Редкая птица - Катериничев Петр Владимирович - Страница 28

Зрачки ее расширились, глаза, огромные, темно-фиолетовые, где-то глубоко на дне таили страх и боль…

– Да, очень.

Девушка рывком пододвинулась ко мне, обняла за плечи, обожгла горячим дыханием…

– Пожалуйста, Олег… мне так это нужно… Пожалуйста. Я ощутил, как напряжено ее тело, выдохнул.

– Ты изумительная девочка…

– …мне так нужно… хочу чувствовать себя желанной, а не куском плоти…

Она задыхалась, ее губы скользили по моей груди, по плечам…

Одним движением я притянул ее к себе и опрокинул на спину.

Глава 16

Мы лежали опустошенные и ошеломленные. Это продолжалось бесконечно долго.

Виной ли тому нервное перенапряжение последних суток или странное сочетание алкоголя и тонизирующих таблеток, – страсть накатывала волна за волной и не позволяла оторваться друг от друга. Мои плечи и грудь были искусаны в кровь, – Ленка впивалась в меня, чтобы сдержать крики.

От более суровых ранений меня спас Сережка, Тимофеичев отпрыск. Верный режиму, при пробуждении он включил магнитофон во всю силу импортных динамиков что позволило девушке более непосредственно и безопасно выразить свои чувства.

Но обессилели мы, лишь когда пацан запустил девяностоминутную кассету по второму кругу.

«Ю-а ин зе ами нау…»

– Дрон, это было здорово… Можно я посплю?.. Девушка лежит на спине вытянувшись, положив голову на мое плечо. А я думаю о том, что женщина – самое совершенное творение на земле. Наверное, ради нее этот мир и создан. И каждая женщина знает, что она неповторима и удивительна, и ищет мужчину, который заметил бы эту неповторимость. Чтобы стать блистательной, женщина должна стать желанной.

«Ю-а ин зе ами нау…» Ты сейчас в армии. И расслабляться совсем не время.

А когда – время? Может, я воин по жизни? Ну а раз так, нужно сделать свое дело хорошо.

– Дрон, ты не спишь?

– Нет.

– Послушай, я все о тех, из особняка. Они все-таки больные? И кто меня спас? И – зачем? Зачем меня вообще похищали?

– Давай я расскажу тебе сказку. Или – напомню, ты ее наверняка знаешь.

– А может, мы лучше уйдем отсюда? Не можем же мы сидеть на этом чердаке вечность.

– Тебе здесь что, плохо?

– С тобой мне очень хорошо. Дрон… послушай, мы ведь останемся друзьями, правда?

– Ага. Добрыми друзьями.

– Ты такой милый и такой умный!

– Еще бы. А с чердака мы уберемся, когда решим – куда и как.

– Ты думаешь, нас ищут?

Я только хмыкнул. Ищут – это слабо сказано!

– А кто? Те, из особняка? Если бы только они! Знать бы точно'– кто. И еще мне вспомнились фразы девушки еще тогда, при встрече: «Я не вру, я фантазирую…» и «Сейчас мне нужно выдумать вас». Ладно, все мы видим только небольшой кусочек этого мира, остальное додумываем, досочиняем. Причем досочиняем настолько убедительно, что сами верим в это почти безоговорочно.

Вопрос лишь в том, насколько наши догадки близки к истине. Или к реальному положению вещей. Для меня это сейчас важно. Если я ошибусь, это будет стоить мне жизни. И, наверное, кому-то еще.

– Что ты молчишь?

– Извини, мне нужно подумать.

– Так я не дождусь сказки перед сном?

– Сказка при пробуждении вдвойне дороже.

– Почему?

– Она жизнь делает сказочной. Самая короткая утренняя сказка была та, что рассказывал слуга Анри де Сен-Симону: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!»

– А кто это – Сен-Симон?

– Один мечтатель. Тогда его мечты никто не принимал всерьез и в жизнь претворять не собирался. А потому они были безопасны.

– Его действительно ждали великие дела? Он совершил их?

– Это не важно. Важно, что он слышал эти слова каждое утро.

– От слуги.

– Ага, от слуги.

– Я вспомнила, мы его проходили. Он был социалист.

– Утопический.

