Паутина прошлого (СИ) - Щабельник Виктория "Тера" - Страница 34

Чтобы скрыть слезы, я низко опустила голову, но он приподнял мое лицо за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза

— Кто ты? — снова спросила я. Потом, отбросив последние сомнения, решилась, — ты Максим Пахомов?

Тишина, воцарившаяся после моего вопроса, была прервана громким и искренним смехом. Я удивленно смотрела на веселящегося Харламова, прикидывая, как бы мне удачнее вырваться из рук этого психа.

— Детка! — отсмеявшись, Дмитрий с искренней симпатией посмотрел на меня, — ты все еще веришь в сказки?

— Но ты его знал? — настаивала я.

— Ты права. Я его знал, — легко согласился Харламов, — мы познакомились с ним в колонии, где я мотал срок. Ты даже не представляешь, насколько охотно люди говорят о прошлом, если их готовы слушать.

— Значит, это он рассказал тебе об ограблении и о камне?

— Милая, ты забыла? Здесь вопросы задаю я.

— Пожалуйста, ответь мне! — попросила я.

— Он лишь твердил, что ни в чем не виноват. Впрочем, для тех мест это обычная песня. Про камушек он заикнулся случайно, когда готовился уйти на рывок.[2]

— Значит, он жив? — с какой-то странной надеждой спросила я.

— Он мертв, детка. Мертвее не бывает.

— Но тогда… я ничего не понимаю, — в растерянности я смотрела на него. — Если ему не удалось выжить, а ты не тот, кто пытался меня убить, то кто же нас преследует?

— Вот это то, что меня интересует больше всего, разумеется, после места нахождения камня. Конкурентов нужно знать.

— Конкурентов? — переспросила я одними губами, теряясь в догадках.

— Думаю, что о камешке Пахомов проболтался не только мне.

— Что это за камень? — увидев его ироничный взгляд, я поспешила пояснить, — я действительно ничего не знаю. Но раз уж ты горишь желанием расправиться со мной, перед смертью хотелось бы понять, за что страдаю.

Внезапно я почувствовала, что свободна. Он отступил от меня на шаг, жестом приглашая присесть. Обойдя кровать, и завернувшись в покрывало, я села на стул, ожидая его дальнейшие действия. Он опустился на кровать, разлегшись в довольно небрежной позе, имея возможность следить за каждым моим движением.

— Не думай, что теперь свободна, детка. Это лишь короткая отсрочка.

Это я понимала слишком хорошо. Даже если мне удастся встать до того, как он сможет меня остановить, до двери мне никогда не добраться. Значит, придется играть по его правилам. Возможно, он говорил правду, что не хочет причинять мне боль. Убить человека не легко, а, судя по всему, этот человек убийцей не был.

— Значит, ты по-прежнему настаиваешь, что ничего не знаешь?

— Я говорю правду, — глаза опущены вниз, ресницы чуть подрагивают от волнения и страха, лицо раскраснелось от слез. Ну, прямо комсомолка на допросе в гестапо! Вот только комсомолкой я никогда не была, а жить хотелось.

— Допустим, я тебе верю, — в голосе Харламова чувствовалась насмешка и легкое презрение, — значит, про камушек ничего не знаем? Странно! Ведь именно твои дружки заделали скачок,[3] а ты была шмельцером.[4]

Переварив в себе непереводимые идиоматические выражения, которые использовал мой собеседник, я пришла к выводу, что ему известно все о нашем прошлом. Или, почти все. Вот только камень… достаточно неожиданно.

— Только не строй из себя целку, милая. Тебе это не идет. Этот камушек стоит кучу бабок, и для твоего здоровья будет лучше, если я найду его с твоей помощью. А если будешь хорошо себя вести, то отстегну на тряпки, чтобы помнила мою доброту. Ну так как? Мы с тобой поладим?

Именно сейчас я стала подозревать истинную причину, по которой мои друзья загорелись желанием вернуться в город. Не открытка была стимулом, точнее, не только она, а страх! Страх, что кто-то другой первым доберется до добычи. Что бы ни думал Харламов, ребята бежали из города с пустыми руками. А это значит…

— Я помогу тебе найти камень, — после нескольких минут раздумья, ответила я, — но и ты должен мне помочь.

— Наглеешь, детка, — ласково произнес он.

— Просто хочу остаться целой и невредимой, — твердо ответила я, — а как ты заметил, в последнее время мне стало это делать все труднее.

— И ты решила, что тебя преследует безвременно ушедший Макс?

