Карьеристки - Бэгшоу Луиза - Страница 16

Так что сперва надо посмотреть на себя в зеркало, и она проскользнула в туалетную комнату. Самое важное для нее сейчас — хороший свет и зеркала.

Так, нужно подвести глаза и чуть-чуть попудриться. Очень хорошо. Черный пиджак от Донны Каран подчеркивал высокий бюст и тонкую талию. Туфли без задников, по самой последней моде, придавали икрам особое изящество. Несколько длинных рыжих волнистых прядей выбилось из прически — ничего страшного, даже по-своему привлекательно. Она же работает в конце концов.

— Да, я работающий человек и собираюсь продвинуться, — сказала себе Топаз, глубоко вздохнула, вышла из туалета и, широко шагая, направилась через весь этаж к кабинету Натана Розена.

Розен смотрел, как она входит. Топаз возбуждала его. Девушка пришлась ко двору в редакции, работала как полноценный стажер и заряжала весь коллектив. Розен-профессионал радовался за нее, узнавал в ней себя в начале пути, когда все в тебе ликует и горит желанием рассказать о новостях миру. И она умеет рассказывать. Росси далеко пойдет, он мог бы стать ее учителем. Но физически, черт побери, Натан испытывал к ней совсем не отеческие чувства и, самое ужасное, никак не мог избавиться от них. Помимо воли Розен видел, как ее упругие ягодицы круглятся под юбкой, когда она пересекает кабинет. Как поднимаются и опускаются груди, двигаются ноги… Розен ощутил в паху предательское подергивание… Боже, стоит только посмотреть, как она ходит! Поэзия, симфония женской красоты.

«Прекрати! Немедленно! — велел себе Розен. — Ей двадцать один. Тебе, тридцать девять. Ты годишься ей в отцы».

Топаз улыбалась. Боже, как она мила! Розен с трудом перевел дыхание.

— Садись, — сухо сказал он. Топаз села.

— У тебя хорошо получается. — Он подался вперед. — Действительно хорошо. И ты делаешь гораздо больше, чем полагается по должности, и заслуживаешь или повышения зарплаты, или продвижения. Все это ты знаешь и сама.

Топаз скованно кивнула. Так и есть. Я добилась. Он собирается сделать меня репортером.

— Что ж, я повышаю тебе зарплату, — сказал Розен, — но не собираюсь переводить в репортеры. Об этом забудь. Ты здесь всего месяц, и не раньше чем через пять месяцев я об этом подумаю. Я не хочу, чтобы ты нарушала спокойствие в офисе, все помощники и так ревнуют к тебе, а некоторые молодые репортеры ощущают опасность с твоей стороны.

— Что? — смущенно спросила Топаз.

— Ты будешь получать по заслугам, за работу. Вот так. Сожалею, если тебе это не по вкусу. Но это все. Поздравляю с повышением зарплаты, — резко добавил Натан и повернулся к папке на столе, давая понять, что Топаз свободна.

На секунду в кабинете повисло молчание. Топаз задохнулась от ярости. Но только на секунду.

— К черту! И вас к черту! — выпалила она. — Так вот оно как? Шесть месяцев печатать с семи утра до восьми вечера, чтобы секретарши себя удобно чувствовали! Как вы можете говорить, что талант ничего не значит и я получаю по заслугам? Вы боитесь своих репортеров? Я скажу вам, из-за чего они бесятся. Им страшно — еще бы, каждый день я доказываю, что могу делать их работу лучше. Да вы же сами сказали. Кто здесь редактор наконец? Вы или они?

— Я! — заорал Розен, в ярости вскакивая. — Я, а не ты! И никогда не забывай об этом!

Он тяжело сел, кипя от злости.

— Выслушай меня, Росси, — сказал он. — Считай, тебе здорово повезло: я мог бы тебя немедленно выгнать. — Топаз побелела. — За то, как ты со мной разговариваешь. Я веду этот корабль десять лет и повидал энергичных вроде тебя предостаточно. Они ворвутся, повертятся в редакции, подбросят пару броских фраз и думают — они прямо Ральф Дж. Глисон. Так запомни — удачный заголовок или подпись к снимку еще не говорят о том, что ты репортер. Это знаешь что? Мастерство составителя рекламных объявлений! — снова заорал Розен.

Топаз дрожала.

Казалось, она стоит на пути баллистической ракеты.

— Извините, — промямлила Топаз и в ужасе поняла: ее голос дрожит.

