Песни сирен - Макдермид Вэл - Страница 38

Усевшись на каменную скамью, я подтягиваю колени к груди, и слезы текут по моему лицу и падают на грубый камень, отчего он становится темным, как кровь Адама. Что с ними такое? Почему они не могут позволить себе получить то, чего им – я в этом не сомневаюсь – хочется?

Я вытираю глаза. Моя обязанность перед нами обоими – сделать переживания богатыми и совершенными, насколько это возможно. Настало время новых игрушек. Адам – репетиция в костюмах. Пол будет премьерой.

Выдумка с машиной, которая не хочет заводиться, хорошо послужила мне в истории с Адамом, так что я пользуюсь ею и с Полом. Она сработала, как мне и не снилось. Прежде чем я успеваю сделать всего три шага по холлу, и он даже предлагает мне выпить в ожидании служащего из автосервиса. Но я не поддаюсь на его уговоры; у него был шанс, а теперь слишком поздно отменять мой план нашего соединения на моих условиях.

Когда он очнулся, то был привязан к креслу Иуды. У меня ушло несколько дней, чтобы соорудить его, потому что начинать пришлось на пустом месте. Кресло Иуды – одно из моих открытий, сделанных в Сан-Джиминьяно. В книгах мне встретилась пара упоминаний о нем, но ни одно не прояснило, как именно оно было устроено. Но там, в музее, была собственная действующая модель. Мне удалось сделать пару снимков в дополнение к фотографии из музейного каталога, и это помогло создать чертеж на компьютере.

Этот механизм не относится к числу тех, которые инквизиторы использовали часто, хоть я и не понимаю, почему. В музее в Сан-Джиминьяно существует теория, которая, честно говоря, представляется мне нелепой, ее явно придумал какой-то тупой феминист, не знающий меры. Якобы такие орудия пыток, как вагинальные груши, разрывающие шейку матки и влагалище, так называемые «пояса целомудрия», рвущие «срамные» губы, превращая их в кровавую кашу, приспособления, срезающие соски так же эффективно, как специальные «гильотинки» – кончики сигар, часто испытывались на женщинах, потому что те были для инквизиторов дьявольскими созданиями. С другой стороны, как утверждает эта безумная теория, орудия пыток, применявшиеся к мужчинам, редко калечили их половые органы, несмотря на особую их чувствительность, потому что – слушайте! – палачи чувствовали подсознательную связь со своими жертвами и потому всякое увечье детородных органов казалось немыслимым. Автор этих текстов из Сан-Джиминьяно явно был плохо осведомлен об утонченности пыток, достигнутых Третьим рейхом.

Мое кресло Иуды – пусть даже никто больше в это не верит – это своего рода шедевр. Оно состоит из квадратной рамы с ножкой на каждом углу, с подлокотниками, поддерживающими предплечья, и толстой планкой на спинке. Очень похоже на примитивное резное кресло, кроме того, что здесь нет сиденья. Вместо него под отверстием, где должно помещаться сиденье, находится остро обточенный конический шип, прикрепленный внизу к ножкам кресла перекрещенной связью крепких деревянных распорок. На шип пошел большой конус, на который наматьшается хлопчатобумажная пряжа в промышленном ткачестве. Вы можете найти такие конусы в сувенирной лавке любого аванпоста традиционной индустрии. Шип я покрываю гибкой медной пластинкой, обкрученной режущей металлической стружкой. К экземпляру, увиденному в музее пыток, я добавляю свое утонченное изобретение: мой шип подключен к электрической сети через реостат, что позволяло мне использовать электрошок разной интенсивности. Чтобы избежать несчастных случаев, все сооружение прикреплено болтами к полу.

Пока Пол все еще был без сознания, его удерживали над шипом крепкие кожаные ремни под мышками, которые привязывали его к спинке кресла. Обе его лодыжки тоже были привязаны к передним ножкам. Как только я ослаблю ремень, он будет предоставлен собственным ресурсам, зависящим от мускулов его икр и плеч, чтобы избежать кровожадного шипа, аккуратно прикрепленного в точности под его анусом. Поскольку кресло такое высокое, что только большие пальцы его ног могут коснуться пола, я не думаю, что он продержится очень долго.

Его глаза выразили тот же панический страх, который уже был мне знаком по глазам Адама. Но положение, в котором он оказался, – это ведь дело его рук. Я так и говорю ему, прежде чем снять клейкую ленту со рта.

