Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей - Страница 46

Вероятно, эту дверь обычно запирали, но не в эту ночь празднества. Когда она подалась вперед, я обнаружил за ней тускло освещенную прихожую. В противоположной стене еще одна дверь оказалась приоткрытой на четверть, и за ней находилась куда лучше освещенная комната.

Я заходить не хотел, боялся оказаться в ловушке, каковой представлялся мне дом с одной дверью, но чувствовал: внутри есть нечто такое, что я должен знать, если хочу хоть как-то помочь детям. Я переступил порог и тихонько закрыл за собой наружную дверь.

После того постоял, прислушиваясь, но до меня не донеслось ни звука. Я затаил дыхание, чтобы лучше слышать, но тишина оставалась абсолютной.

Вдохнув, я ощутил какой-то горький запах, слабый, но неприятный, заставивший меня поморщиться. К запаху примешался привкус, еще более слабый, чем запах. Привкус напомнил мне «Ипекак», сироп, вызывающий рвоту, который врачи прописывают при отравлениях, но тут на него накладывался, но полностью не скрывал, вкус мяты.

Я толкнул внутреннюю дверь, вошел в освещенное помещение и замер, потрясенный открывшимся моим глазам.

С теми же бревенчато-каменными стенами, что и снаружи, полом, вымощенным каменными блоками, комната уходила вдаль на пятьдесят футов при ширине в сорок, и верх сводчатого потолка находился в сорока футах от пола. Вдоль стен справа и слева стояли по семь бетонных пьедесталов, высотой футов в семь. На каждом пьедестале, под лампами точечного света, лежали выбеленные временем черепа, как мне показалось, большерогих баранов Скалистых гор, легко узнаваемых по их огромным, витым, с глубокими желобками рогам.

Каменные блоки были плоские, с острыми углами, уложенные кругами, расходящимися к стенам от центрального большого круглого камня. С нарастающей тревогой я подошел к нему и прочитал выбитое на нем слово: «POTESTAS». Еще одна проверка моих знаний… еще одно доказательство моего невежества.

Я посмотрел налево, направо, на тотемы, лежащие на высоких пьедесталах. Двадцать восемь глазниц, разнесенных к краям узких голов, пусть и пустых, пусть черных и неглубоких, казалось, угрожающе наблюдали за мной. Строители этого дома Зла не хотели, чтобы при виде черепов возникали ассоциации с большерогими баранами. Нет, конечно, их вознесли на пьедесталы как символы великого рогатого змея, принца этого мира. Четырнадцать бараньих пастей оставались открытыми, возможно, чтобы подчеркнуть отменный аппетит принца, которого требовалось постоянно и сытно кормить.

Дальше я не пошел, но увидел в передней части комнаты большой блок вроде бы черного гранита, поставленный на крепкие ножки из того же гранита. Стену за блоком украшала петля из больших, размером со сливу, красных бусин, между которыми на равных расстояниях распределялись пять человеческих черепов, таких же настоящих, я в этом не сомневался, как черепа большерогих баранов.

Миниатюрная копия этих чудовищных бус свисала с рации в кабине восемнадцатиколесника ковбоя.

С первой встречи с ним, которая и привела меня сюда, и во многих других знаменательных моментах того дня мне давали зацепки, указывающие на природу моих противников. На каком-то уровне сознания я фиксировал все эти элементы головоломки, складывал их вместе, но отказывался воспринимать общую картину, которая формировалась из них.

В нашей, казалось бы, лишенной закономерностей жизни закономерности тем не менее существуют. И самая очевидная из них — круг. Как собака, бегущая за своим хвостом, всю жизнь мы ходим по кругу, через круги сезонов, повторяя наши ошибки и искупая грехи. От рождения и до смерти мы изучаем и ищем, а в итоге возвращаемся туда, откуда начали, прошлое делает один большой медленный круг на карусели и становится нашим будущим, и если мы выучили то, что следовало выучить, карусель доставит нас в то самое место, где эти знания понадобятся больше всего.