«О Боже, — запаниковала она. — Похоже, я сейчас разревусь». Розен бросил взгляд на свою протеже, глаза замерли на коленках Топаз, и он испугался. Да, он грубо говорил с ней, но сейчас его настроение изменилось, стало жаль девочку, такую беззащитную… Ему хотелось успокоить ее, поцеловать, погладить по голове. Но больше всего — швырнуть на пол и изнасиловать прямо в кабинете. Не думай об этом! Будь великодушным, справедливым.

— Ну ладно, — вздохнул он. — Нельзя продолжать разговор в таком духе, это недопустимо. Ты, наверное, считаешь, что я не даю тебе хода, что ты вполне можешь работать младшим репортером… Хорошо, я подкину тебе шанс. Дэвид Левин завтра в три часа будет на совещании в «Дженерал электрик». Мне кое-что сообщили… о чем пока не знает никто. Никому не удалось получить у него объяснение, почему он избил школьную учительницу своего сына. Тебе известно, где его искать, проследи за ним и отлови. Добудешь интервью — получишь повышение. Не сумеешь — пинок под задницу и вылетишь отсюда. Понятно?

— Понятно, — сияя, ответила Топаз.

Дэвид Левин вышел из здания «Дженерал электрик». Стоя на противоположной стороне улицы, Топаз вздрогнула — час пробил. По тому, как колотилось ее сердце, она поняла: все планеты Вселенной замерли. Она глубоко втянула воздух. Левина нельзя не узнать даже на таком расстоянии — золотистые волосы, вскружившие голову целому поколению американок, сверкали в свете зимнего дня, она видела его плечистую фигуру, надменную линию подбородка. Дэвид Левин соединял в себе еврейскую чувственность Ричарда Гира с фигурой викинга, и он один из немногих звезд, способных любой фильм превратить в кассовый. А сейчас поползли отвратительные слухи, которые, если подтвердятся, погубят его карьеру. Журналисты-проныры разнюхали: этот американский герой-любовник истязал женщин, недавно сломал нос своей пассии, молоденькой школьной учительнице сына. Пока еще ни слова не просочилось в печать, пострадавшая слишком напугана и не откроет рта, а Левин слишком могущественный…

Топаз нащупала диктофон в кармане и кинулась наперерез потоку машин.

— Мистер Левин! — задыхаясь, кричала она, несясь за ним вприпрыжку. — Простите, сэр!

Левин обернулся, заметив девчонку с отличной фигурой в темных солнечных очках и бейсбольной кепке, от ярости он покраснел и нехотя скривил рот в улыбке.

— Эй, дорогуша, не так громко. Я не хочу, чтобы собралась толпа. Ну, кому и чего подписать?

Он думает, что я хочу автограф!

— О нет, я не поклонница! — выпалила она. — Вернее, я поклонница, но просто хочу сказать, я журналистка… Знаете, ходят слухи, что вы побили учительницу, может, вы объясните, ну, чтобы обелить свое имя.

Зеленые глаза Дэвида Левина превратились в льдинки.

— Проваливай отсюда! Дешевка! — прорычал он. — Передай той проститутке, если только она заговорит…

— И что? — спросила Топаз. — Что будет?

Она больше не нервничала. Она влезла в гущу потрясающей истории, этот ублюдок — крупная карта.

Левин уставился на нее.

— Хоть слово напечатай об этом, сука, и я отправлю тебя на тот свет! И я не вижу, чтобы писал диктофон. — Он нырнул в подкатившее такси.

У Топаз не было времени сообразить, насколько он прав, ведь она действительно не включила диктофон. Она кинулась в следующее такси.

— Вы можете незаметно держаться за той машиной?

— Нет проблем, леди. — Водитель обрадовался: в скуке дня появилось какое-то разнообразие.

Машины пробирались сквозь сверкающий Манхэттен, плывя в потоке, как по воде. Топаз смотрела в окно на зеркальные небоскребы, устремленные в небо, будто обвиняющие персты, и быстро соображала. Во-первых, он явно виновен. Во-вторых, чего-то накурился и потому не в своей тарелке. В-третьих, судя по всему, учительница не единственная женщина, которую он бил…

Топаз секунду подумала, потом сняла бейсбольную кепку, запихала очки в сумку, распахнула жакет, распустила волосы, и они водопадом рассыпались по плечам, расстегнула две верхние пуговицы на блузке и вынула помаду…