Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Сэр Евгений. Дилогия - Тюрин Виктор Иванович - Страница 12


12
Изменить размер шрифта:

Вышел во двор. Ночь уже полностью вошла в свои права, окунув землю в чернильную темноту. Горел факел у входа во дворец, да еще один на посту часового. Закинул голову. На небе сияла россыпь звезд.

'Вот что точно не меняется! Звезды. Как светили, так и светят. Плевать им на шестьсот лет разницы!'.

Повернулся, чтобы идти в дом, как тишину нарушило тонкое ржанье лошади.

'Чалый? Прощается?'.

ГЛАВА 3

НАЧАЛО ПУТИ

То, что я ощутил, когда открыл глаза, было трудно передать словами. Ярость, страх, разочарование, растерянность.

Ничего не изменилось. Перекрестие, почерневших от времени, балок над головой и рассвет, встававший над Англией четырнадцатого века. Сжав зубы, усилием воли попытался усмирить рвавшие меня части чувства и начать думать. Первое, что пришло мне в голову ‑ еще не время. Просто счетчик времени в институте не отсчитал положенные сорок восемь часов! Эксперимент, когда начался?! Где‑то в половине десятого! А сейчас только где‑то… пять или начало шестого утра. Надо только подождать! Я верил и не верил тому, что сам только что придумал; слишком многое не сходилось с объяснениями ученых. Слишком много, чтобы не понять… Нет! Этого не может быть! Пытаясь уйти от подобных мыслей, я начинал считать минуты. Сбивался. Начинал снова. Не знаю, сколько я так провел времени, пока у меня не появилось ощущение, что все это происходит не наяву. Сон?! Может быть, это только сон?! Так почему меня не будят?! Почему?!! Черт вас всех возьми! Где же вы там?!!

В узкое окно скользнул лучик солнца, прочертив, по пыльному камню, светлую дорожку. Пропел трижды рог. При этих звуках у меня внутри словно что‑то оборвалось. Будто смертнику зачитали приговор! Отчаяние обострило мой ум, заставив его усиленно работать. Принялся лихорадочно вспоминать то, что мне говорили об эксперименте в институте и сравнивать с тем, что есть. Все те несуразности, замеченные впервые часы пребывания в четырнадцатом веке, я тогда просто откинул, заставив поверить себя в то, что нахожусь в своем времени и лежу сейчас на белой чистой простыне. Теперь к этому я мог добавить следующую фразу: 'таращит свои бессмысленные глаза в потолок, а из угла рта у него непрерывно течет слюна'.

'Мать вашу!! Что мне теперь делать?! Что делать… в этих… мать их!! Средних веках!!'.

Неожиданно снаружи лязгнул засов. Дверь отворилась. Из проема полуоткрытой двери выглянул Джеффри. Вчера я сам попросил его прийти закрыть дверь, а затем, даже если будет тихо, входить с осторожностью. Мне не хотелось, чтобы зверь, оставшийся после моего ухода, причинил кому‑либо вред.

Наши глаза встретились. Не знаю, что он увидел в моем взгляде, но подходить не стал, оставшись стоять возле приоткрытой двери. Если до его появления в самом уголке моего сознания жила надежда, что я вот‑вот…, то теперь она пропала, а вместо этого внутрь меня хлынула отчаяние. В одно мгновение я потерял все. Имя, накопленный жизненный опыт, навыки, привычки. Правда, в этот момент я еще это не осознал, мне пока просто хватало факта, что я остался в этом времени. И может быть навсегда. Я попытался утопить этот факт в вине, которое принес Джеффри, но его оказалось чертовски мало, и я послал за новым кувшином. Что я тогда говорил, помню отрывками, но и этого вполне хватило моему телохранителю, чтобы поспешить привести хозяина замка и священника. Господин барон пробыл недолго. Несколько минут моего бреда ему хватило, после чего он развернулся и ушел, в сопровождении Джеффри, так и не сказав ни слова. Священник еще некоторое время слушал меня, а потом оборвал на полуслове:

‑ Помолимся, сын мой! Обратись к господу Богу за помощью, да не откажет он тебе в своем милосердии!

Я стал на колени и принялся молиться. Только теперь я не делал вид, что молюсь, а действительно просил Господа Бога смилостивиться надо мной и отправить меня в мое время. Потом меня начало клонить ко сну и отец Бенедикт ушел. Не помню, как заснул, но когда проснулся, снова стал самим собой, если, конечно, в моей ситуации ко мне может подойти такое выражение.

