Редкая птица - Катериничев Петр Владимирович - Страница 43

Баба медленно опускает руку с бритвой, проводя тупой стороной по животу девочки, до лобка. Та стоит не шелохнувшись.

– А ну одерни юбку! Понравилось перед мужиками красоваться!

– Иди, Марта, ступай. Доктор один заскучал поди…

– К девочкам? – Глаза бабы подернулись поволокой.

– К девушкам-красавицам, – пропел старикан, кривляясь. – Они теперь ваши…

Все… Дарю…

– Ах ты, моя крошечка! – Одной рукой баба по-прежнему держит девчонку за волосы, другой – оглаживает. – Пойдем, тебе будет хорошо, оч-чень хорошо…

Они вышли из комнаты.

– Спасибо, не подстрелил старичка… Я уж думал, мне крышка. Марта в самый раж вошла, помедли секундочку – не остановить… Уж ты бы с чистой совестью мне черепушку-то и прострелил… Ведь не промахнулся бы, а? То-то. Вот и я не промахнусь. Года мои, ты верно подметил, преклонные… Но рука, милок… Рука не забывает…

Как же мне добраться до него? Делаю шажок, крошечный.

– Стой, где стоишь. Времечко у нас еще есть. Чуток правда, но есть. Пока сюда ОМОН доберется. Пока Доктор с Мартою девочками натешатся… Доктору, ему бы мужичка, ну да чего не осталось, того уж нет… Ничего, обойдется… Когда малышки его вылизывают, Доктор страсть как любит… А уж Марта… Пусть позабавятся… Напоследок. Маленькие радости редки, а жизнь скрашивают, поверь мне, старичку…

Делаю еще шажок.

– А у меня, старичка, какая радость? Только и осталось, что с человечком поговорить, язык почесать, старое вспомнить… А поговорить-то и не с кем. Эти двое – сумасшедшие, им и так весело… Тесак покойный – туповат, самоуверен…

Князь – тот вообще за шута приписного меня держал, да и не доверял шибко…

– Князь, это Володя? – Еще крохотный шажок.

– Вот-вот, он Князь и есть.

– Выходит, правильно не доверял…

– Выходит – не выходит… Не веришь человечку – пусти в расход, и вся недолга. Проверить… Перепроверить… Выяснить. Шлепнешь одного, другой сыщется, а на душе-то спокойнее…

Еще шаг.

– И чего тебя уму-разуму наставляю?.. ан в том – стариковское наше удовольствие. Тебе уж не пригодится, а мне приятно.

Шаг.

– Вот так, мил человек, и бывает… Ты к людям с добром, с ласкою, они к тебе – с ножичком… Помнишь поговорочку? «Берегись козла спереди, коня сзади, а лихого человека – со всех сторон». А кто нынче не лихой, скажи? Раньше людишки другие были… Кто подобрее, кто поглупее… А кто – и посовестливее… Да загинули все, кротко загинули… Вот лихие-то и остались, и не переведутся…

Шаг. Не шаг – шажок, едва заметно, тихонечко.

– Не здешний ты человечек, ой не здешний… Ни к тому времени рожден, вот и крышка тебе приходит. А как же иначе-то? Вроде и разумник, и смел, и сметлив, а нездешний… Совестный больно, людишек любишь, а они – сор… Бог – тот всех любит, так ему по должности положено…

– А не боишься Бога-то?

Шаг.

– Как забоишься, коль никто его не видел? Да и любвеобилен он, глядишь, скостит грешки-то. – Старичок засмеялся скрипуче. – Человечков надо бояться, от них вся беда. Иначе себя не убережешь. Вот гляжу на тебя – топ-чисся, аки конь перестоялый, а ничего ты себе не вытопчешь… Чуть дернешься – три пули сидеть в тебе будут, как в копеечке! Не Бога я боюсь, человека. Потому и живой покуда.

Дедок – в другом конце комнаты. До него – не достать. Револьвер он держит расслабленно, но ствола с меня не сводит.

Шаг.

– Я ведь кем работал, мил человек? В органах я работал. Начинал при Николай Иваныче, при Лаврентии Па-лыче служил весь срок, пока не израсходовали его. А знаешь, кем? Приводящий в исполнение. Стрелок, значит. Незаметная такая должность, не почетная. Вот в аккурат из такого нагана и работал. Так что не топчись, на метр я тебя не подпущу, а с трех метров из такой «машинки» и белку в глаз достану.

