Сила разума - Николаичева Екатерина Александровна - Страница 1

Екатерина Николаичева

СИЛА РАЗУМА

ПРОЛОГ

На землю опускалась ночь. Тишина, не абсолютная и оттого еще более живая, раскинула свои широкие крылья над тонкой ниткой дороги, пересекающей уходящие вдаль холмы. Небо, свободное от облаков, равнодушно смотрело вниз многочисленными звездами. Луна в эту ночь не спешила взойти. Темнота обрела жизнь, и тени, все больше наполняющие мир, заскользили над землей. Дорога была пустынна. Разве что где-то у самого горизонта смутно виднелась чья-то фигура. Ветер шевелил ковыль, воздух пах ночью. Путник замер на месте, прислушиваясь к окружающему миру. Полуобернулся, окинув взглядом простых каре-зеленых глаз необъятный простор окружающих его холмов. Сжал в руках четки и зашагал дальше. Путь был неблизкий, вокруг ни души.

На землю опускалась ночь…

Глава 1

ПУТЬ

Люблю ночь. Самое время для меня. Нет никого вокруг — и не нужно. И этот запах… запах ночи. Дорога у ног, ускользающая назад… Люблю степь. Все видно до самого края, до самого горизонта. Меня тоже, но не в этом суть. Достаточно того, что видно мне. Ни мига сомнений, ни мига тревог. Ты один — вот все, что нужно. Не нужны слова, не нужны мысли. Только шаг, размеренный и, пожалуй, бессмысленный. Всегда мечтал о том, чтобы когда-нибудь наткнуться на дорогу, с которой не придется сходить. Но невозможное стоит оставить в категории невозможного. Верно говорят: есть такие мечты, которые не должны сбыться.

Крик степной птицы. Пустяк, если ее не спугнул кто-нибудь. В этом случае могут начаться проблемы: кто такой, куда идешь, а не пойти бы нам вместе? Не понимают, что нарвались на одиночку. Глупцы. А потом еще и возмущаются. Я из тех, кому никто не нужен, кому другие только мешают. Ночь наступила. Придется останавливаться и готовить ночлег. Главное — не разводить костер, на него очень быстро слетаются те, кому в одиночку дорога ой как в тягость… Но думать можно сколько угодно, пора за дело.

Я кивнул своим мыслям и свернул с дороги, углубляясь в степь.

Проснулся я, ощутив настырный свет солнца на лице. Открыл глаза и прищурился. Замечательно. Отрубился вчера, поужинав, да так и проспал до самого рассвета. И как это называется? Восемь часов продрых. Обычно после шести вскакиваю, как подстреленный лучником-самоучкой заяц. Я потянулся, скидывая не очень-то теплый плащ — тут другое нужно, — и, подскочив на месте, оглянулся. Великолепно! Дороги не видно, а значит, и меня с дороги тоже. Не будут всякие ранние пташки интересоваться: кто же это решил провести ночь в чистом поле?.. Ну люблю я ночевать на просторе, что делать! Все лучше, чем в клоповнике, в той деревушке, которую я вчера прошел не останавливаясь.

Так, я, кажется, хотел согреться? Вскидываем сумку на плечо, четки на шею и — бегом по холмистой местности с препятствиями! Кто не понял, препятствия — это различные подло вьющиеся растения и скрытые за ними мелкие ямы и ухабы. Но ничего, зато согреюсь… Судя по солнцу, сейчас шесть часов утра, самое время для всяких купчишек, собирающихся либо попасть в близлежащий город, либо, наоборот, выехать из него. А близлежащий город, как я вчера выяснил в приснопамятной деревушке, это у нас Корор. Кстати, один из крупнейших торговых… а «близлежащий» — это сильно сказано. Пешком по дороге мне до него два дня добираться…

Благодать! С этими мыслями я вывернул на дорогу, оглянулся и… проклял тот день, когда дед отправил меня в это путешествие.