Каждое последующее утро я просыпался с надеждой. Ждал пять минут. Потом понимал, что начался еще один мой день жизни в средневековье. Свою тоску по двадцать первому веку я делил между вином и церковью. Нет, я не начал верить. Просто после того, как отец увидел своего сына в 'новом ненормальном' состоянии, он приказал моему телохранителю не отходить от меня ни на шаг. В большей или меньшей степени приказ владельца замка касался всех обитателей. Просто следить, а если заметят что‑нибудь странное в моем поведении ‑ немедленно докладывать! Поэтому теперь, как я ни хотел, меня не оставляли в одиночестве ни на минуту.

На четвертый день своего пребывания в образе Томаса Фовершэма, от нечего делать, я зашел в церквушку отца Бенедикта. И неожиданно для себя оказался в одиночестве. С распятия из‑под несколько слоев копоти на меня смотрело лицо сына Божьего. Пахло ладаном и миррой. Меня окутала тишина. Только спустя пять минут скрипнула тяжелая дверь и мимо меня тихонько, серенькой мышкой, прошмыгнул отец Бенедикт. Зажег свечи перед распятием Христа, затем встал на колени рядом со мной и стал молиться. Горячо. Истово. Молился за меня. Затем священник встал и ушел. Я снова остался один.

Глядя на теплящиеся огоньки свечей, попытался понять, кто я теперь такой и как мне жить в этом мире. Дело в том, что за время нахождения в чужом теле, я кое‑что заметил. Даже не заметил ‑ почувствовал. Нащупав это странное чувство, я сначала ощутил внутренний дискомфорт. Это было нечто похожее на волоконце мяса, застрявшее в зубах. Оно как бы ни мешает, но так хочется его оттуда достать. Попытка извлечь его на белый свет, если это применимо к понятию ощущения… дала неожиданный результат. В моей голове словно взорвалась граната, только вместо взрывчатки, она была наполнена дикой, клокочущей яростью. Только это и осталось мне в наследство от прежнего хозяина тела, бывшего когда‑то Томасом Фовершэмом. Эта была серьезная проблема, так как теперь мне предстояло с этим жить и рассчитывать только на это тело, которое как оказалось, может подвести меня в любой момент. Не говоря уже о том, что незнание жизни, быта, условий, отношений между людьми ‑ делало меня каким‑то полудурком среди людей, которых, я, в свою очередь, считал невежественными и тупыми дикарями.

Единственный плюс в моем положении состоял в том, что мне повезло оказаться в теле Томаса Фовершэма, эсквайра и сына рыцаря, господина барона Джона Фовершэма, а дальше снова шли одни минусы. Несмотря на храбрость и доблесть, проявленную в войне против Франции, сэр Джон, кроме увечий и ран не получил ни земель, ни денег, а честь и гордость не позволили ему просить их у короля. Поэтому владения отца Томаса ограничивались замком и земельными угодьями на расстоянии двух миль от его стен, полученными родоначальником их рода от Генриха II Плантагенета, куда так же входили две небольшие деревеньки. Только благодаря плодородию этой земли; реке, полной рыбы и раков; а также густому лесу, не оскудевающему орехами, ягодами, грибами и зверем; меню господина барона позволяло некоторое разнообразие, в противном случае есть ему одну свинину с черным хлебом. Из подслушанного разговора прислуги я случайно узнал, что кроме золотой рыцарской цепи на груди барона и золотого кубка, украшенного драгоценными камнями, полученного им в одном из турниров, из дорогих вещей в замке было еще полтора десятка столовых приборов из серебра, которые составляли часть наследства моей матери. И все. Сундуки, предназначенные для денег, были пусты. Женитьба также не принесла ему денег, так как он был рыцарем не только по крови, но и по духу, то в конечном результате получил любовь, но никак не богатство. Благодаря всем этим причинам он сейчас балансировал на краю бедности, а я как его единственный сын и наследник ничего не имел, кроме боевого коня, взятого когда‑то мною в бою, в качестве приза, и старых доспехов. Впрочем, на данный момент, все это мне было без надобности, так как по нынешним меркам, воин из меня был, что пуля из дерьма. Я даже не представлял, как надо на лошади сидеть. Собака на заборе ‑ очень верное определение для меня в качестве наездника, потому что коту в данном случае было бы даже лучше. У него хоть когти есть, чтобы цепляться!