Легавые - Макбейн Эд - Страница 8

Карелла с трудом поднялся на ноги, подобрал револьвер и медленно побрел прочь. При свете ближайшего фонаря он осмотрел руки, перевел дух и двинулся к телефону-автомату на перекрестке. Он сообщил дежурному сержанту Дейву Мерчисону, что снова объявились «пожарники», а у него обожжены руки и лицо и нужна машина, чтобы доехать до больницы. Мерчисон выслушал его и спросил:

– А вообще-то ты как, Стив?

Карелла еще раз глянул на обожженные руки и ответил:

– Нормально, Дейв.

Детектив Клинг был, похоже, единственным влюбленным человеком в городе. Всех прочих обуревали совсем иные чувства.

Мэр был в бешенстве. Он позвонил начальнику городской полиции и спросил, что это за город, где такого уважаемого человека могут подстрелить, как куропатку.

– Что, черт возьми, происходит? – вопрошал мэр.

– Видите ли, сэр... – начал было начальник полиции, но мэр перебил его:

– Может быть, вы объясните мне, почему у смотрителя парков Каупера не было охраны? Сегодня утром мне звонила его жена и сообщила, что, оказывается, полиция знала о готовящемся покушении. Объясните мне, почему ничего не было сделано?! – кричал он в телефонную трубку.

– Видите ли, сэр, – снова начал начальник полиции, но мэр опять перебил его:

– Прошу сделать все необходимое, чтобы наш город не стал посмешищем для всей Америки. Надеюсь, вы не хотите этого?

Начальник полиции этого совершенно не хотел, а потому ответил:

– Я сделаю все, что в моих силах, сэр.

– Очень рад это слышать, – сказал мэр и повесил трубку.

Ситуация складывалась пренеприятнейшая. Поэтому начальник полиции обратился к своему секретарю, высокому, чахоточного вида блондину (тот объяснял свой постоянный кашель тем, что выкуривал три пачки сигарет в день на работе, которая и без всякого курева кого угодно могла свести в могилу), и поручил ему выяснить, что имел в виду мэр, говоря, что полиции было известно о готовящемся покушении. Высокий чахоточный секретарь-блондин сразу же взялся за дело и узнал, что сотрудникам 87-го участка неоднократно звонило неустановленное лицо, которое грозило убить смотрителя парков, если ему не уплатят пять тысяч долларов. Услышав об этом, начальник полиции пробурчал: «Вот оно что», позвонил по телефону Фредерик-8024 и попросил лейтенанта Питера Бернса.

У Бернса и без того хватало забот. Стив Карелла угодил в больницу с ожогами второй степени, а маляры перекочевали из дежурной комнаты следственного отдела в его кабинет, где мигом перевернули все вверх тормашками. Взгромоздившись на стремянки, они водили кистями, громко рассказывая друг другу анекдоты, а хозяин кабинета пытался работать. Лейтенант Бернс не жаловал начальника городской полиции. Когда в муниципалитет пришла новая администрация, шефом полиции стал человек, который не справился с теми же обязанностями в соседнем городе, где преступность была еще выше, чем здесь. Начальник полиции, со своей стороны, тоже не сгорал от любви к Бернсу, злоязычному ирландцу, который при всяком удобном случае сообщал коллегам свое мнение о профессиональной пригодности шефа. Поэтому в то утро по телефонным проводам между кабинетом начальника в Главном управлении на Хай-стрит и заляпанной светло-зеленой краской берлогой Бернса на втором этаже старого здания на Гровер-авеню текли не мед с патокой.

– Что там у вас творится, Бернс? – спросил начальник.

– Как бы вам сказать... – начал Бернс и ни с того ни с сего вспомнил, что прежний шеф звал его Питом. – В участок несколько раз звонил неизвестный и угрожал смотрителю парков Кауперу. Мы сообщили об этом ему.

– Что вы предприняли, Бернс?

– Установили наблюдение за местом, где он велел оставить деньги, сэр, и задержали человека, пытавшегося их забрать.

– Дальше.

– Мы его допросили, а потом отпустили.

– Почему?

– За недостаточностью улик. Второй раз мы его допросили сразу же после убийства Каупера, поздно ночью. Мы не нашли оснований его арестовывать. Сейчас он на свободе, но его телефон с утра прослушивают, и, если выяснится, что он причастен к убийству, мы примем меры.

– Почему у Каупера не было охраны?

– Я предлагал охрану, сэр, но он отказался.

– Почему, отпустив подозреваемого, вы не установили за ним наблюдение?

– Не было свободных людей, сэр. Я связался со сто пятнадцатым участком в Риверхеде, где живет подозреваемый, но у них, как выяснилось, тоже нет лишних сотрудников. Кроме того, я уже говорил вам, сэр, Каупер отказался от охраны. Он решил, что это какой-то сумасшедший, и признаться, сэр, мы тоже так думали. Увы, последующие события этого не подтвердили.

