Златовласка - Макбейн Эд - Страница 27

Я имел в виду большого сильного кота.

Я полагаю, что выбрать нужное животное можно только в определенный день и в определенном месте. Семь лет назад в марте (это был особый день) на выбор были представлены два кота, одиннадцать котят, пять дворняжек и великолепный чистокровный боксер, каких я в жизни не видывал. Одним из котов был Себастьян – огромный, серый, с полосками более темного оттенка. На морде у него были белые отметины, а на лапах белые «чулочки». «Чулочек» на правой задней лапе, казалось, был немного спущен к лодыжке. Он патрулировал верхнюю полку клетки, в которой кроме него находились две подстилки с котятами и тощий сиамский кот, который был не только косоглазым, но к тому же и шелудивым. Себастьян прогуливался по своей полке, как тигр. У него был гордый и свирепый вид, и я был уверен, что передо мной лучший крысолов, который когда-либо охранял подвалы.

– Эй, приятель! – позвал я его, и он взглянул на меня такими зелеными глазами, каких я никогда не встречал ни у человека, ни у зверя. Затем он коротко мяукнул, и я влюбился в этого огромного красавца не сходя с места. Сьюзен тем временем отошла на другой конец комнаты и разглядывала боксера. Я подозвал ее.

– Что ж, это, безусловно, крупный кот, – заметила она.

– Взгляни на его зеленые глаза, Сью.

– Хм, – задумчиво пробормотала она.

– Давай выясним, как он здесь оказался. Может, он съел прежних хозяев?

Мы вышли из комнаты и подошли к молодому человеку, который, сидя за столом, заполнял какие-то бумаги. Я спросил его о большом сером звере, – все ли, мол, с ним в порядке.

– С ним все в порядке, просто у матери от него аллергия, – ответил он.

– У его матери?

– У матери в той семье, где он жил. Это воспитанный кот. С ним все в полном порядке.

– Как его зовут?

– Воскресный.

– Как?

– Ага, она учительница. Я имею в виду мать. В воскресной школе.

– Да это вообще не имя, – сказал я.

– Ну, во всяком случае, это его кличка.

Мы со Сьюзен вернулись в комнату. Кот все еще находился на верхней полке. Теперь он совершал туалет, вылизывая себя с ног до головы. Мы стояли рядом с клеткой и наблюдали за ним.

– Ну так что? – спросил я.

– Ну, я не знаю, – ответила Сьюзен. – Я надеялась, что мы подберем белого кота.

– Он действительно такой огромный или мне это снится?

– Просто гигант!..

– Эй, Себастьян, – позвал я, и кот снова мяукнул в ответ.

Десять минут спустя мы везли его домой, упаковав в картонный ящик. Мы заплатили двадцать пять долларов, и у нас уже начали возникать дурные предчувствия по поводу этого таинственного кота без каких бы то ни было документов и родословной.

Не успели мы проехать и пяти миль, как Себастьян выбрался из ящика. Сначала показались уши, потом зеленые глаза, широко раскрытые от любопытства, и, наконец, целиком вся морда в белой полумаске. Он вскарабкался на заднее сиденье и осмотрелся.

– Кот уже на свободе, – заметила Сьюзен.

– Ох, черт, – выругался я.

Но Себастьян только прыгнул на полочку у заднего окна и вытянулся там, чтобы с удобством обозревать проносящиеся мимо пейзажи. Лежал, не издав ни единого звука, не мечась туда-сюда, как большинство котов в движущемся автомобиле. Растянулся себе преспокойненько и наблюдал. Он никогда не боялся машин. Однажды утром – к тому времени мы уже год как жили в Калузе – я залез в машину и на полпути к месту работы услышал сзади какой-то посторонний звук. Я оглянулся и увидел Себастьяна, развалившегося на заднем сиденье. Я улыбнулся и окликнул его:

– Эй, Себастьян, ты что там делаешь?

Он подмигнул мне в ответ. Джоанна играла с ним, как со щенком. В прятки, в веревочку. Носилась с ним по газону. Как-то раз, сияя, она заявилась в спальню и рассказала нам, как они с Себастьяном играют.

– Мы просто умотались, – поведала она. – Я гоняла его кругом кушетки, а он покатывался со смеху…

Она была убеждена, что он на самом деле смеялся. Наверное, я тоже в это верил. Не знаю почему, но поскольку мы приобрели его накануне дня Святого Патрика, мы всегда считали его ирландцем. Я иногда разговаривал с ним с резким ирландским акцентом, при этом он всегда переворачивался на спину, открывая для обозрения белый, мягкий, пушистый живот, и я щекотал его, – а он… он смеялся. Вот именно – он смеялся!

