Черная книга - Эренбург Илья Григорьевич - Страница 19

Ее убили вместе с шестилетним сыном Левой. Потом убили и других, свыше 500 человек. Восемь человек чудом спаслись. Никогда они не забудут последних слов Гиты Яковлевны.

3. В селе Цыбулево.

Подготовил к печати Илья Эренбург.

В Цыбулеве, Винницкой области, проживало около 300 еврейских семей. Зима 1941/42 г. была суровой. Немцы гнали раздетых женщин и босых стариков на работу. Однажды они отобрали около ста детей, увели их в поле. Через некоторое время полицейские вернулись, объявили матерям: ”Пойдите, подберите ваших щенят...” Матери с криком бросились в поле. В яру они увидели трупы детей.

Весной 1942 года всех евреев убили. Их вывозили за село, раздевали, расстреливали. Детей сажали в клетки, везли на телегах. Малышей зарывали живыми.

Тамара Аркадьевна Розанова спрятала в погребе еврея. Немцы подожгли ее дом. Розанова спаслась случайно.

Надя Розанова рассказывает: ”Дусю Калитовскую везли на казнь с ребенком. Муж Дуси — офицер, он на фронте, ребенку было восемь месяцев. Дуся бросила сына через головы немцев прохожим и крикнула: ”Дорогие, сына спасите! Пусть хоть он живет!”

Ребенок упал на дорогу. Подошел немец, поднял младенца за ножку и ударил его головой о борт автомашины...”

Студентке Люсе Сапожниковой было 19 лет. Когда Люсю раздели перед расстрелом, даже немцы смутились — так она была красива. А она закричала: ”Стреляйте, палачи! Но знайте, что Сталин придет...” С этими словами она погибла.

4. В местечке Ялтушково.

Сообщение Героя Советского Союза младшего лейтенанта Кравцова. Подготовил к печати Илья Эренбург.

Я расспрашивал соседей, уцелевших чудом, и узнал всю правду. Их долго мучили. Гетто устроили возле базара, отгородили высокой стеной из колючей проволоки. Люди там голодали.

20 августа 1942 года всех погнали на станцию. Идти пришлось четыре километра, гнали прикладами детей и дряхлых стариков, приказали всем раздеться...

Я видел клочья одежды и белья.

Немцы экономили пули, клали людей в четыре ряда, а потом стреляли, засыпали живых. Маленьких детей перед тем как бросить в яму, разрывали на куски. Так они убили и мою крохотную Нюсеньку. Других детей, и среди них мою девочку, столкнули в яму и засыпали землей.

Два месяца спустя мою жену. Маню, в числе других увезли в село Якушинцы. В Якушинцах был концлагерь. Там над ними издевались, а потом всех убили.

Две могилы рядом. В них полторы тысячи человек. Взрослые, старики, дети.

Мне осталось одно: месть.

5. На родине (Браилов).

Автор — капитан Ефим Гехтман.

Лет семь назад в теплый весенний день я выехал к родителям. Был я в служебной командировке в городе Кировограде, завершил все свои дела, и, когда уже собрался возвращаться в Москву, мне пришла в голову мысль заехать на несколько часов повидаться с родными, посмотреть родные места.

На следующий день я уже обедал дома. Неожиданный мой приезд очень обрадовал стариков. Вся родня, соседи и знакомые пришли навестить меня. Мать хлопотливо бегала по дому, долго возилась на кухне, готовя для меня кисло-сладкое мясо, — она говорила, что в детстве я очень любил это блюдо. По правде сказать, я успел это забыть.

Меня допытывали, как я живу, что слышно на белом свете вообще и в Москве в частности, видел ли я кого-нибудь из земляков. Во время беседы пришел почтальон, принес два письма — одно было от меня самого — я писал, что нахожусь на Украине в командировке и еще не знаю, успею ли заехать, другое письмо — из Америки. На большом конверте было напечатано наименование отправителя: ”Комитет Браиловского землячества в Соединенных Штатах Америки”.