– Почему вы не отыскали место, откуда стреляли в Каупера?

– Преступление совершено не на территории нашего участка. Здание театра – это пятьдесят третий участок. Я не сомневаюсь, что сотрудники пятьдесят третьего участка предпримут все, чтобы...

– Не делайте из меня дурака, Бернс, – сказал начальник

– Так расследуются преступления в нашем городе, сэр, – ответил Бернс.

– Это ваше преступление, Бернс. Надеюсь, вы меня понимаете?

– Как прикажете, сэр.

– Вот я вам и приказываю отправить ваших людей к театру и найти место, откуда стреляли.

– Да, сэр.

– О результатах доложите мне.

– Да, сэр, – сказал Бернс и повесил трубку.

– Что, в трубке трещит? – осведомился первый маляр.

– Нагоняй от шефа? – спросил второй.

– Убирайтесь из моего кабинета! – заорал Бернс.

– Мы еще не закончили, – сказал первый маляр.

– Кончим – уйдем, – пообещал второй.

– Мы делаем все, как нам приказывают.

– Мы ведь работаем не в полиции.

– А в отделе коммунального хозяйства.

– В ремонтном управлении.

– И никогда не оставляем ничего недоделанным.

– Хватит пачкать краской пол, черт побери! – рявкнул Бернс и опрометью выскочил из кабинета. – Хейз! – закричал он. – Клинг! Уиллис! Браун! Куда вы все подевались?!

Из уборной, застегивая на ходу ширинку, вышел Мейер Мейер.

– Что случилось, шеф?

– А ты где был? – набросился на него Бернс.

– Зашел отлить. Да что случилось-то?

– Пошли кого-нибудь на место.

– Куда?

– На место преступления.

– Сделаем, – сказал Мейер. – Хотя при чем тут мы? Это не наше преступление.

– Уже наше.

– Вот как?

– Именно так. Кто дежурит у телефона?

– Я.

– А Клинг где?

– Взял отгул.

– Браун?

– Прослушивает телефон Ла Брески.

– А Уиллис?

– Пошел в больницу навестить Стива.

– А Хейз?

– Обедает.

– У нас тут что, курорт или дом отдыха? Как только появится Хейз, пусть немедленно едет к театру. А ты свяжись с баллистиками. Узнай, что там у них. И еще позвони судмедэксперту, спроси, что показало вскрытие.

– Слушаю, сэр, – отчеканил Мейер и ринулся к телефону.

– Я, наверно, скоро рехнусь, – пробормотал Бернс и двинулся было к себе в кабинет, но вспомнил, что там маляры, и направился в канцелярию.

– Приведи в порядок бумаги, Мисколо! – крикнул он с порога. – Чем ты тут весь день занимаешься? Кофе варишь?

– Сэр? – удивился Мисколо, который как раз ждал, когда закипит вода.

Глава 4

Берт Клинг влюбился.

Наверно, март не самое лучшее время для любви. Приятнее влюбляться летом, когда много цветов, с реки дует ласковый ветерок и домашние животные подходят к тебе лизнуть руку. В марте есть смысл влюбляться только по одной причине: как заметил мудрец, лучше в марте, чем никогда.

Берт Клинг был влюблен до умопомрачения.

Он влюбился в блондинку двадцати трех лет с широкими бедрами, высокой грудью, длинными волосами и голубыми глазами. Даже на каблуках она доставала Клингу лишь до подбородка. Это была интеллигентная девица – по вечерам готовилась к экзаменам на степень магистра психологии, а днем работала в фирме на Шеперд-стрит, где консультировала желающих получить работу. Это была серьезная девица – она хотела стать доктором, а затем всерьез заняться наукой. Это была безумная девица – ей ничего не стоило отправить с посыльным в дежурную комнату следственного отдела огромное, почти в два метра высотой сердце из фанеры, выкрашенное в красный цвет, с желтой надписью «Синтия Форрест любит детектива третьего класса Бертрама Клинга. Разве это карается законом?». Именно так она и сделала месяц назад в Валентинов день, что до сих пор в окружении Клинга служило поводом для шуток. Это была чувствительная девица, способная пожалеть слепого, играющего на аккордеоне, положить ему в кепку пять долларов, а затем дать волю слезам у Берта на плече. Это была страстная девица, которая после бурной ночи могла разбудить Клинга в шесть утра и спросить: «Эй, сыщик, мне скоро на работу – тебя это не интересует?» На что Клинг отвечал: «Нет, секс уже не для меня», а потом целовал ее, пока у нее не начинала кружиться голова. Он любил сидеть за столом в ее квартире и глядеть на нее. Однажды он вогнал ее в краску, сказав: «На Мейсон-стрит женщина продает pidaguas. Ее зовут Иллюминада. Мне кажется, тебе больше подходит это имя. Ты наполняешь комнату светом».