Лёд - Макбейн Эд - Страница 23

Браун знал, что на самом деле он очень красив.

Когда Браун смотрел в зеркало, он видел очень красивого человека с шоколадного цвета кожей и внимательными карими глазами. Браун нравился самому себе – и весьма. Браун был в ладу с собой. Браун был рад, что он полицейский. Он знал, почему на самом деле белые переходят на другую сторону при встрече с ним: они думают, что все черные – воры или убийцы. Он часто сожалел о том, что стал детективом: он больше не носил голубую полицейскую форму, которая вступала в противоречие с его коричневой кожей. Черные особенно любили забирать представителей собственной расы. Он очень любил, когда какой-нибудь черный пижон говорил: «Эй, браток, отпусти на свободу».

Эдакий пижон был для Брауна таким же братом, как, скажем, гиппопотам. В мире Брауна были плохие парни и хорошие парни, а цвет кожи ничего не менял. Браун был одним из хороших парней. Все, кто нарушал закон, были плохими парнями. Этой ночью кто-то из плохих парней оставил окровавленный труп на полу в гараже под домом на шоссе Сильверман-роуд. Клинг принял донесение, Браун был его партнером, и вот они, двое хороших парней, ехали среди кружащихся хлопьев снега, и с ними была хорошая девушка на заднем сиденье... Он вспомнил, что обещал высадить ее у метро.

– Станция на углу Калвер и Четвертой годится? – спросил он.

– Годится, Арти, – ответила Эйлин.

Клинг съежился в своем пальто и глядел в окно на летящий снег. Автомобильная печка дребезжала: барахлил вентилятор. Это была самая неладная машина в отделе. Браун подумал, что ему всегда не везет. Каждый раз, когда приходила его очередь брать машину, он получал эту.Наверное, самая ужасная машина во всем городе.Тарахтела, как дешевая проститутка: вероятно, прогорел глушитель, и всегда пахло выхлопными газами, отчего пассажиры, наверное, травилисьпо дороге к месту преступления.

– Уиллис говорит, ты задержала того типа, который стягивал с женщин трусы, верно? – сказал Браун.

– Да, – улыбнулась Эйлин.

– Очень правильно, – кивнул Браун. – В такой холод женщинам просто необходимоносить трусы. – Он расхохотался. Эйлин тоже стала смеяться. Клинг молча глядел в окно.

– Не боишься ехать в метро в такое позднее время? – спросил Браун.

– Все будет в порядке, – ответила Эйлин.

Он подкатил машину к бордюру.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Спокойной ночи, Арти, – сказала она и открыла дверь. – Спокойной ночи, Берт:

– Спокойной ночи, – сказал Браун. – Береги себя.

Клинг ничего не сказал. Эйлин пожала плечами и закрыла за собой дверцу. Браун смотрел, как она спускалась по ступенькам в метро. Он отъехал от тротуара, когда ее голова исчезла из поля зрения.

– Какой адрес, напомни, – сказал он Клингу.

– Шоссе Сильверман-роуд, тысяча сто четырнадцать.

– Это поблизости от Овала?

– Западнее на пару кварталов.

У тротуара стояло несколько патрульных машин, когда подъехал Браун. Их проблесковые фонари мигали то красным, то синим светом сквозь падающий снег. Клинг и Браун вышли из машины, коротко переговорили с патрульным, который остался на тротуаре приглядывать за обеими машинами (угоны полицейских машин не считались небывалым явлением в городе), и затем спустились по пандусу в подземный гараж. Гараж был освещен лампами дневного света. Трое патрульных стояли около человека, который лежал на цементном полу в восьми футах от лифта. Дверца лифта была красной. Из раны в голове вытекала кровь в тон дверцы лифта.

– Детектив Браун, – представился Браун. – А это мой напарник – детектив Клинг.

– Хорошо, – сказал один из патрульных и кивнул.

– Какая машина приехала на место преступления первой?

– Мы, – сказал другой патрульный. – Наша машина.

– Здесь еще кто-нибудь был, когда вы приехали?

– Никого.

– Никого? – спросил Клинг. – А кто звонил? Кто нашел тело?

