Боги, гробницы и ученые - Керам Курт Вальтер - Страница 58

Приведем для наглядности только один пример из текста, который в силу своей сложности не может быть здесь помещен целиком: буква "р" изображается шестью различными знаками в зависимости от того, в какой слог она входит "ра", "ри", "ру", "ар", "ир", "ур". Если к этим слогам добавляется еще согласный звук, то путем складывания каждых двух звуков образуются особые знаки для "рам", "мар" и т. п. Многозначность основывается на том, что несколько знаков, объединенных в одну группу, теряют в результате свое первоначальное значение и выражают совершенно иное определенное понятие или имя. Так, например, группа знаков, составляющих имя Навуходоносор (правильнее — Набукудурриусур), прочитанных в слоговом значении, дает Ан-па-ша-ду-шеш.

В разгар всей этой работы, когда, на взгляд неспециалиста, сумятица достигла предела, некий археолог нашел в одной из подземных комнат в Куюнджике — там, где производил свои раскопки Ботта, — сотни глиняных табличек. Эти таблицы, изготовленные, очевидно, для учебных целей (впоследствии ученые определили, что они относятся к VII веку), содержали не что иное, как расшифровку значений клинописных знаков в их отношении к буквенному письму.

Значение этой находки трудно было переоценить. Ведь это были настоящие словари! Они были необходимы школьникам, изучавшим основы клинописи в те времена, когда старая силлабическая письменность и письмо-рисунок начали постепенно заменяться более простым алфавитным письмом. Один за другим стали находить многочисленные учебники, причем, не только для начинающих, и словари, в которых рядом со значением данного слова по-шумерийски (этот язык еще сохранился в религии и юриспруденции) стояло и его значение по-аккадски; находили даже своего рода энциклопедии, содержащие названия чуть ли не всех предметов обихода, перечисленные сначала по-шумерийски, а затем по-аккадски.

Но какой бы значительной ни была эта находка, она, разумеется, сама по себе, в силу своей внутренней неполноценности, могла дать ученым в лучшем случае всего лишь некоторые общие данные. Только специалистам известно, каких трудов стоила дешифровка первых текстов, какую работу пришлось проделать исследователям, часто идущим окольными путями, а то и попадавшим на неверный путь;

сколько труда затратили они, прежде чем смогли с уверенностью сказать: "Да, несмотря на многозначность, мы в состоянии прочесть и самые сложные клинописные тексты".

Когда, в частности, Раулинсон после периода всеобщего замешательства решился объявить, что готов публично доказать правомочность такого утверждения (он подвергся за это оскорблениям и поношениям, так же как, впрочем, все пионеры в той или иной значительной области знаний), Лондонское азиатское общество пошло на совершенно необычный, беспримерный в истории науки шаг.

Четырем наиболее крупным в то время специалистам в области клинописи была направлена в запечатанном конверте копия никому до того не известного, недавно найденного большого ассирийского клинописного текста с просьбой расшифровать его и отослать в запечатанном виде назад, причем никого из этих четырех исследователей не уведомили, что такие же копии посланы трем другим.

Этими четырьмя учеными были англичане Раулинсон и Тальбот, ирландец Хинкс и немецко-французский ученый Опперт. Каждый из них принялся за работу, не подозревая о том, что одновременно ею заняты и трое остальных. Каждый работал по собственному методу. Закончив, они запечатали результаты своих трудов в конверты и отослали назад. Специальная комиссия проверила тексты. И то, что еще недавно казалось невероятным, в чем во всеуслышание сомневались, теперь стало действительностью: да, несмотря на всю сложность, эти силлабические письмена прочитать можно — все четыре текста в основном были идентичны.

Разумеется, эта необычная проверка не могла не вызвать у многих ученых чувства горечи; они были оскорблены таким рассчитанным на одобрение публики, но недостойным науки методом дознания.

