Мошенник - Макбейн Эд - Страница 15

С искренним уважением Приссила Эймс.

41, Ла-Месса-стрит, Феникс, Аризона”.

Приссила Эймс перечитала письмо.

На этот раз она сочла его честным и вполне искренним. Ей не хотелось, чтобы в этом письме она выглядела более привлекательно, чем в жизни. Не стоит начинать отношения со лжи, в которой потом легко будет запутаться. Нет, пусть все будет так, как есть.

Приссила Эймс сложила вчетверо свое послание, а заняло оно целых шесть страниц, и аккуратно вложила в конверт. Потом она переписала на конверт адрес, указанный в журнальном объявлении, заклеила его и вышла из дома, чтобы отправить его заказным с ближайшей почты.

Приссила Эймс и не подозревала, во что она впутывается этим поступком.

Глава 7

Человека всегда подводят мелочи.

Почему-то всегда получается так, что легче всего решаются именно большие проблемы. Большие проблемы решают многое и, может быть, именно поэтому их и решают в первую очередь. А вот что касается мелочей, то они проявляют тенденцию как-то незаметно накапливаться. Например, стоит ли побриться сегодня вечером перед встречей с Очаровательной Блондинкой или лучше будет отложить это дело до завтра, чтобы посвежее выглядеть на собрании акционеров “Элюминием Эмалгамейтэд”? Господи, решая эти мелкие проблемы, можно просто сойти с ума!

Большой проблемой 87-го участка была в настоящее время проблема утопленницы. Ведь не так-то часто вылавливают из реки трупы.

А вот проблема поимки мошенника, действовавшего на территории 87-го участка, считалась почему-то мелочью.

Но вот именно эта мелочь и сводила с ума детектива Артура Брауна.

Браун и сам терпеть не мог, когда его обжуливали, но он не любил также, когда обжуливали и других людей. Человек этот, а вернее, люди, потому что так будет точнее, которые всяческими ухищрениями выманивают деньги из карманов честных граждан честного города, на службе у которого состоял Браун, доводили его до бешенства. Они не давали ему спокойно спать по ночам. Это даже некоторым образом отражалось на, его семейной жизни, потому что из-за этого он стал мрачным и раздражительным. С ним даже работать стало труднее. Правда, дело тут ещё и в том, что люди, которые работали с ним рука об руку, как правило, довольно приятные в общении, внимательные и даже чуткие полицейские, казалось, делали все от них зависящее, чтобы испортить ему настроение. Буквально и минуты не проходило без того, чтобы кто-либо из них, появившись на работе в 87-м участке, так просто мимоходом не подшутил над Брауном и над теми трудностями, которые возникли у него в связи с попытками изловить этих мошенников.

– Ну как, Арти, ты уже наконец поймал его? – спрашивал один.

– Послушай-ка, вчера какой-то малый выманил у моей бабки её вставную челюсть, – говорил другой. – Как ты думаешь, Браун, это случайно не твой подопечный?

И все эти милые шуточки Браун воспринимал на редкость болезненно, проявляя при этом удивительное отсутствие вежливости и сдержанности при наличии при этом крайней горячности. Обычно он отвечал на такие вопросы весьма кратко, всего лишь несколькими словами, причем каждое второе из них было явно нецензурным.

У Брауна не было сейчас времени на шутки. Все свое время он посвящал работе с картотекой.

Он знал, что в какой-то из этих многочисленных карточек должно быть имя человека, которого он разыскивает.

Берт Клинг тем временем был занят совсем иными материалами.

Берт Клинг стоял в настоящий момент перед доской объявлений, помещенной на стене дежурной комнаты детективов. За окном снова моросил мелкий дождик. Капли дождя медленно стекали по оконным стеклам, и поэтому все помещение казалось каким-то расплывчатым и растекающимся.

На доске объявлений был вывешен график отпусков. Клинг внимательно изучал его. Рядом с ним стояли два детектива и тоже внимательно изучали график. Одним из этих детективов был Мейер Мейер. Вторым был Роджер Хэвиленд.

– Ну, и что ты тут высмотрел, сынок? – спросил Хэвиленд.

– С десятого июня, – ответил Клинг.

