Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей - Страница 32

— Мистер Фишер был фокусником?

— Называй его Хит или Хитклифф, дорогой.

— Да, мэм. Значит, мистер Фишер был фокусником?

— Был и не был, дорогой. Кем он только не был, в том числе мог выступить и в роли фокусника! — И ее глаза сверкнули весельем или лукавством, может, и тем, и другим.

— А официант? — спросил я.

— Очень приятный человек, но я не знаю, что с ним сталось, дорогой. Мы говорим о давно минувших днях.

Учитывая эксцентричность нашего разговора, я пошутил:

— Я подумал, может, он стал шафером на вашей свадьбе. Прямо за обеденным столом.

— Нет, нет. Шафером Хита был Пурди Фелтенэм, один из самых обаятельных мужчин, когда-либо встреченный мною, хотя он и ходил всюду с мешком на голове, бедняжка.

Понимая, что разговор может легко уйти от бесштанного официанта, и полный решимости этого не допустить, я спросил: «Мэм, что вы подразумевали, говоря… почему официант снял штаны?»

— Потому что ему пришлось, дитя. Когда этот милый человек спросил Хита, куда подевался кролик после того, как исчез под салфеткой, Хит ответил: «Он у вас в штанах», — и, разумеется, официант тут же это почувствовал и поспешил вернуть кролика. Он нисколько не застеснялся из-за того, что снял штаны, хотя его колени оставляли желать лучшего. Хит умел обставить все так, что все чувствовали себя комфортно при любых обстоятельствах. И тут же выяснилось, а такое с Хитклиффом случалось всегда, что у маленькой девочки, которая обедала за соседним столиком с родителями, двумя месяцами раньше от какой-то болезни умер любимый кролик. Она так радовалась, когда Хит подарил ей своего магического кролика…

Будь у придорожного ресторана лицензия на торговлю спиртным, я бы сдобрил кофе бренди, чтобы лучше и быстрее осознать смысл истории миссис Фишер. Кофеин же подвиг меня на вопрос: «А что случилось с голубем?»

— Он превратился в кролика, дитя. Или ты не слушал?

— Но он же не мог по-настоящему превратиться в кролика.

Ее синие глаза округлились, и я уже видел перед собой два большущих озера.

— Тогда куда же он подевался?

— Вы больше не видели голубя?

— Нет, дорогой, не видела. И я определенно его не ела. Я бы запомнила.

— А как понимать, что мистер Фишер был и не был фокусником?

— Он мог показаться таким, если хотел. Если хотел кем-то стать, то становился. Он был интеллигентным и мудрым, а эти два человеческих качества не всегда уживаются вместе, умным и добрым, восторгался миром, в котором мы живем, и обожал веселить окружающих.

— Так мистер Фишер был выглаженным и полностью синим?

— Да, но он сумел выделиться среди выглаженных-и-синих, потому что, хотя знал истины этого мира и идущего следом, решил, что должен предпринять повторную попытку. Вот почему он сейчас заморожен.

— Он сейчас заморожен?

В ее взгляде читались легкая грусть и разочарование, но и любовь. Она покачала головой с шапочкой седых волос.

— Тело Хита — в контейнере с жидким азотом в криогенном центре в Нью-Мексико. Если они найдут способ возвращать к жизни замороженных мертвых, а этого им никогда не добиться, тогда, по его задумке, он получит шанс одновременно жить и в этом мире, и в последующем. Даже мудрейшие и лучшие из нас иногда способны на глупость.

Как я уже успел убедиться на собственном опыте, некоторые тайны рано или поздно открываются, надо только проявить терпение.

— Вот почему вы сказали патрульному Шефорну, что ваш муж по-прежнему мертв, но в остальном он идеальный.

Миссис Фишер погрозила мне пальчиком:

— Только не начинай договариваться о превращении себя в сосульку. В этом нет никакой необходимости. Исчезнув из этого мира, ты не объявишься в штанах официанта. Отправишься туда, где тебе определено быть сразу после рождения, и это место гораздо лучше, чем резервуар с жидким азотом.

Сэнди принесла наш обед.

Мы заказали по чизбургеру, картофель-фри, одну порцию жареного лука на двоих, жареный сыр для миссис Фишер и капустный салат с перцем мне.