На такой должности, мил человек, людишки ой как видны. За десять лет ты того о них не узнаешь, что за месяц приводящим в исполнение. Сор людишки-то, труха. Уж какие через меня прошли – и не рассказать, не поверишь ведь! И на фронтах побывал, по той же работе. Ох и дезертиров было, предательства разного… И после войны…

Что понял? А что каждый – за себя сам. Да только от пули уже не уйдешь, как от судьбы.

Вот, девять лет так побыл. Потом повысили. В кадры поставили. Учли опыт.

Работы с людьми, значит. – Старик снова захихикал, откашлялся.

Шаг.

– А ловко я с теми ампулками, а? Эх, молодежь! Баллончики, таблетки… Я в свои годы столько врачей-отравите-лей в распыл пустил… Это теперь газеты расшумелись – то напраслина, это напраслина. Я тебе так скажу: и ядами травили, и заговоры готовили… Тухачевский, Якир, Уборевич… И законники, и умницы, и нежные… Как же… Тухачевский, тот со товарищи антоновские деревни с самолетов бомбил, газом истреблял поголовно от мала до велика, оставшихся – шашками, штыками… У этих хватило бы терпения всех сталинских соколов извести… Да вот только не они победили… Гордые те жидки-троцкисты оказались, каждый себе голова… Вот их и перебрали…

А мое дело – коровье. Приказано жидков стрельнуть – стрельну, приказано русских да хохлов – стрельну, приказано казаков с кавказцами – тоже враз. Приказ был бы. От власти.

Шаг.

– Власть была. А щас что? Срам.

Грешно жаловаться, вспомнили об старичке умные головы, к этому вот городку пристроили, еще в восемьдесят седьмом, как Мишка меченый в бутылку полез, хе-хе-хе, вот, душа-голуба, не дано ума, так и не сыщешь.

Оно бы и хорошо – и с Князем вроде в ладах. Хотя – боялся я его, шибко боялся… Узнай он, кем я был, из меня евонный Хасан ремней бы понарезал. Да обошлось… Вот и особнячок обживать стали… Да только на верхушке на той – свои думки, а у меня грешного – свои. То делай, то не делай… Чутье что мне подсказало? Политика… А с политикой – не вяжись! Уж какие головы летели, не нынешним чета!

Вот и подумалось, что это я всю жизнь на казенном коште да на службе, а тут еще на старости околеть кто подмогнет… Отыскал Тесака, ребяток подобрал…

Тесак – оно быдло, конечно, да от разумников вроде тебя да Беста – одни прорехи… Кончил бы я его, как ты убрался, да и Князя бы кончил, – не получилось, ноги уносить впору…

Открыли мы здесь особнячок к общему согласию, психов пристрастили, канальцы на продажу хорошие сыскались… А вишь, как получилось… Сколько веревочке не виться… Как только Ральфа кончили, и я смекнул – ноги в руки… Московские хозяева объявились…

А что у дедка про запас? А про запас – доллары в бауле, счетец в Турции скромный… На мой век хватит.

И – билет на вечерний пароход. Круиз по Средиземному морю. Я ведь за границами не бывал. Только по телевизору. Уйду, где тепло, осяду. Отдохну, отдышусь. Должен быть у меня роздых, а?

– Как Бог даст.

Шаг.

– Сам не плошай. Будя, поговорили. Дел немного, окромя тебя – психов тех двоих пришить да девок. Невелика работка, да занудиста.

Дед вытянул руку с револьвером.

– Да и ты больно прыток. Без тебя – оно спокойнее будет. – Прицелился. – Я уж по старинке, как привык, с руки.

Палец плавно повел собачку…

Прыгаю с места шагом! Щелчок.

Ногой! По запястью! Выстрел! Пуля ушла в потолок. Левый прямой в голову!

Это от души. Старик влетел в стену, медленно сполз на пол. Смотрю зрачок. Готов.

Как он выразился? Ara – околел. Без покаяния.

Наговорил он тут перед смертью много, да отпускать грехи – не моя епархия.

Ошибку он сделал только одну. По жизни. Это русские офицеры первое гнездо в барабане свободным оставляли. На случай. У «приводящих в исполнение» такой традиции не было. Каждая пуля – классовому врагу. Теперь во флигель. Надеюсь, Марта с Доктором еще заняты околосексуальными развлечениями, без поножовщины, – как-никак, команды не было. Хотя сумасшедшие, они опасные – самозавод…

Дверь не заперта. Секунду привыкаю к темноте. Коридор, несколько дверей.

Из-за одной слышен шум, невнятные выкрики. Замер. Стрелять нужно сразу, чтобы эти сволочи не успели прикрыться девчонками. Хоп!