в полицию о «мини». Телефонная книга была внизу, но я знал номер справочной, всего-то нужно было назвать фамилию Хэмпсток и ферму Хэмпстоков. Телефон был у родителей в комнате.

Я встал с кровати, подошел к двери, выглянул. Коридор был пуст. Как можно быстрее и тише я прокрался в комнату рядом с нашей. Стены в ней были светло-розовые, родительская кровать стояла застеленная покрывалом с набивным рисунком из огромных роз. Окна от пола до потолка выходили на балкон, который с этой стороны опоясывал дом. Кремовый телефон стоял на прикроватном столике, тоже кремовом, только с позолотой. Я схватил трубку, услышал глухой стрекот телефонного гудка и стал набирать справочную, просовывая палец в дырки на диске: один, девять, два. Я ждал, что появится оператор и продиктует мне номер фермы Хэмпстоков. У меня был с собой карандаш — записать номер на обороте книги в синем тканевом переплете с названием «Пэнси спасает школу».

Оператор не появился. Стрекот в трубке продолжался, а сквозь него голос Урсулы Монктон выговаривал: «Благовоспитанный юноша не вздумает пробираться тайком к телефону, а, юноша?»

Я ничего не ответил, хотя и не сомневался, что она слышит мое дыхание. Я опустил трубку на рычаг и вернулся в детскую.

Сел на кровать и стал смотреть в окно.

Моя кровать была придвинута плотно к стене и стояла прямо у окна. Мне нравилось спать с открытым окном. В дождливую ночь больше всего: я открывал его, клал голову на подушку, закрывал глаза, и чувствовал на лице ветер, и слушал, как деревья качаются и скрипят. Если мне везло, на лицо задувало капли дождя, тогда я представлял себя посреди океана в лодке, качавшейся в такт волне. Я не воображал себя пиратом или что куда-то плыву. Я был просто у себя в лодке.

Но сейчас не шел дождь, и на дворе был день. И все, что я видел из окна, — это деревья, облака и пурпурную даль горизонта.

Под большим пластиковым Бэтменом, подарком на день рождения, у меня был тайник с шоколадом на черный день, я его съел, и пока ел, вспоминал, как отпустил руку Лэтти Хэмпсток и поймал клубок из гнилой дерюги, как потом больно кольнуло в ногу.

Сам ее сюда и притащил, подумал я, зная, что так оно и есть.

Не было никакой Урсулы Монктон. Она была картонной оболочкой этого существа — червя, поселившегося во мне, существа, раздувавшегося в потоках ветра и хлопавшего рваными краями там, на поляне под оранжевым небом.

Я вернулся к приключениям Пэнси, спасавшей школу. Секретные чертежи авиабазы, расположенной неподалеку, перехватили вражеские шпионы — учителя, занятые на работах в школьном саду: чертежи спрятали в выдолбленных кабачках.

«Великий боже! — воскликнул инспектор Дэвидсон из знаменитого отдела по борьбе с контрабандистами и тайными агентами Скотленд-Ярда (отдел БКТА). — Уж это точно последнее место, где бы мы стали искать!»

«Мы приносим вам свои извинения, Пэнси, — произнесла суровая директриса с несвойственной ей теплой улыбкой и таким блеском в глазах, что Пэнси засомневалась — возможно, все это время она ошибалась на ее счет. — Вы спасли репутацию школы! А теперь, пока вы не слишком возгордились, позвольте спросить, не имеется ли каких французских глаголов, которые вы должны проспрягать для мадам?»

Я еще мог радоваться за Пэнси, хотя все мои мысли были проникнуты страхом. Я ждал прихода родителей. Я бы им рассказал, что происходит. Я бы им рассказал. И они бы поверили.

В то время отец работал всего в часе езды от дома. Я не вполне представлял, что у него за работа. У него была очень милая, симпатичная секретарша, а у нее — карликовый пудель; если мы, дети, должны были приехать к отцу, она всегда привозила из дома пуделя, чтобы мы с ним играли. Иногда мы проходили мимо каких-нибудь зданий, и отец говорил: «Это одно из наших». Но здания меня не занимали, так что я никогда не спрашивал, как оно могло быть одним из наших, или даже кто это мы.

Я лежал на кровати, проглатывая книгу за книгой, пока в двери не показалась Урсула Монктон и не сказала: «Теперь можешь спускаться».

Внизу, в гостиной, сестра смотрела телевизор. Программу «КАК», научно-популярное шоу о том, как все устроено, начинавшееся заставкой, где ведущие в индейских головных уборах с перьями кричали «Как?» и зачем-то издавали боевой клич индейцев.

Я хотел переключить на «Би-би-си», но сестра торжествующе посмотрела на меня и предупредила: «Урсула говорит, я могу смотреть все, что захочу, а тебе переключать нельзя».

Я на минуту присел около нее, на экране усатый старик показывал всем детям Англии, как вручную сделать муху-блесну.

«Она нехорошая», — проворчал я.

«А мне она нравится. Она красивая».

Через пять минут домой вернулась мама, из коридора крикнула нам «привет» и пошла на кухню к Урсуле Монктон. Затем она вновь появилась. «Ужин будет готов, как только приедет папа. Вымойте руки».

Сестра пошла наверх мыть руки.

«Мне она не нравится, — сказал я маме. — Ты ведь прогонишь ее?»

Мама вздохнула. «Дорогой, это же не Гертруда. Урсула — очень славная девушка, из очень хорошей семьи. И она определенно вас обожает».

Приехал домой отец, и подали ужин. Густой овощной суп, жареную курицу, молодой картофель с зеленым горошком. Все, что я любил. Я не взял в рот ни крошки.

«Я не голодный», — объяснил я.

«А я не из тех, кто сплетничает, — вмешалась Урсула Монктон. — Но у кого-то были руки и лицо в шоколаде, когда этот кто-то вышел из своей комнаты».

«Зря ты ешь эту дрянь», — рыкнул на меня отец.

«Это же очищенный сахар. От него портятся аппетит и зубы», — добавила мама.

Я боялся, как бы они не заставили меня есть, но они не стали. Я сидел за столом голодный, а Урсула Монктон смеялась над шутками отца. И мне казалось, что шутки у него особенные, только для нее.

После ужина мы вместе смотрели сериал «Миссия невыполнима». Обычно он мне нравился, но в этот раз я чувствовал себя неуютно — люди вновь и вновь стаскивали с себя лица, обнаруживая под ними новые. Это были резиновые маски, скрывавшие знакомых героев, но у меня свербило — если Урсула Монктон снимет свое лицо, что будет под ним?

Потом мы пошли спать. Это была ночь сестры, и дверь в комнату закрыли. Мне не хватало света из коридора. Я лежал на кровати, с открытым окном, без сна, вслушиваясь в шорохи старого дома на исходе долгого дня, и загадывал про себя, желая изо всех сил, чтобы загаданное сбылось. Я хотел, чтобы родители прогнали Урсулу Монктон, и я пошел бы к Хэмпстокам, рассказал Лэтти, что я наделал, и она простила бы меня и все исправила.

Мне не спалось. Сестра уже заснула. Похоже, она засыпала, стоило только ей захотеть — завидное свойство, которым я похвастаться не мог.