– Я понятия не имел, совершенно не имел, – пролепетал он. – Мне жаль, мне очень жаль. Позвольте помириться с вами. Только отвяжите меня, и я обещаю, что мы начнем все сначала.

Я качаю головой.

– Роберт Максвелл сказал одну очень правильную вещь. Доверие подобно девственности – утратить его можно только один раз. У вас душа предательская, Пол. Как же я могу вам верить?

Зубы у него стучат – вряд ли от холода.

– Я совершил ошибку, – лепечет он. – Я это понял. Всякий человек может ошибиться. Пожалуйста, все, о чем я прошу, дайте мне возможность исправить ее. Я могу, я обещаю!

– Тогда докажите, – говорю я. – Докажите, что говорите серьезно. Докажите, что хотите меня.

Я смотрю на его съежившийся пенис и мошонку, и это вместо ожидаемой красоты! Он опять обманул меня.

– Н-не здесь, не так. Я не могу! – Его голос превратился в жалобное завывание.

– Либо так, либо никак. Здесь или нигде, – говорю я. – Кстати, если вам интересно, знайте, что вы привязаны к креслу Иуды. – И я подробно объясняю ему, как работает это кресло. Мне хотелось, чтобы он сделал выбор, основанный на знании. Пока я говорю, его лицо становится серым и липким от страха. Когда я объясняю насчет электричества, он совершенно утрачивает самообладание и контроль над мочевым пузырем. Вонь душит меня.

Я бью его с такой силой, что голова с треском ударяется о заднюю доску Иудина кресла. Он кричит слезы выступают у него на глазах.

– Ах ты, грязный, вонючий младенец! – кричу я на него. – Ты не заслуживаешь моей любви. Посмотри на себя, обоссался и хнычет, как девчонка. Ты не мужчина.

Внезапно я понимаю, что изо рта у меня вылетают те самые слова, которые мать говорила мне, и слетаю с катушек. Я продолжаю бить его и по хрусту с наслаждением понимаю, что нос не выдержал удара кулака. Я вне себя от негодования. Он одурачил меня, выдал себя за кого-то другого! Мне казалось, что Пол – сильный и смелый, умный и чувствительный, а он просто глупая, трусливая, развратная свинья, жалкая подделка под мужчину. Как мне могло прийти в голову, что он станет достойным партнером? Он даже не сопротивлялся, просто сидел и мяукал, как котенок, позволяя бить себя.

Задыхаясь от напряжения и гнева, я останавливаюсь. Отойдя, презрительно смотрю на него и вижу, как слезы прокладывают дорожки поверх запекшейся на лице крови.

– Ты сам обрек себя на это, – шиплю я. Все мои планы развеялись как дым.

Теперь мне больше не хочется давать ему второй шанс, как Адаму. Мне не хочется любви Пола – ни при каких обстоятельствах. Он меня не заслуживает. Обойдя кресло, я становлюсь сзади и берусь за конец ремня.

– Нет, – скулит он. – Прошу вас, не надо.

– У тебя был шанс, – сердито говорю я. – у тебя был шанс, а ты его пустил на ветер. Тебе некого обвинять, – кроме самого себя. Явился и ссыт на пол, как младенец, который не может себя контролировать. – Я тяну за ремень так, чтобы он свободно скользил по скобе. А потом отпускаю.

Мускулы Пола мгновенно сжимаются, удерживая его на месте, в полудюйме от шипа. Я становлюсь так, чтобы он мог меня видеть, и медленно раздеваюсь, лаская свое тело, воображая, как оно ощущало бы его руки. Глаза у него лезут из орбит, так он старается удержаться. Я сажусь и начинаю медленно со вкусом мастурбировать, приходя в восторг от его попыток избежать контакта с шипом.

– Ты мог бы, – насмешливо говорю я, еще сильнее возбуждаясь, – заниматься любовью, вместо того чтобы изо всех сил пытаться сохранить задницу в пригодном для работы состоянии.

Если бы он действовал как Адам, наслаждение длилось бы дольше. Его крики боли смешивались с моими стонами наслаждения. Я вспыхиваю, как ракета Гая Фокса, огонь охватывает меня, я взрываюсь в оргазме и падаю на колени. Пол пытается высвободиться, но зубцы только сильнее врезаются в его нежную плоть. Я ложусь в кресло, наслаждаясь волнами удовольствия, протекающими сквозь меня. Стоны и крики Пола – весьма экстравагантный контрапункт сексуальному удовлетворению.