— От этой шинкованной капусты с перцем мои артерии испытают такой шок, что полностью перекроются, — ужаснулась миссис Фишер. — Ты действительно собираешься это есть?

— Единственная моя глупость, мэм. И гораздо более дешевая, чем вечный покой в жидком азоте.

— Тут ты прав.

Какое-то время мы ели молча, а потом я даже немного удивился, услышав собственный голос:

— Меня тревожит, что я что-то упускаю насчет мистера Хичкока.

— Того самого мистера Хичкока, дорогой?

Соседние кабинки пустовали, и я чувствовал себя невероятно уютно в компании миссис Фишер, потому что общего у нас было больше, чем различий, мы оба остро чувствовали необычность этого мира и нас очаровывали его тайны. Я рассказал ей, что вижу души мертвых, задержавшиеся в этом мире, что они приходят ко мне, рассчитывая на справедливость, если их убили, или на помощь, если они боятся того, что может ждать их на Другой стороне.

Она отреагировала так, будто не нашла ничего удивительного в моих словах, и с тем же успехом я мог рассказать, что играл в старшей школе в бейсбол, любил английский язык и литературу, не ладил с математикой.

— Альфред Хичкок мертв уже больше тридцати лет, дитя. Неужели души так надолго задерживаются в нашем мире?

— Не всегда. Обычно нет. Но Элвис Пресли пробыл здесь еще дольше.

— Ты помог Элвису перебраться на Другую сторону?

— В итоге да, мэм.

— Молодец. Хит знал его мать.

— Мистер Фишер знал Глейдис Пресли?

— Он считал ее самой милой богобоязненной женщиной. В меру выглаженной и отчасти синей. Отец Элвиса… ничего хорошего сказать о нем не могу. — Она огляделась. — Альфред Хичкок сейчас здесь?

— Нет, мэм. Он приходит и уходит. Он… отличается от других, которые раньше обращались ко мне за помощью.

— В смысле?

— Во-первых, он добродушный, ему даже весело. Нет в нем никакой озабоченности или тревоги.

— В других ты замечал озабоченность?

— В той или иной степени.

— Бедняжки. Напрасно они тревожились.

— Именно так, мэм. И еще, мертвые всегда хотят, чтобы я помог им. Но у меня складывается впечатление, что мистер Хичкок хочет помочь мне.

— Помочь в чем, дорогой?

— Может… в поисках маскарадного ковбоя. Не знаю. Я что-то упускаю, и это не дает мне покоя.

Еще пару минут мы ели в молчании.

За окном, под низким серым небом, день пустыни переходил в ночь через очень короткие сумерки.

Как здесь, в Барстоу, так и вокруг Пико Мундо каждую весну на пару недель пустыня внезапно расцветала гелиотропами, лютиками, маками, красными мальвами, желтыми кориопсисами и другими цветами. Я надеялся, что доживу и еще раз увижу собственными глазами, как они все цветут вокруг моего родного города.

— Вы ни на мгновение не подумали, что я безумец, когда я рассказал вам, что вижу мертвых. — На этот раз первым заговорил я.

— Разумеется, нет, дитя. Безумен нынче наш мир. А ты в здравом уме, каким он раньше был.

Миссис Фишер настояла на том, что заплатит по счету, и оставила такую же сумму на чаевые. К деньгам добавила визитку без имени, адреса или телефонного номера. Маленький белый прямоугольник с одним из смайликов: точки вместо глаз и носа, большая дуга улыбки. Отличался смайлик только цветом: синий, не желтый — и гладкостью.

С чеком в руке миссис Фишер повела меня через ресторан к кассовому аппарату. Когда мы прибыли, Сэнди долила кофе в чашку одного из посетителей, сидящих за прилавком, поставила кофейник на плитку и подошла, не только для того, чтобы пробить наш чек, но и поболтать.

Пока миссис Фишер и официантка обменивались любезностями, я обратил внимание на стопку листовок, которые лежали на стойке рядом с кассовым аппаратом. «ПРОПАЛИ!» — кричал заголовок. Ниже следовал вопрос: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТИХ ДЕТЕЙ?»

Дети были те самые: три лица из моего видения. Теперь листовка сообщила мне их имена и фамилию. Восьмилетнего мальчика звали Джесси Пейтон, его шестилетнюю сестру — Джасмин, десятилетнюю — Джордан.