Ружье - Макбейн Эд - Страница 27

– Пожалуйста.

Кассир покинул свою клетушку и подошел к телефону, расположенному в трех шагах от окошечка. На другом конце провода трубку снял Карелла.

– Он здесь. Окно номер шесть, – раздался в трубке голос кассира.

– Отлично, – ответил Карелла. Учтиво кивнув, кассир положил трубку, улыбнулся и вернулся к окошку.

– Какими купюрами, мистер Лейден?

– Десятками, если можно.

– Очень хорошо!

Кассир выдвинул ящик, вынул пачку десяток и стал отсчитывать двести долларов. Он успел отсчитать семьдесят, когда у окошечка возник Карелла с револьвером в руке.

– Мистер Дамаск, – сказал он, – вы арестованы.

Вместо ответа он получил короткий апперкот в челюсть. Револьвер Кареллы оглушительно выстрелил, по мраморному полу раздались поспешные шаги, патрульный Брич крикнул: «Стой, стрелять буду!» Грянул еще один выстрел. Карелла ошалело мотал головой, пытаясь прийти в себя, а Брич выстрелил второй раз. Карелла наконец пришел в себя и прицелился в Дамаска, который уже подбегал к вращающимся дверям. Карелла выстрелил, увидел, как на сером плече костюма Дамаска выступила кровь, ринулся к дверям и снова был застигнут врасплох, когда Дамаск, резко повернувшись, выбил у него ногой револьвер. Взвизгнула женщина. Револьвер, взмыв в воздух, упал и запрыгал по мраморному полу так, что быстро поднять его было никак нельзя. Брич выстрелил в третий раз и опять промахнулся. «Господи, ну почему тебя не научили стрелять в Академии?» – тоскливо подумал Карелла и навалился на Дамаска. Карелла ухватил его за левый рукав, тот затрещал и в конце концов оторвался, явив миру белую рубашку с коротким рукавом и мощное предплечье. На этом предплечье Карелла увидел нечто такое, что заставило его на мгновение ослабить натиск. Впрочем, он удивлялся недолго и, отложив размышления на потом, ухватился правой рукой за пиджак, потянул его на себя и врезал изо всех сил Дамаску в лицо левой рукой. Он почувствовал, что сломал носовой хрящ, и услышал вопль. Не тратя времени, Карелла ударил правой, после чего, тяжело дыша и испуская короткие ругательства, стал обрабатывать противника обеими руками, пока тот не рухнул без сознания на мраморный пол.

На его левой руке был вытатуирован голубой кинжал, внутри которого виднелись красные буквы «ЭНДИ».

В следственном отделе в присутствии адвоката Эндрю Лейден рассказал им все без утайки. Он говорил, а Карелла, Клинг, лейтенант Бернс и стенограф внимательно слушали. Лейден говорил очень тихо. Он сидел с перевязанным плечом, на которое был наброшен пиджак, низко опустив голову, и только изредка посматривал на детективов. Они поняли, что разговор окончен, когда Лейден надолго замолчал. Стенограф напечатал его признание в трех экземплярах, один из них был вручен Лейдену для ознакомления и подписи. Второй экземпляр взял Бернс, а Клинг и Карелла – третий. В следственном отделе стояла тишина: собравшиеся читали показания.

Я узнал об этом в мае.

Было начало мая. Я уехал в командировку, потом вернулся и все узнал. Узнал совершенно случайно. Я же...

Я даже не знал, что она забеременела. Видите ли, я поехал в Калифорнию в феврале. Весной я обычно отправляюсь в длительную командировку. Я уехал первого февраля, а вернулся в самом начале мая. Это самая длительная командировка в году. Я... В общем, меня не было с февраля, а когда... когда у нее случился выкидыш, доктор сказал, что она была на втором месяце беременности. Ну вот... Я все понял.

Сначала я не знал, что делать. Что ни сделай, все плохо, все неправильно. Разве может мужчина правильно повести себя, если жена и чужой человек выставили его идиотом? Как ни поведи себя, все получится неправильно. Я никак не мог понять, почему она это сделала, я ведь так ее любил. Эта мысль мне не давала покоя все время. И еще я думал, что было бы, если бы не выкидыш? Неужели она собиралась оставить ребенка, неужели она надеялась меня провести? Неужели она думала, что я не умею считать? Правда, может, они что-то такое придумали, не знаю. Я не мог взять это в толк. Но мне ничего не оставалось делать, как молчать и держать все в себе. И умирать. Медленно умирать.