— У меня были все причины так думать.

— Даже если бы он был жив, этот фраер никогда не сделал бы ничего подобного. Кишка тонка. Значит, у нас с тобой две цели: найти камушек, и того придурка, который может нам помешать.

Внезапно, его взгляд изменился, в нем промелькнуло что-то пугающее, он схватил меня за руку и грубо потянул к себе на кровать лицом в низ. Оказавшись сверху, он распластался на мне, прижался грудью к моей спине, удерживая одной рукой мои руки над головой, чтобы я не могла вырваться, а другой пробрался под бюстгальтер и, высвободив груди, начал их поглаживать. Я почувствовала его возбуждение, и невольно сжалась, боясь спровоцировать на большее.

— И учти, — угрожающе произнес он, — если ты или твои дружки встанут у меня на дороге, вы пожалеете, что вообще родились. Ты меня поняла?

Я кивнула, молча, глотая слезы. Похоже, на это раз я действительно попала в передрягу. Всегда верила, что смогу найти выход из любой ситуации, и никогда не позволю никому прикасаться к себе против моей воли.

Неожиданно, он слез с меня, и покинув кровать, насмешливо следил, как я, забившись подальше от него, кутаюсь в тонкое покрывало. Рядом с моей рукой упал телефон:

— Позвони своим дружкам, чтобы они тебя не искали. Скажешь, что с тобой все в порядке. Вякнешь что-то лишнее — придушу. Усекла?

Я снова кивнула, набирая номер Мишки. Надеюсь, они уже дошли до дома. Во всяком случае, что бы ни произошло, пока что Харламов не собирается меня убивать или насиловать. А значит, у меня есть время, чтобы подумать, и принять важное решение. Вот только не знаю, насколько оно будет разумным…

XVIII

Я еще раз подергала запертую дверь и на всякий случай пнула ее ногой. Разумеется, Харламов позаботился отнять у меня мобильник сразу же после нашего разговора с Мишкой. А потом ушел, предварительно закрыв в своей квартире. Хотя должна отметить — голодом он меня морить не собирался. Обследовав две комнаты и кухню, обнаружила на столе початый батон и банку с огурцами. Отломав горбушку и смахнув слезы ярости, пристроилась прямо на полу.

Из дома так просто было не выбраться: четвертый этаж, без балкона, окна с решеткой. Кричать? И что? Меня услышат… может быть. А дальше? Зачем мне повышенное внимание соседей и милиции?

Ну, надо же! Какой гад! А на что я, собственно надеялась? Ведь знала же, что он бывший зэк, да еще и вор! Но ведь почти поверила, что и среди них бывают кающиеся грешники. Эта его забота, готовность помочь… Дура! Безмозглая дура! И что теперь? Как мне убедить этого ненормального, что я действительно ничего не знаю ни о каком камне! Вот только что-то мне подсказывает — как только он вернется, то существенно изменит тактику допроса, и я уже не отделаюсь парой синяков и легким испугом.

Но сидеть и ждать, что мне принесет возвращение Харламова, не было смысла. Нужно что-то делать…и, пожалуй, лучше начать с квартиры. Предположительно, он перебрался сюда несколько дней назад, даже обжиться не успел, но, возможно, именно здесь он хранит что-то важное, что не решился оставить в сгоревшем доме.

Естественно, на то, чтобы обследовать все стены и паркет, времени могло не хватить, обыск шкафа занял минут пятнадцать, в запертый стол я влезть так и не смогла, побоявшись сломать замок и вызвать подозрение хозяина. В ванной пришлось задержаться, но именно здесь мои поиски увенчались успехом… хотя, об успехе в моем случае говорить было пока рано. Заметив, что одна из кафельных плит прилегает неровно, я быстренько сбегала на кухню за ножом, и слегка ее подковырнула. Плита подалась не сразу, и, провозившись с ней несколько минут, мои потуги увенчались успехом. В углублении лежал небольшой сверток. Отлично! Как конфетку у ребенка! Я протянула к нему руку, и на миг заколебалась. Нет, я не сомневалась в том, что мне необходимо узнать то, что Харламов пытался спрятать. Вот только, как мне после этого скрыть все следы? Вспомнив, что при обыске комнат мне на глаза попался клей, который, судя по рекламе, мог приклеить все, что угодно и ко всему, я тут же его нашла, и щедро смазав выдолбленную плитку, положила ее на место. Что же, вот теперь можно приступить к изучению находки с чистой совестью.