Мастера детектива. Выпуск 6 - Грин Грэм - Страница 9

И он направился к шкафу. Они не сводили с него глаз.

— Простите их на этот раз, мистер Мейтер, — сказал Чарли. — Они не имели в виду ничего дурного. Это один из лучших клубов...

Мейтер потянул дверцу шкафа. Оттуда вывалились четыре женщины. Они были как игрушки, сделанные по одной модели, с яркими ломкими волосами. Мейтер засмеялся:

— Забавно. Вот уж чего я не ожидал увидеть ни в одном из ваших клубов, Чарли. Спокойной ночи, джентльмены.

Девушки поднялись и теперь отряхивались. Никто из парней не произнес ни слова.

— Честное слово, мистер Мейтер, — покраснев, тараторил Чарли, когда они поднимались по лестнице. — Мне очень неудобно, что вы застали такое в моем клубе. Не знаю даже, что вы можете подумать. Но ребята ни о чем дурном не помышляли. Только... знаете, как это бывает. Не хотят оставлять своих сестер одних...

— Что там такое? — спросил сверху Сондерс.

— ...ну, я им и сказал, что они могут приводить их сюда, и милые девушки сидят...

— Что там такое? — спросил Сондерс. — Д-д-д-девушки?

— Не забудьте, Чарли, — сказал Мейтер. — Парень с заячьей губой. Лучше дайте мне знать, если он здесь объявится. Вы же не хотите, чтобы ваш клуб закрыли?

— А мне заплатят?

— Заплатят, заплатят, можете не беспокоиться.

Они снова сели в машину.

— Заберем Фроста, потом к Джо, — сказал Мейтер, вытащил записную книжку и вычеркнул еще одно имя. — А потом еще шесть мест.

— Мы не к-к-кончим до трех, — сказал Сондерс.

— Так уж положено. В городе его уже нет. Но рано или поздно ему придется разменять еще одну бумажку.

— Отпечатки пальцев нашли?

— Уйму. Тех, что были на мыльнице, хватит на целый альбом. Похоже, он чистюля. И все же шансов у него нет. Это всего лишь вопрос времени.

Огни Тоттенхэм-Корт-роуд освещали их лица. Витрины больших магазинов еще сияли огнями.

— Неплохой спальный гарнитурчик, а? — заметил Мейтер.

— Слишком много шума, — сказал Сондерс. — Из-за нескольких-то бумажек. Когда вот-вот начнется в-в-в...

— Будь там у ребят наша сноровка, войны можно было бы избежать. Мы бы уже давно поймали убийцу. И тогда весь мир узнал бы, сербы это или... Эх, — тихо сказал он, дав волю воображению, когда мимо проплыл Хилз — неяркое зарево с отблеском стали, — как бы я хотел взяться за такое дело! Убийца, за которым следит весь мир.

— А мы тут из-за б-бумажек... — с досадой сказал Сондерс.

— Нет, тут вы не правы, — возразил Мейтер. — Установленный порядок — вот что главное. Сегодня кража. Завтра — что-нибудь покрупнее. Порядок — это главное. Я так на это смотрю, — заявил Мейтер. Вопреки привычке он позволил себе пофилософствовать. Они объехали площадь Сент-Гайл и повернули на Севн-Дайэлс, останавливаясь возле каждой дыры, которой мог воспользоваться вор. — Для меня не имеет значения, будет война или нет. Когда она кончится, меня все равно потянет на эту работу. Порядок — вот что мне нравится. Мне всегда хочется быть на той стороне, которая вносит в эту жизнь порядок. У них, конечно, тоже есть свои гении, но в основном это просто жалкие мошенники. Жестокость, высокомерие и эгоизм — большего от них не жди.

Перечисленные пороки были в изобилии представлены в заведении Джо. Клиенты, сидевшие за пустыми столами, наблюдали, как Мейтер производит обыск. Запасные тузы были спрятаны в рукавах, виски с содовой убрано с глаз долой, в их взглядах читались особые жестокость и эгоизм. Высокомерие же, вероятно, затаилось в каком-нибудь углу, где, склонившись над листком бумаги, вело само с собой, поскольку не было достойного партнера, бесконечную игру в крестики и нолики.

Мейтер вычеркнул еще одно имя, и они поехали на юго-запад, в сторону Кенсингтона. По всему Лондону сотни полицейских на сотнях машин делали то же самое, что и он: он был частью организации. Ему никогда не хотелось быть лидером, но и отдаться во власть какого-нибудь богом данного фанатика-лидера он тоже не хотел бы, ему нравилось ощущать себя одним из многих тысяч более или менее равных, добивающихся одной, вполне определенной цели. Не ради равенства возможностей, не ради создания правительства из народа, или из самых богатых, или из самых лучших, а просто ради того, чтобы покончить с преступностью, порождающей неуверенность. Ему нравилась уверенность, ему хотелось знать наверняка, что в один прекрасный день он непременно женится на Энн Краудер.