Жил я с дедом, в избушке на краю леса. Возле этого леса, кстати небольшого, раскинулась внушительная цепь деревушек, имеющих каждая свое название, в котором был заключен определенный смысл. Но, так или иначе, всю цепь просто называли Погранкой, и она составляла одну двадцатую часть человеческого королевства средней величины под названием Эно. Находилась Погранка между так называемым Безлюдьем и, собственно, королевством Эно. Безлюдье представляло собой простирающиеся до самого горизонта степи, холмы, перелески и упиралось в море, названное Пустынным. Жили в нем сирены, категорически не терпевшие какие-либо расы, кроме собственной (душили, соблазняли или топили), и потому никто из великих королей и полководцев покорить Безлюдье и Пустынное море так и не смог. Но это все общие знания, данные мне дедом, побродившим в свое время по миру. Лет эдак тридцать пять назад дед обосновался в лесу, близ деревеньки Прилесной, назвав себя травником и хранителем Леса, с большой буквы, как говорил сам дед. Поначалу жители деревень Погранки редко наведывались к деду и все звали его по имени-фамилии, но со временем народ пообвыкся и потянулся к нему нескончаемым потоком. Там сын захворал, муж ногу подвернул, корова не доится, урожай не пошел — мол, посоветуйте, милсдарь, что делать. Постепенно забыли, как его звать официально, и окрестили просто дедом, или травником — для приезжих.

Над всей Погранкой возвышался приграничный графский замок, в котором жила и мирно судила-рядила графская семья Дорий. Графы и графини справно собирали с жителей Погранки налоги, так что и король, и местные обитатели были ими вполне довольны. На тот момент, когда дед решил обосноваться в Погранке, главным там был Ашек Дорий, мудрый мужик, сразу поставивший деду условие: если что, то тот, без сомнений, обязан будет прийти на помощь больным жителям замка. За это граф пообещал избавить деда от налогов вообще. Тот, не будь дурак, ухватился за это предложение.

Так он и стал жить в лесу, тихо и мирно. Только вот восемнадцать лет назад посетила деревню Прилесную молодая пара, муж и жена, оба городские. На руках у них находился полугодовалый сын. Муж — обычный кузнец, жена же была приметна тем, что слыла художницей. В Безлюдье ее привлекли холмы, и уж очень ей захотелось их нарисовать… Ну городские — это вам не деревенские, им подавай острых ощущений! Или же это у них просто глупость в крови. Я все к тому, что ни один нормальный селянин не подойдет к Безлюдью ни за какие блага (жизнь дороже). А эти же потащились, хоть и недалеко ушли. Одно хорошо, сына своего у старосты оставили. Ну и не вернулись — увел их голос сирен. А староста, недолго думая, отдал младенца деду, и тот нарек меня (а это был я) Миром, да так и оставил себе.

Рос я довольно быстро — но скорее умственно, чем физически. Ростом я до сих пор особым не выделяюсь. Память у меня хорошая, вот и схватывал названия разных трав на лету. Но все же до уровня деда мне никогда не дойти, тут талант особый нужен, а я так… Друзей у меня не было, да и сам я не стремился ни с кем общаться. Главными собеседниками мне стали лес, ночь да степь. В них я находил все, что мне нужно, другие только мешали. Лишь раз, когда мне было лет тринадцать, через нашу деревеньку проходил странствующий монах. Тогда я впервые обратил внимание на что-то еще. Меня привлекли странные бусы, которые тот постоянно перебирал, шепча молитвы. В тот миг я буквально ощутил, как и остальные жители деревни, невероятную силу, исходившую от этих бус. Дед объяснил, что это были четки, а я загорелся идеей и вырезал из дерева себе такие же. Естественно, никакие молитвы я над ними не шептал, но с тех пор вошло в привычку перебирать гладкие бусины. Нервы успокаивает, так это точно.

Вот так и рос я лесным одиночкой, учился стрелять из лука (жить в лесу и не уметь? позор!), а еще мотался с различными снадобьями деда из деревни в деревню. Так и полюбил шагать по дорогам, никуда не спеша, полностью отдаваясь пути. Жизнь мерно текла, словно сквозь песочные часы, и я радовался этому как мог… Покуда неделю назад дед не метнулся в избушку и не вручил мне дорожную сумку с едой, четки да еще и увесистый мешочек денег. Я с недоумением все это изучил, а дед приступил к пояснениям: