Предрассветный час (сборник) - Макбейн Эд - Страница 26

— Он... ведь он... он работал! Был второй день Песаха, а он работал. Я был в храме и услышал шум. Я пошел посмотреть и... он нес краску, в одной руке банки с краской и... лестница в другой. Он работал! Я... взял нож из ковчега, которым я фитили подрезаю. Я ему давно говорил. Я ему говорил, что он не настоящий еврей, что его... его новые замашки — это конец еврейского народа. И еще это, это! Работать во второй день Песаха!

— Что же было, мистер Коэн? — тихо спросил Мейер.

— Я... у меня нож был в руках. Я пошел к нему с ножом. Он... он хотел остановить меня. Он кидал в меня банками. Я... я... — Правая рука служки поднялась, как бы сжимая нож. Рука дрожала, как если бы он снова переживал события той ночи. — Я резал его... я резал его. Я убил его.

Ирмияху стоял в проулке, а солнце уже золотило верхушки зданий. Он стоял, опустив голову, неотрывно глядя на холмик земли, покрывающий нож. Изможденное, худое лицо — лицо мученика веков. Слезы все еще лились из его глаз и текли по щекам. Плечи у него затряслись от рыданий, идущих из самой глубины сердца. Карелла отвернулся, потому что ему в этот момент почудилось, что он видит, как разрывается душа человека, и он не хотел видеть это.

Мейер обнял служку за плечи.

— Пойдемте, цадик, — сказал он. — Пойдемте. Вы должны идти со мной.

Старик не отвечал. Руки его безвольно висели. Они медленно пошли из проулка. Проходя мимо буквы "J" на стене синагоги, служка сказал:

— Olov hashalom.

— Что он сказал? — спросил Карелла.

— Он сказал: «Мир душе его».

— Аминь, — сказал Карелла.

Они молча вышли из проулка.

Метель

«Storm» 1962, перевод Н. Чешко, А. Файнгерц

Посвящается моему кузену Говарду Мельнику

Глава 1

Ее красивые ноги сильно мерзли.

Коттон Хейз не знал, что делать. Он уже испробовал все, что мог придумать, но не добился успеха. Надо признать, что езда в автомобиле на морозе, когда на четверть часа от тебя отстает пурга, не совсем благоприятна для согревания нижних конечностей. Он включил на полную мощность отопление, дал ей одеяло, укутал своим пальто, — но у нее все мерзли ноги.

Ее звали Бланш Колби, это красивое и благозвучное имя она приняла в те дни, когда начала работать в шоу-бизнесе. По-настоящему ее звали Берта Кули, но уже немало лет тому назад один агент по рекламе сказал ей, что имя Берта Кули ассоциируется у него с обеззараженным спальным вагоном и никак не годится для танцовщицы. «Бланш Колби — звучит шикарно», — заявил он, а если существовала на свете такая вещь, ради которой Берта Кули ничего бы не пожалела, так эта вещь называлась шик. Двенадцать лет назад, когда ей едва исполнилось пятнадцать лет, под новым именем она поступил в балетную группу престижного мюзик-холла. Теперь ей уже сравнялось двадцать семь, но после всех этих долгих лет на сцене тело ее осталось юным, упругим, длинноногим. Великолепное ухоженное тело стремительной красавицы. Зеленые глаза ее светились умом и проницательностью. А ноги — ах-х-х, ее ноги...

— Как ты теперь? — спросил он.

— Замерзаю.

— Мы почти приехали, — сказал Хейз. — Тебе там понравится. Хэл Уиллис — коллега из отдела — ездит туда чуть ли не каждую неделю, если свободен. Говорят, кататься на лыжах там одно удовольствие.

— Я знаю одну танцовщицу, которая в Швейцарии сломала ногу, — сообщила Бланш.

— На лыжах?

— Конечно.

— Ты никогда не ходила на лыжах?

— Никогда.

— Гм... — Хейз повел плечом, — ну так ты вряд ли сумеешь сломать себе ногу.

— Звучит успокоительно, — сказала Бланш. Она обернулась посмотреть в заднее окно. — По-моему, пурга нас догоняет.

— Ну, так подует на нас немного, вот и все.

— Хотелось бы знать, насколько это серьезно. У меня в понедельник утром репетиция.

— Предсказывали десять — пятнадцать сантиметров снега. Это не так уж много.

— Дороги не закроют?

— Конечно, нет. Не волнуйся.

— Я знаю одну танцовщицу, которая целых шесть дней не могла выбраться из «Вермонтских снегов», — сообщила Бланш. — Оно бы и не так уж плохо, не окажись она там в компании одного актера, последователя Станиславского...

— Ну, я-то полицейский, — напомнил Хейз.

— Ага, — отозвалась Бланш весьма неопределенно.

Несколько минут они молчали. Легкие снежные вихри носились по дороге, превращая ее в фантастический белый поток. Фары автомобиля освещали вихрящийся снег над бетонным покрытием. Сидя за рулем, Хейз испытывал странное ощущение, что дорога тает перед его глазами. Он обрадовался, увидав указатель к пансионату «Роусон». Высмотрев его рекламу среди бесчисленного количества других плакатов, сообщавших о прелестях отдыха, Хейз остановил машину, чтобы оглядеться. Потом он свернул налево по старому деревянному мосту. Доски заскрипели под колесами. Новая реклама кричащей красно-белой расцветки объявляла о местных достопримечательностях: высота над уровнем моря шестьсот метров, две канатные дороги, Т-образный подъемник, тросовый подъемник и — явно лишняя во время пурги — снегоочистительная машина.

Пансионат приютился на склоне горы. Деревья кругом стояли голые, вырисовываясь темными силуэтами на фоне набухшего тучами и низко нависшего неба. Затуманенные не густой еще снежной завесой огоньки гостеприимно мерцали. Хейз помог Бланш выйти из машины, надел пальто и двинулся за ней по утоптанной тропинке к дверям. Отряхнувшись в прихожей, они вошли в просторное помещение. В камине горел огонь. Кто-то играл на пианино. Группа усталых лыжников с деловым видом расположилась у огня — все они были в очень модных высоких ботинках и пуловерах и пили из фляжек, подписанных именами владельцев. Бланш сразу повернула направо, к камину, нашла себе местечко на одной из кушеток и протянула длинные ноги к огню.

Хейз нажал кнопку звонка у конторы и стал ждать. Никто не появлялся. Он позвонил еще раз. Какой-то лыжник, проходя мимо, сказал: «Он в канцелярии. Туда, налево».

Хейз кивнул, нашел дверь с надписью «Офис» и постучался. Изнутри послышалось: «Да, войдите». Хейз повернул ручку и вошел.

Канцелярия оказалась больше, чем можно было ожидать. Целых пять метров разделяли входную дверь и письменный стол в конце комнаты. За столом сидел темноволосый мужчина лет тридцати. Его густые брови низко нависали над темно-карими глазами. Поверх белой рубашки с отложным воротником он носил яркий пуловер с вывязанным оленем. Кроме этого у него был гипс на правой ноге. Нога неловко торчала вперед, опираясь ступней о низкий диванчик. Пара костылей стояла у стола так, чтобы мужчине легко было достать их рукой. Хейз тотчас обрадовался, что оставил Бланш у огня.

— Надеюсь, вы не новичок? — начал мужчина.

— Нет.

— Чудесно, Некоторые лыжники пугаются гипса и костылей.

— Несчастный случай на лыжах? — осведомился Хейз. Мужчина кивнул.

— Перелом щиколотки. Кто-то забыл поставить знак на трассе. Я шел очень быстро и, когда упал в яму... — Он пожал плечами. — Не меньше месяца придется на костылях ходить.

— Ужасно. — Хейз немного помолчал, а потом решил, что настало время приступить к делу. — У меня предварительный заказ, — начал он, — две соседние комнаты с ванной.

— Да, сэр. На чье имя?

— Коттон Хейз и Бланш Колби.

Тот выдвинул ящик стола и проверил по отпечатанному на машинке списку.

— Да, сэр. Две комнаты в пристройке.

— В пристройке? — удивился Хейз. — Где это?

— О, всего лишь сто метров от главного здания, сэр.

— Ага. Э-э, я предполагал, что...

— И имейте в виду, что с одной ванной.

— То есть как это?

— Комнаты соседние, но ванная есть только в сто четвертой, увы.

— Ага. Но ведь я заказывал две комнаты, каждая с ванной, — пояснил Хейз, улыбаясь.

— Сожалею, сэр. Это у нас единственные свободные номера.

— Человек, с которым я говорил по телефону...