Мое путешествие началось более двадцати двух лет тому назад, но его характер заметно изменился девятнадцатью месяцами раньше. Я часто говорил, что в этом походе в поисках смысла моей жизни я учусь, только когда иду куда должен. Но здесь я осознал только теперь, что обретение знаний не было моей основной мотивацией, что после бойни в торговом центре Пико Мундо я отправился на поиски таинства покаяния, прощения за неудачу, которое не могла даровать мне обычная исповедь. И теперь я прошел полный круг, чтобы встретиться с тем же противником, которого мне не удалось полностью победить в тот раз, тем же безжалостным противником, от которого я, возможно, спас многих людей, но не всех, не тех девятнадцать, кто умер, включая и девушку, с которой я делил сердце.

Убийцы в торговом центре «Зеленая луна» состояли в сатанинской секте. Точно так же, как ковбой-дальнобойщик и все люди, собравшиеся в этом доме в эту ночь. Другие люди, другая секта, тот же враг. Я осознал правду многими часами раньше, но изо всех сил пытался не признавать ее.

Но больше я не мог отрицать очевидного. Черепа четырнадцати большерогих баранов располагались, в насмешку, там, где в католических церквях находятся четырнадцать мест стояния креста[30]. Красные бусины и пять человеческих черепов оскорбляли четки и их пять радостных, пять печальных и пять великих таинств.

Враг мне противостоял тот же, но я оказался в более темном и более страшном месте, чем в тот день в Пико Мундо.

Сектанты, с которыми я столкнулся девятнадцатью месяцами раньше, сделали из зла игру, убивали, потому что их это возбуждало, играли в сатанинскую веру, как мальчишки играют в вампиров, с клыками из воска и плащами из одеял. Сектанты из Пико Мундо не были истинно верующими, ни интеллектуально, ни эмоционально. И когда дело дошло до схватки, они могли противопоставить мне только свои смелость и злобу и ничем не отличались от других социопатов. В конце концов, они убивали только потому, что ловили от того кайф.

Но дальнобойщик с «ПроСтара+» и паства, к которой он принадлежал, были настоящими верующими, верили так истово и страстно, что их вознаградили возможностью открывать двери в Гдетоеще. Они получили способность творить зло невидимо для других и наслаждались этим. Я прочувствовал это на примере ковбоя: покупатели супермаркета не видели, как он выстрелил из пистолета и пригрозил, что убьет двух невинных женщин, если я без лишнего шума не выйду с ним.

В этой новой надвигающейся конфронтации сторонники зла значительно превосходили меня числом. И хотя мои паранормальные способности обычно давали мне преимущество, их дары по меньшей мере не уступали моим.

Мои глаза приспособились к яркому освещению, и теперь я видел, что на черном гранитном столе в передней части комнаты лежит толстый черный фолиант. Мне не хотелось приближаться к этому алтарю, но я понимал, что должен.

В черном кожаном переплете фолиант содержал тысячу пронумерованных страниц, которые, вероятно, пустовали, когда его изготовили. В верхней части первой страницы кто-то напечатал: «Это шабаш демона Меридиана, основанный, чтобы прославлять его имя в седьмой день октября года 1580, Оксфордшир, Англия».

Каждая из следующих 433 страниц посвящалась одному году существования шабаша. Начиналась страница с указания года, имени верховного жреца и места заполнения. На каждой присутствовало эссе-размышление о красоте и необходимости зла, написанное, вероятно, верховным жрецом. Пролистывая фолиант, я видел, что некоторые жрецы служили десятилетиями, другие — считаные годы. У меня не было времени внимательно изучить книгу и понять, когда секта перебралась в Америку. На странице 433 я нашел только текущий год и имя и фамилию верховного жреца — Лайл Хетлэнд. В остальном страница пустовала: изложить свои мысли о зле он еще не успел.

Более четырехсот лет и многие поколения безумия и убийств. Они не были первыми и наверняка не стали последними. Сведения о таких сектах мелькали в самых ранних хрониках истории человечества. И если мир просуществует еще достаточно долго, о действиях им подобных напишут в Интернете или в тех средствах массовой информации, которые придут на смену Сети. Человеческое сердце может выбирать правду или ложь, свет или темноту, и даже если мир достигнет всеобщего процветания, став абсолютно материалистическим, где каждый будет относить себя к научным рационалистам, кто-то будет тайком поклоняться злу — и творить его, — пусть не останется верящих в абсолютное добро. Хороших людей иногда выматывает безжалостная натура врага, и им необходим период покоя, но те, кто поклоняется тьме, расцветают в битве, насилие и ярость только прибавляют сил, и не нужен им ни мир, ни покой.