Из динамика в машине донеслось: «Полицейским машинам проследовать обратно в район Кингс-Кросс и продолжать поиски. Около семи вечера Рейвен подъехал на машине к Юстонскому вокзалу. Он мог не уехать поездом».

Мейтер наклонился к шоферу:

— Развернитесь и давайте обратно к Юстону.

Они были у Вокс-холла. Другая полицейская машина прошла мимо них через туннель. Мейтер поднял руку. Они двинулись друг за другом через мост. Залитые светом часы на здании «Шелл-Мекс» показывали половину второго. Горел свет и на Вестминстерской башне с часами: парламент заседал всю ночь — оппозиция вела заранее обреченную на провал борьбу против мобилизации.

Было шесть утра, когда они повернули обратно к набережной. Сондерс спал. «Прекрасно», — без заикания сказал он во сне. Ему снилось, что у него самостоятельный доход, он со своей девушкой пьет шампанское и все просто замечательно. Мейтер делал пометки в своей записной книжке.

— Наверняка ведь сел на поезд, — бросил он Сондерсу. — Спорим, что...

Но увидев, что Сондерс спит, он накинул ему на колени плед и снова задумался. Они въехали в ворота Нью-Скотленд-Ярда.

Окно главного инспектора светилось, и Мейтер поднялся к нему.

— Что нового? — спросил Кьюсак.

— Ничего. Он, вероятно, сел в поезд, сэр.

— У нас есть кое-какие сведения. Рейвен за кем-то следовал до Юстона. Мы пытаемся разыскать шофера первой машины. И еще он заходил к некоему доктору Йогелю, хотел, чтобы ему подправили губу. Опять предлагал эти самые бумажки. Все еще носится со своим пистолетом. Мы о нем уже кое-что знаем. Ребенком попал в ремесленную школу для беспризорников. Парень с головой, и с тех пор ни разу не попадался. Не могу понять, почему он сорвался. Неглупый вроде парень... И всюду оставляет следы. За ним будто борозда тянется.

— У него много денег, кроме этих бумажек?

— Не думаю. Есть какая-нибудь идея, Мейтер?

Небо над городом начинала красить заря. Кьюсак выключил настольную лампу, и в комнате стало темновато.

— Пойду, пожалуй, посплю.

— Я полагаю, — сказал Мейтер, — номера этих бумажек есть во всех железнодорожных кассах?

— Во всех без исключения.

— Мне кажется, — сказал Мейтер, — если у тебя нет никаких других денег, кроме фальшивых, и ты хочешь сесть в экспресс...

— Откуда нам знать, что это экспресс?

— Даже не знаю, почему я так сказал, сэр. Хотя, вероятно... если бы это был пассажирский, который останавливается за Лондоном у каждого столба, наверняка бы уже кто-нибудь сообщил нам.

— Возможно, вы и правы.

— Если бы, скажем, я хотел сесть в экспресс, я бы подождал до последней минуты и заплатил в поезде. Не думаю, чтобы у кондукторов были номера.

— Думаю, здесь вы правы. Устали, Мейтер?

— Нет.

— Ну, а я устал. Не останетесь ли обзвонить Юстон, Кингс-Кросс и Сент-Панкрас — словом, все вокзалы? Составьте список всех отошедших после семи вечера экспрессов. Попросите позвонить по прямому на все станции и узнать, не было ли человека, который сел без билета и уплатил в поезде. Скоро мы узнаем, где он сошел. Доброй ночи, Мейтер.

— Доброго вам утра, сэр.

Он предпочитал быть точным.

3

А в Ноттвиче в тот день не было видно зари. Над городом, как ночное беззвездное небо, лежал туман, но на улицах над самой землей воздух был чист. Ничего не стоило вообразить, что это ночь. Первый трамвай выполз из парка и двинулся к рынку. На дверях Королевского театра ветер трепал старую афишу.

По окраинным улочкам Ноттвича, тем, что были ближе к шахтам, брел старик с шестом и стучал в окна. В витрине магазина канцелярских товаров на Хай-стрит красовались молитвенники и Библии. Среди них, как увядший венок красных маков у памятника погибшим, виднелась открытка — сохранившаяся, наверно, со Дня перемирия: «Взгляните и поклянитесь павшими на войне, что никогда не забудете». В слабом свете наступившего дня вспыхнул зеленый глаз светофора, и освещенные вагоны трамвая медленно проехали мимо кладбища, мимо туковой фабрики и пересекли широкую, чистую, одетую в бетон реку. Из католического собора донесся звон колокола. Потом раздался свисток.