В пространном письме, подписанном президентом и генеральным секретарем комитета, сообщалось, что на расширенном заседании были заслушаны письма и отчеты с родины, что решено приветствовать земляков, поздравить их с наступающей пасхой и послать в Браилов из фонда комитета одну тысячу долларов — двести долларов выдать раввину Давиду Либерману, на сто долларов купить подарок одной девушке к ее свадьбе. Остальные деньги мой отец уполномочивался распределить к пасхе между сиротами и беднейшими людьми, с тем, чтобы каждый мог как следует отпраздновать пасху.

Признаюсь, нам показалось немного забавным это письмо. Я подумал: авторы его уехали сорок лет тому назад из Браилова, живут и преуспевают в далекой Америке, озабочены своими делами, и, однако, у них хватает времени съезжаться из различных городов на ежегодные конференции, помнить о продырявленной крыше на бане, держать на учете девушек-невест и в шумном Нью-Йорке проявлять такой наивный интерес ко всем деталям жизни и быта маленького местечка. Но я ловил себя на мысли, что я сам мчался сюда за несколько сот километров, ехал тремя поездами, и все для того, чтобы побыть несколько часов в родных краях...

Во время войны я не раз вспоминал письмо из Америки. Почти три года я не получал писем из Браилова и не мог туда съездить; в родном городе были немцы. Но часто-часто думал я о маленьком местечке Винницкой области, где провел детские годы, думал об отце, матери, сестре, которые остались там. На каком бы фронте за время войны я ни был — в лесах Северо-Запада, на Сталинградских улицах, в Донецких степях, в освобождении каких городов ни участвовал, — мыслями я бывал на родине. Я думал о том дне, когда вернусь домой, широко распахну знакомые двери и скажу:

— Есть там живые? Выходите встречать...

* * *

...23 марта 1944 года в предвечерний час я увидел издали Браилов. Мне было очень тяжело ходить — сказывались недавние ранения, — правая нога опухла, и я еле вытаскивал ее из липкого чернозема. И вот, наконец, дорожный столб с табличкой и на нем только одно единственное слово: ”Браилов” — дорогое сочетание букв, с которым связано столько воспоминаний.

Триста километров пришлось мне одолеть, пока я добрался сюда с другого участка фронта. Моя автомашина застряла в грязи, и последние десятки километров я пробирался пешком. Я знал, что по реке Буг шла граница между германским генерал-губернаторством и румынским губернаторством Транснистрия[11]. что в Транснистрии сохранилось несколько гетто. Но у Винницы эта граница шла где-то западнее Буга. Где же находился Браилов — в германском губернаторстве или Транснистрии? Мне до сих пор никто не мог на это ответить. Осталось пройти всего несколько сот метров до местечка, — там я узнаю все достоверно.

Но уже через несколько минут на другом придорожном столбе мне бросилась в глаза табличка. По-немецки и по-украински было написано:

”Город без жидов”.

Все сразу стало ясно. Торопиться уже было некуда.

Я окликнул шустрого паренька, выглянувшего из хаты, велел ему взять топор и срубить столб с этой надписью.

— Разве можно это сделать, дядя?

— Не только можно, но обязательно нужно срубить, — сказал я, — помимо всего, надпись не соответствует действительности. Видишь, я пришел в Браилов, значит, уже один еврей там будет.

Не раз входил я в только что освобожденный город. Мне хорошо знакомо чувство радостного волнения, когда вступаешь в город, отбитый у врага и возвращенный Родине. Но никогда, казалось, нервы мне так не изменяли, как в этот раз. Здесь я знал историю чуть не каждого дома, мне были знакомы все их обитатели. Вот дом Якова Владимира, не раз я бывал в этом доме, готовился здесь к зачетам, веселился. Сейчас дом безлюден и мрачен. Вот в этом доме жил Айзик Кулик, мой школьный друг, впоследствии ленинградский инженер-железнодорожник. Заглядываю в окно — на полу валяются полусгнившие обломки мебели — видно, давно здесь не бывали люди. В следующем доме жил часовщик Шахно Шапиро — ни живой души. По ту сторону улицы проживал портной Шнейко Прилуцкий — картина та же...