Я просто обожал этого кота.

На одной улице с ветеринарной лечебницей располагались три стоянки для подержанных машин и магазин, торгующий моделями самолетов. Я поставил свою машину рядом с фургоном марки «шевроле», принадлежавшем миссис Танненбаум, и направился к входной двери. Из псарни, расположенной за красным кирпичным зданием, доносился собачий гвалт. Я сразу же подумал, что этот дикий шум не может не отозваться на нервах Себастьяна. И тут я осознал, что он наверняка все еще без сознания, и шаг мой по мере приближения к входной двери все замедлялся. У меня рука не поднималась открыть эту дверь. Я боялся, что, как только войду, кто-нибудь тут же сообщит мне, что Себастьян умер.

Сразу же напротив входа располагался стол. За ним сидела медсестра в белом накрахмаленном халате, и как только я вошел, она посмотрела на меня. Слева на кушетке сидели Джоанна вместе с миссис Танненбаум. Над их головами на стене висела картина в раме, на которой был изображен кокер-спаниель. Я сразу же подошел к дочери, присел рядом с ней и обнял.

– Как он? – спросил я.

– Операция еще не кончилась.

Мы говорили шепотом.

Я наклонился вперед и обратился к пожилой даме:

– Не знаю, как вас и благодарить, миссис Танненбаум.

– Рада, что смогла помочь, – отозвалась она. Ее звали Гертруда. Я никогда не называл ее этим именем. Ей было семьдесят два, но выглядела она на шестьдесят и в катерах разбиралась лучше любого мужчины. Ее муж умер лет десять назад, оставив в наследство двухдизельный катер, к которому она не знала как подступиться, поэтому срочно записалась на курсы управления катеров при береговой охране, а уже год спустя прошла на катере от Калузы мимо Шарлотт-Харбор в устье Калузахатчи-ривер, поднялась вверх по течению и вышла в озеро Окечубей, далее прошла каналом Сент-Люси до озера Уорт, а оттуда пересекла Гольфстрим и вышла к Бимини. У нее были волосы цвета лаванды, голубые глаза, и сама она была стройной и худенькой. Однако когда ее сорокашестифутовик заходил в док, можно было подумать, что она стоит на капитанском мостике авианосца.

– Расскажи, что, собственно, произошло? – спросил я.

– Я вернулась из школы примерно в полчетвертого, – начала рассказывать Джоанна, – и принялась искать Себастьяна. Его нигде не было видно. Я направилась к почтовому ящику посмотреть, нет ли чего-нибудь для меня, и случайно глянула на противоположную сторону улицы – знаешь, туда, где большое дерево на газоне у доктора Летти? Прямо там, возле поворота… Себастьян… он просто лежал в канаве. Я сначала подумала… даже не знаю! Наверное, что он… играет со мной. А потом я увидела кровь… о. Господи, папа! Я не знала, что делать. Я подбежала к нему, я умоляла… «Себастьян? Что… что случилось, малыш?» А его взгляд… знаешь, у него бывает такой взгляд, когда он дремлет… И у него было именно такое сонное выражение на лице… только… о, папа, он выглядел таким… изломанным и поникшим, что я… я просто не знала, как ему помочь. Тогда я вернулась в дом и позвонила тебе в контору, но мне сказали, что ты на катере… А что ты делал на катере, папа?

– Беседовал с подружкой Майкла, – ответил я, и, в общем-то, это прозвучало достаточно правдоподобно. Правда, в полчетвертого я ушел с катера и поспешил в постель к Эгги. Я снова начал размышлять об алиби Джейми на прошлую ночь. Интересно, погибли бы его жена и дочери, если бы он, вместо того чтобы переспать в коттедже с женой хирурга, отправился прямо домой? И, если уж не то пошло, смог бы я помочь Себастьяну, если бы находился в конторе, когда звонила Джоанна?

– Я не знала, как быть, – продолжала Джоанна. – Не знала, где мама, не могла связаться с тобой. Тогда я отправилась в спальню и включила сигнал тревоги. Я думала, на этот сигнал сбежится вся округа. Прибежал мистер Соумс, а потом миссис Танненбаум…