Мне... мне нужно было выяснить, кто этот человек. Я сказал ей, что уеду из города на пару недель, но никуда не уехал, а стал наблюдать за квартирой. Он входил и выходил из моего дома, словно это был его дом. Я все недоумевал, как же она может так рисковать, особенно из-за... из-за такого человека. Я все тщательно проверил. Я выследил, где он живет. Я узнал его имя. Я узнал, чем он занимается. Он работал вышибалой – хорош гусь! Я не мог понять, как Роза связалась с таким, как он. Это же был... как бы сказать... не очень приличный человек. У него были и другие женщины, за те две недели я встречал его по меньшей мере еще с двумя. Только Богу известно, в какой грязи он вымарал Розу. Вообще-то...

Вообще-то, я собирался убить только его. Я следовал за ним повсюду. Однажды я даже рискнул – зашел вечером в «Уютный уголок», сел за столик в углу, где было темно, и в тот вечер я узнал, что у него было освобождение от военной службы. Я следил за каждым его шагом, и один человек у стойки сказал просто так: «Какой громила наш Уолли, верно?» Я кивнул, а он продолжал: «Между прочим, в армии не служил. Смешно, да? Такой здоровяк!» Тогда я не придал этому значения, не увидел в этом ничего странного, потому что, видите ли, и сам не служил в армии. У меня повреждена барабанная перепонка. Мы с Дамаском примерно одного роста, похожего телосложения и почти ровесники. Вот еще одна загадка. Если ей понадобился другой мужчина... если она без этого не могла, почему она не выбрала кого-то не похожего на меня?

Все это совершенно не укладывается у меня в голове. Когда я купил ружье, я уже решил убить их обоих. Я хотел застрелить их в постели, рядышком. Когда они занимаются любовью. Я купил охотничье ружье, дробовик. Мне нужно было оружие большой убойной силы, способное изувечить. Как-то раз в журнале я видел фотографию несчастного случая на охоте. Тогда-то я и понял, что бывает с лицом человека, если в него выстрелить из охотничьего ружья. В упор. Видите ли, я хотел, чтобы им было больно. Как было больно мне. Я и в мыслях не держал специально изуродовать лица, чтобы, трупы невозможно было опознать. Эта мысль пришла ко мне позже, когда я уже купил ружье.

Оказалось, что в нашем городе ружья продают только тем, у кого есть специальное разрешение. Я стал узнавать, где и как можно купить оружие. Выяснилось, что, если переехать через реку в другой штат, для покупки ружья никакого разрешения не нужно. Я так и поступил. Когда владелец магазина спросил, как моя фамилия, я машинально ответил: «Дамаск» – и дал его адрес, а затем, когда я выходил из магазина, – я купил ружье в Ньюфилде, в августе, до того как снова уехал в Калифорнию, – так вот, когда я выходил из магазина, я вдруг понял, что у Розы никогда не брали отпечатков пальцев и у Дамаска, наверно, тоже, раз он не служил в армии. Если я выстрелю в упор, их лица будут изуродованы до неузнаваемости, зубы вылетят, никто не станет поднимать зубоврачебные карты, а значит, мне это может сойти с рук. Я убью их и не буду за это отвечать. Именно потому, что я машинально назвался Дамаском, весь план прояснился сам собой. Я застрелю обоих, и пусть полиция считает, что Дамаск убил меня. Я ведь все равно погиб. Они, по сути дела, убили меня. Так что я еще раз убью Энди Лейдена, раз и навсегда. А потом уеду из города, а может, и из Штатов, начну новую жизнь под другим именем, а полиция будет искать моего убийцу.

Насчет татуировки я сообразил, когда летел в Калифорнию. Мальчишка, сидевший через проход, рисовал фломастерами и запачкал краской пальцы, а я глядел на него и думал, как это напоминает татуировку. В Лос-Анджелесе я решил купить фломастеры с тонким стержнем – это было нетрудно, теперь продают самые разные модели. Я сделал, наверно, вариантов сто, пока не добился своего. Татуировка у меня на правой руке, так что мне было с чем сравнивать, когда я снова и снова рисовал кинжал. Я надеялся, что план сработает, потому что татуировку как раз и будут искать на руке покойника. Полицейским быстро станет известно, что у Эндрю Лейдена на правой руке была татуировка, и, когда они увидят ее именно там, где ей положено быть, они вряд ли заподозрят подделку. Вы ведь этого не заподозрили? Однако я боялся, что в ту ночь, когда я выполню задуманное, у меня не будет времени нанести татуировку на руку Дамаска. Ведь мне придется выстрелить четыре раза! Что поделаешь – мне обязательно нужно было стрелять из ружья, чтобы изуродовать лица до неузнаваемости, а потом успеть нанести татуировку, чтобы Дамаска приняли за меня. Вы ведь приняли его за меня? И все остальные тоже, верно?