Таким образом, в 1857 году в Лондоне смогла появиться "Надпись Тиглатпаласара, царя Ассирии, переведенная Раулинсоном, Тальботом, д-ром Хинксом и Оппертом", — одно из самых блестящих и убедительнейших доказательств возможности расшифровки этой письменности; оказалось, что, несмотря на все трудности, можно, идя различными путями, прийти к одним и тем же научным результатам.

Исследования продолжались. Десятью годами позже появились первые элементарные грамматики ассирийского языка — от проблем дешифровки ученые перешли к изучению языковых тайн. Сегодня насчитывается немало исследователей, свободно читающих клинописные тексты, и вряд ли им приходится сталкиваться с иными трудностями, кроме тех, которые обусловливаются причинами, так сказать, чисто внешними: полустертыми знаками, неразборчивым почерком, фрагментарным характером таблиц, не всегда к тому же целых, — следами трех тысячелетий с их ветрами, дождями, песчаными бурями, которые пронеслись над глиняными табличками, стенами дворцов и древними городами.

Глава 22

ДВОРЦЫ ПОД ХОЛМОМ НИМРУД

В 1854 году лондонский Хрустальный дворец, в котором за три года до этого размещалась Всемирная выставка, был перенесен из Гайд-парка в Сайденхэм и оборудован под музей. В стенах этого музея жители западных стран Европы впервые, хотя бы в общих чертах, ознакомились с роскошью и великолепием тех исчезнувших столиц, о которых с проклятием упоминает Библия как о гнездах разврата, убийств и чародейства. Здесь можно было увидеть два огромных помещения, выстроенных в древнеассирийском стиле, и реконструкцию фасада огромного дворца и, таким образом, получить первое, самое общее, но впечатляющее представление о той архитектуре, о которой до этих пор знали только из легенд, сомнительных рассказов древних путешественников и священных книг.

Здесь были выстроены церемониальный зал и царские покои, здесь стояли крылатые человекобыки, здесь можно было найти и репродукции, изображающие душителя львов, "победоносного героя", "господина страны" — Гильгамеша. Стены дворца были сложены из разноцветных глазурованных кирпичей, не употреблявшихся в других странах. На рельефах были изображены волнующие сцены охоты и военные эпизоды, они относились к эпохе великого царя Ашшурбанапала, правившего 27 столетий назад.

Человека, организовавшего этот музей, звали Остин Генри Лэйярд. В 1839 году он, тогда еще никому не известный "бедняга", как говорят немцы, в сопровождении лишь одного провожатого ехал вдоль берега Тигра в Мосул. В тот год, когда в музее в Сайденхэме были выставлены для всеобщего обозрения выкопанные им сокровища, этот "бедняга" занимал пост помощника статс-секретаря в английском министерстве иностранных дел.

Биография Лэйярда чрезвычайно напоминает биографию Ботта и Раулинсона. Так же как и они, он был по натуре авантюристом и тем не менее, несомненно, крупным деятелем, выдающимся ученым и одновременно светским человеком. У него была склонность к занятиям политикой, и он был искушен в обращении с людьми.

Лэйярд принадлежал к издавна осевшей в Англии французской семье. Он родился в 1817 году в Париже, часть своей юности провел вместе с отцом в Италии, в 1833 году уехал в Англию и занялся там изучением юриспруденции. 1839 год застает его путешествующим по Востоку. Затем он жил при британском посольстве в Константинополе. В 1845 году он начал свои археологические раскопки в Двуречье. В 1852 и 1861 годах он дважды был помощником статс-секретаря, в 1868 году — министром общественных сооружений, в 1869 году — полномочным министром Великобритании в Мадриде.

Страсть, которую он питал к Востоку, к далекому Багдаду, Дамаску, к Персии, восходит к его юношеским мечтам. Она родилась, когда ему было 22 года и он торчал в затхлой конторе одного лондонского стряпчего, имея в перспективе скучную, заранее известную карьеру, в конце которой его ожидал пудреный парик. Лэйярд бросил все и последовал за своей мечтой.