– Не знаю, сэр, – сказал патрульный. – Нам передали по радио «десять-десять» расследовать выстрелы. Мы даже не знали, где искать. Нам просто дали адрес. Мы спросили охранника в вестибюле, звонил ли он «911», чтобы доложить о вооруженном человеке? Он ответил, что не звонил. Тогда мы поглядели вокруг, в здании, на заднем дворе и уже хотели передать по радио обратно «девять-девяносто»... Но тут Бенни и говорит: давайте, ребята, проверим гараж под домом. Там уже был Чарли Кар...

– Мы проверяли сигнал тревоги на Эйнсли, – сказал другой патрульный.

– Так что мы все трое пришли сюда одновременно, – сказал первый патрульный.

– И вот он лежит, – сказал третий патрульный, кивая в сторону трупа на полу.

– А отдел тяжких преступлений уже известили? – спросил Клинг.

– Полагаю, да, – сказал первый патрульный.

– Что значит – полагаю?

–Я передал это дежурному сержанту. В мои обязанности не входит информировать отдел тяжких преступлений.

– Кто это говорит об отделе тяжких преступлений у нас за спиной? – спросил голос сверху пандуса.

– Голос дьявола, – сказал Браун.

Очень редко детективы из отдела тяжких преступлений – или детективы вообще – работали по три человека. Но те трое детективов, которые сейчас спустились по пандусу, были известны под кличкой Святая Троица. И, по слухам, они ничегоникогда не делали иначе как втроем. Звали их Гардиган, Ганрахан и Мандельбаум. Брауну пришло в голову, что он знает их только по фамилиям и никогда не слышал их имен. Потом ему пришло в голову, что он вообще не знает имени ни одного детектива из отдела тяжких преступлений. А были ли у них имена? Все детективы были в черном. Детективы из отдела тяжких преступлений вообще предпочитали черное. Молва утверждала, что тон задал много лет назад один знаменитый детектив – специалист по расследованию убийств. Однако у Брауна на этот счет было свое собственное мнение.

По его более простой теории, полицейские из отдела тяжких преступлений, которые имели дело исключительно с трупами, облачались в траурный цвет. Ему пришло в голову, что в последнее время Дженеро стал часто носить черное. Не надеется ли Дженеро, что его переведут в отдел тяжких преступлений? Еще ему пришло в голову, что в комнате детективов никто не называет Дженеро по имени, хотя зовут его Ричардом, а обычно: «Подойди, Дженеро», или чаще: «Отойди, Дженеро». Иногда его называли Задница-Дженеро, впрочем ласково. Если у полицейских в отделе тяжких преступлений, не было имен и если у Дженеро было имя, которое никто не употреблял, то, значит, судьба заготовила для Дженеро успешную карьеру в отделе тяжких преступлений. Браун искренне верил в это.

– Значит, это жертва? – произнес Гардиган.

– Нет, это бумажный коврик, – сказал Браун.

– Я забыл, что имею дело с восемьдесят седьмым, – сказал Гардиган.

– Комедианты, – сказал Ганрахан.

– Идиоты, -сказал Мандельбаум, – два часа ночи.

–Мы вытащили тебя из кроватки? – спросил Браун.

– Засунь ее себе в задницу, – любезно пожелал ему Мандельбаум.

– Передом, – сказал Гардиган. И Браун подумал, не расистское ли это замечание.

– Кто он? – спросил Ганрахан.

– Еще не переворачивали, – сказал Клинг.

– Ну так сделайте это, – сказал Ганрахан.

– Не раньше, чем с ним закончит судмедэксперт.

– Кто сказал?

– Новые правила, не больше года.

– К черту правила. Мы закоченеем, пока дождемся судмедэксперта. Сегодня субботний вечер: знаешь, сколько людей убьют сегодня вечером?

– Сколько? – спросил Клинг.

– Переверните его. Делайте, что я говорю. Это отдел тяжких преступлений, – сказал Ганрахан.

– Давайте зафиксируем ваше решение на бумаге, – предложил Клинг. – О том, чтобы я перевернул его до того, как судмедэксперт признает его смерть.

– Да ты же видишь, что он умер! Что тебе еще надо? У человека лица не осталось: зачем тебе заключение судмедэксперта о его смерти? – Гардиган поддержал своего партнера.

– Тогда тыего и переворачивай, – встрял Браун, поддерживая своегопартнера.