Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей - Страница 53

— Роб какой? Здесь сегодня девяносто человек, и я знаю трех Робов. А еще двадцать вижу впервые, и, возможно, каждый из них прелюбодейский Роб.

Кен-2 уточнил:

— Только Роб Корнелл на самом деле Роберт, но ему не нравится уменьшительное Боб, вот он и называет себя Робом.

Прежде чем Кен-1 успел выдать какое-нибудь новое ругательство из своего богатого лексикона, я обратился к Кену, который стоял у окна:

— В этом мне нужна ваша помощь.

— В чем?

— В том, с чем Роб Баркетт прислал меня сюда.

Кен-2 тут же отошел от окна.

— Почему ты сразу не сказал, что тебя прислал Роб Баркетт?

Поднимаясь со стула, с электрошокером в правой руке, Кен-1 добавил:

— Черт, Луций, ты же знаешь, какой он, Роб. Руководит из кабинета, на дело не ходит. Он бы тоже не знал, что делать, если бы в прошлую ночь оказался в Вегасе. Да, получилось грязно. Но четверо детей все равно у нас.

Я вспомнил слова Чета, посетителя ресторана: «В Вегасе похитители убили родителей, чтобы добраться до детей».

Кен-2 присоединился к нам, на лице читалась озабоченность.

— Кто бы мог подумать, что баптистский священник и его жена носят оружие?

Кен-1 попытался заручиться моим сочувствием:

— Послушай, чел, в новостях сказали, что этот прелюбодейский священник и его жена-сука имели разрешение на ношение оружия. Какие безумные говнюки-бюрократы из правительства разрешают прелюбодейским священникам ходить с прелюбодейским пистолетом под полой пиджака?

— Хорошо хоть, священник не сообразил, что нас двое, — добавил Кен-2.

— Хорошо, — кивнул Кен-1. — Но священник должен знать, что в Библии написано: «Не убий».

— Если на то пошло, Роб не так и злится насчет Вегаса, — успокоил их я. — Все закончилось как нельзя лучше, мы заполучили четырех аппетитных пасторских деток, воспитанных в чистоте и непорочности, какими они нам и нужны. Он прислал меня сюда, чтобы я кое-что сделал с маленькими крошками.

— Сделал что? — хором спросили Кены.

Я им подмигнул: «Вам понравится».

У меня в животе запорхали две тысячи крыльев бабочек, одновременно вылупившихся из тысячи коконов.

Этим детям предстояло жить с психологической травмой до конца своих дней, и я не хотел, чтобы у них остались еще более темные воспоминания об этих событиях.

Повернувшись к пленникам, я вспомнил слова мистера Хичкока. Сектанты хотели удивить оставшихся шестнадцать, когда первого порезали бы ножом, изрубили топором или забили молотком.

— Послушайте, дети. Потребуется день или два на оплату выкупа, а пока мы отпустить вас не можем.

Одна из двоих, кто демонстрировал непокорность, девочка девяти или десяти лет с конским хвостом и серо-зелеными глазами, подала голос:

— Это все куча лошадиного дерьма.

— Лично я таких слов никогда не произношу, — ответил я ей, — хотя понимаю, почему у тебя такое настроение. Если честно, мы знаем, что вы заскучали, а поскольку среди собравшихся здесь есть несколько фокусников, через какое-то время мы собираемся устроить для вас маленькое представление.

— Еще больше лошадиного дерьма, — стояла на своем девочка.

Я стоял на шаг впереди перед Кенами, а потому подмигнул ей, чего они увидеть не могли. Она нахмурилась, не зная, как это истолковать.

— Мне нужен один из вас, кто будет помогать фокусникам в нескольких их удивительных трюках. Это действительно будет круто.

Один милый мальчик лет шести поднял руку:

— Я помогу.

— Извини, сынок, но мне не нужны добровольцы. Мы сейчас сыграем в веселую игру, и победитель станет помощником фокусников. Сначала я хочу, чтобы вы все закрыли глаза. Давайте же. Закрывайте. Крепко. Очень крепко. И ты тоже. Вот так, хорошо. Вы должны оставаться с закрытыми глазами всю игру, пока я не скажу вам, что их надо открыть.

Я вытащил один из «Глоков», повернулся и прострелил Кену-1 голову. Он, разумеется, глаза не закрывал, но они не успели даже широко раскрыться от осознания, что сейчас произойдет.