– Десятое июня? Так, так, так, да это же просто великолепное время для отпуска, правда? – сказал Хэвиленд, подмигивая Мейеру.

– Да уж, куда как прекрасное, – мрачно ответил Клинг.

Честно говоря, он и не рассчитывал на что-нибудь приличное. Он в отделе детективов был новичком, произведенным совсем недавно из обычных патрульных полицейских, и поэтому даже не надеялся на то, что самое удобное время для отпуска может достаться ему в обход детективов с более серьезным стажем. И все-таки он был явно разочарован. Надо же – десятое июня! Это даже нельзя назвать летом!

– А мне нравятся отпуска в первой декаде июня, – продолжал свое Хэвиленд. – Прекрасное время для отпуска. Я, правда, всегда, стараюсь сбежать отсюда в конце апреля. Но это потому, что я более предпочитаю прохладу. Я, например, ни за что не согласился бы покинуть эти уютные и гостеприимные стены нашего участка на период удушающей жары в июле и августе. Я просто обожаю жару, а ты как, Мейер?

Голубые глаза Мейера лукаво заблестели. Он всегда готов был поддержать дружескую шутку или розыгрыш, даже если шутка эта исходила от человека вроде Хэвиленда, которого Мейер вообще-то недолюбливал.

– Да, жара, это прекрасно, – сказал Мейер. – Прошлый год был просто великолепен в этом смысле. Можно сказать, незабываемый выдался год. Какой-то тип носится по улицам, стреляя в полицейских, а тут ещё термометр не падает ниже тридцати пяти градусов. Да, такое лето не скоро забудется.

– Нет, ты только, сам подумай, сынок, – сказал Хэвиленд. – Ведь не исключено, что и это лето будет таким же жарким. И ты тогда будешь себе сидеть здесь, у окна, и наслаждаться прохладным ветерком, дующим из парка. И как тогда тебе будет приятно вспоминать о своем отпуске, который ты провел в прохладе июня.

– Не трави душу, Хэвиленд, – сказал Клинг.

Он отвернулся от доски и хотел направиться на свое место, но Хэвиленд удержал его, опустив свою мясистую лапу ему на плечо.

У Хэвиленда были очень сильные пальцы. И сам он был огромным полицейским с ангельским лицом. На лице этом сейчас блуждала нехорошая ухмылка. Клингу не нравился Хэвиленд. Он не нравился ему ещё тогда, когда Клинг работал патрульным полицейским и достаточно наслышался о тех методах допроса, которые позволяет себе Хэвиленд. А с тех пор, как он и сам стал детективом третьего класса, ему не раз предоставлялась возможность наблюдать Хэвиленда в действии. И надо сказать, что неприязнь эта возрастала пропорционально количеству случаев, когда он видел, как Хэвиленд пускает у ход свои огромные кулаки, расправляясь с беззащитными задержанными.

Дело в том, что если вообще детективов на уличном жаргоне называют “быками”, то Хэвиленд как никто другой соответствовал этому прозвищу – был он самым настоящим быком. Честно говоря, когда-то он был весьма мягким полицейским. Но потом он как-то вмешался в уличную драку, пытаясь разнять дерущихся, однако те, оставив на время свои счеты, общими силами напали на него, отобрали его служебный револьвер, а потом перебили ему руку свинцовой дубинкой. Сложный этот перелом измучил его вконец, когда в больнице его не раз снова ломали и заново сращивали. Рука заживала долго и мучительно. Именно за это время успела выработаться главная, жизненная теория Хэвиленда: сразу бей, поговорить успеешь потом.

Однако, с точки зрения Клинга, сломанная рука не может служить Хэвиленду ни оправданием, ни отпущением грехов. Все равно он не мог его понять. Когда он впервые услышал эту историю, это, конечно, помогло как-то разгадать его натуру, но и тогда он пришел к заключению, что по сути своей Хэвиленд всегда был порядочным подонком.

Клинг был далек от разных там психологических выкладок. Вот и сейчас он просто знал, что ему не нравится эта ухмылка на роже Хэвиленда, да и руку, которая совсем не была дружеской, ему не мешало бы снять с плеча.