– Интересно, а сам слуга верил в то, что говорил господину?

– И это не важно.

– А важно то, что этот социалист без слуги и без лести не обходился. Я права?

– Права.

– Тогда немножко посоплю. Ты ведь будешь меня охранять?

– Буду.

– Надежно?

– Как в пирамиде.

– Я что, похожа на мумию? Тогда накину что-нибудь.

– Ты соблазнительна и совершенна.

– Льстец. Но я тебе верю.

– Уже веришь? Во всем?

– Я думаю, ты хороший. Добрый.

– Не боишься ошибиться?

– Не-а. Интуиция. Ты мне сразу понравился, еще в машине. Ладно, думай, мыслитель. Буду спать.

Я накрыл ее курткой, девушка свернулась клубочком.

– А ты знаешь, мне уже не страшно. Почти, – произнесла она. Через минуту се дыхание стало размеренным и ровным. Она спала.

Ну что ж, начнем думать. Вся беда в том, что у нашего брата мужика процесс думания заключается в построении логической цепочки умозаключений, опирающихся на факты, причем не на сами события, а на то, как мы их увидели и интерпретировали. А ежели фактов не хватает, мы изготавливаем «костыли», называемые «предположениями», и опираемся на них за неимением лучшего. Остается только верить, что предположения сии надежны, как краеугольные камни. В противном случае вся цепочка рухнет и погребет под собой «мыслителя». Фактов у меня маловато, предположений – сколько угодно. При этом нужно разрешить вопрос жизненно важный: насколько правдив рассказ девушки и правдив ли он вообще.

В пользу ее истории говорит эпизод в квартирке на Конева: ребятишки действительно не шутили, не играли и были явными садюгами самого патологического толка. Все остальное – се рассказы. Так что логической конструкции не получится, нужно решить, верю ли я девушке, всему, что она рассказала.

Тут сокрыт один парадокс, хорошо, впрочем, известный писателям, художникам, актерам, режиссерам и высокопрофессиональным разведчикам. Человек устроен так, что способен верить придуманному. Причем даже в том случае, если придумал это он сам. На бытовом уровне это звучит просто: «Так оно есть, потому что я хочу, чтобы так было».

Человек полностью сливается с выдуманным им образом, и тогда не только его поступки, но даже его соматические реакции вроде учащения сердцебиения или покраснения кожи будут реакцией не самого индивидуума, а выдуманного им самим (или кем-то другим для него) образа.

А потому никакая логика и никакой «детектор лжи» не в состоянии засечь обман: весь комплекс реакций – рас-ширение и сужение зрачков, изменение кровяного давления и частоты пульса, температуры тела на сотую долю градуса, изменение цвета кожи – ничто не способно выявить не правду. Ибо человек в данный момент является тем, кем себя считает.

Единственный «инструмент», способный распознать ложь, – это человек. Ведь даже если мы только познакомились с человеком, не сказали еще с ним двух слов, не обменялись ни единым значимым взглядом или жестом, этот другой нам уже либо симпатичен, либо нет. И это «либо-либо» мы даже не формулируем, а чувствуем:

«хороший», «плохой». При всем многообразии последующих вариаций – рода занятий человека, его взглядов на жизнь, манеры шутить и многого другого – последнее остается неизменным: хороший или плохой. Сложившиеся отношения могут быть сколько угодно приятельскими, но, если мнение «плохой» сложилось, оно будет лишь укрепляться.

Правда, есть люди «никакие» – они способны думать только о себе, но с их стороны возможны лишь мелкие пакости, а потому их не особенно замечают или принимают в расчет.

Интуиция, сказала Леночка. Большинство мужчин потому и ошибается в людях, что отказывается верить собственной интуиции, чувству, – более существенным кажется положение человека в обществе, его состояние, его суждения… Вся эта шелуха и становится ступеньками, фактами логических умозаключений. Потому-то и падать особенно больно.

Мне искренне жаль ревнителей «мужского ума» и «женского недоумия»: то, до чего мужчина будет додумываться и год, и два, оступаясь и терпя поражения, женщина понимает сразу. Мужики же недоуменно пожимают плечами и констатируют:

«Женская логика», имея при этом в виду что-то не стоящее внимания, легковесное и вздорное.