Кен-2, вероятно, думал о суперклассных сисечках, потому что пистолет выхватывал гораздо медленнее, чем я ожидал, и я выстрелил ему в лицо и горло еще до того, как ствол покинул кобуру. Чтобы не сомневаться насчет Кена-1, я наклонился и выстрелил в него еще раз.

При каждом выстреле раздавалось лишь тихое «уф-ф-ф», но от падения тела шума куда как больше, и я повторил:

— Оставайтесь с закрытыми глазами, дети. Закройте их действительно крепко.

Бабочки в моем животе превратились в змей, которые ползали друг по другу и шипели.

Я опустился на колени рядом с Кеном-1, посмотрел в его глаза, потом натянул свитер с лягушонком Кермитом ему на лицо, как саван, чтобы скрыть раны. Посмотрел в глаза второму Кену и натянул ему на лицо свитер с оленем.

Мне показалось, что я услышал шум в коридоре. Замер, глядя на дверь, ожидая стука или поворота ручки. Ничего такого не произошло.

В моей половине комнаты пол замусорили осколки костей и запачкали ошметки мозга. Я повернулся к детям, чтобы убедиться, что глаза у них закрыты. Действительно, все сидели с закрытыми глазами, за исключением девочки с конским хвостом. Ее серо-зеленые глаза ярко сверкали.

Я подошел к торшеру, который освещал мою половину комнаты с запачканным и замусоренным полом, и выдернул штепсель из розетки. Вернулся к детям.

— Когда откроете глаза, старайтесь ни к чему не приглядываться. На то есть причина. Можете открыть глаза.

Они уставились на мертвецов. Некоторые, но не большинство — отвели глаза. Кто-то начал всхлипывать, но я мягко предложил им не нарушать тишину.

— Я собираюсь отвести вас домой, но вы должны вести себя тихо, очень тихо, и делать все, что я вам скажу.

Девочка с конским хвостом пристально смотрела на меня, прямо-таки живой детектор лжи. Кивнула. Остальным сказала:

— Делайте что он говорит. Если придется, он за нас умрет.

Плачущие дети вытерли слезы, всхлипывания затихли. Я улыбнулся девочке:

— Никакого лошадиного дерьма?

— Абсолютно, — ответила она.

Глава 32

Поначалу я думал, что детей надо развязать или перерезать ленты, но быстро сообразил, что лучше оставить их связанными друг с другом, запястье к запястью. Испугавшись чего-то, они могли в панике разбежаться, а мне было куда проще защитить их, если они все держались вместе. Иначе кто-то, охваченный ужасом, мог убежать и спрятаться.

Я подошел к окну, чтобы убедиться, что внизу ничего не заметили.

Над головой облаков становилось меньше, просветы между ними росли. Количество звезд увеличивалось, словно новые солнца рождались тысячами.

Над озером или над тем местом, где прежде было озеро, другое небо, ужасное и без единой звезды, скрывало под собой то, что прибилось к тому берегу от другого, зловещего. Темные силуэты, движущиеся и угрожающие, едва видные в более глубокой тьме, бросали вызов глазам, не позволяя себя разглядеть.

Как я и объяснял в предыдущих томах мемуаров, есть и другие призраки, которые я иногда вижу, помимо душ мертвых, и они скорее всего ни на каком этапе своего существования не были людьми. Я называю их бодачами, потому что приехавший в гости в Пико Мундо мальчик из Англии, обладавший таким же талантом, как и я, и тоже видящий призраков, назвал их бодачами перед тем, как его раздавил потерявший управление грузовик. Они не могут пройти через стену, как призраки, зато способны просачиваться в трещину, или щель, или в замочную скважину. В их силуэтах видится что-то волчье и человеческое одновременно. Они крадутся и сутулятся, скользят и подкрадываются, их интересуют определенные люди: и те, кто вскоре умрет насильственной смертью, и их убийцы.

Я долго верил, что бодачи кормятся человеческим горем и потом собираются в местах, где должно произойти массовое убийство, где запылают убийственные пожары, где землетрясения обрушат дома на наши головы. Я представляю себе, как они толпами окружают поля сражений. Отдельные смерти или даже две-три в автомобильной аварии их не привлекают. Они тяготеют к побоищам и крупным катастрофам, никому не причиняют вреда, насколько я знаю, они всего лишь психические вампиры, которые жаждут не нашей крови, а боли.