Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Макбейн Эд - Хохмач Хохмач

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Хохмач - Макбейн Эд - Страница 19


19
Изменить размер шрифта:

Стоял полдень, и Мейер Мейер шагал по одной из улиц этих трущоб, столь любимых им за полноту жизни.

Он прошел мимо строительной площадки на Гровер-авеню, а потом свернул на Тринадцатую улицу и продолжил свой путь в северном направлении. Здешние улицы являли миру богатый сплав всех цветов и оттенков. Тут можно было встретить людей с любым цветом кожи: от чисто белого до почти совершенно черного. Но богатство красок было не только в цвете кожи обитателей этого района, дружно вышедших порадоваться апрельскому солнцу.

Ослепительной палитрой сияли витрины магазинов, уличных лотков и киосков. Ярко окрашена была и речь обитателей этого района, героев замызганных улочек, где самые замысловатые ругательства переплетались с псевдомузыкальным жаргоном, где грубый и красочный английский сленг перемежался вульгаризованным испанским, и тут же рядом уличный торговец во весь голос с жутким еврейским акцентом расхваливал свой товар, нисколько не смущаясь стоящей на углу проповедницы, распевающей псалмы под равнодушно-голубым апрельским небом. И все здесь было насыщено жизнью, напористой, бьющей ключом, отрешенной от многих бессмысленных условностей и ритуалов двадцатого века. Именно это и нравилось Мейеру Мейеру, именно это он и называл полнотой жизни. Может быть, жизнь эта и была примитивной, но здесь зато не возникало проблемы, какой вилкой есть то или иное блюдо за обеденным столом или как представить графиню герцогине по всем правилам высшего этикета. Здесь вообще никто и никогда не задумывался о том бесчисленном множестве правил и условностей, которые отделяют нас от варваров, но одновременно и лишают нас возможности проявить свои лучшие человеческие качества. А район был и человечен и прост, как сама жизнь, и при том – так же разнообразен и богат.

Вот так и шагал он по этим улочкам, не испытывая перед ними и тени страха, хотя отлично знал, что в любой момент здесь может вспыхнуть ссора или стычка. Он шел пружинистым шагом, глубоко вдыхая воздух этих улиц, пропахший выхлопными газами, но все же апрельский, пьянящий и вселяющий радость бытия.

Мастерская Дэйвида Раскина размещалась прямо над банковской конторой. Банк этот носил название “Коммерческий”, о чем и возвещали две солидные бронзовые таблички по обе стороны бронзовых же огромных дверей, которые в этот полуденный час были широко распахнуты для посетителей. Под одной из табличек висело объявление, извещавшее всех клиентов о том, что банк намерен сменить свой офис, что переезд состоится тридцатого апреля, а начиная с 1 мая, он будет обслуживать своих клиентов по новому адресу. Мейер вошел в банк, казалось, не обратив внимания ни на эти вывески, ни на объявление, и быстро поднялся в мастерскую Раскина. Замызганная, написанная от руки табличка, висевшая слева от солидной железной двери, оповещала Мейера Мейера, что за ней находится “Компания Дараск Фрокс. Дамское платье”.

Мейер не стал стучаться в дверь. Он просто вошел в мастерскую и минуты две-три молча глядел на глубокий вырез халатика Маргариты. Потом он спросил, на месте ли Дэйв Раскин, после чего его препроводили в помещение на заднем дворе мастерской, где Раскин собственной персоной трудился над сортировкой товара вместе с девушками. Он был в одной нижней рубашке – здесь и впрямь было жарковато. С первого взгляда Мейер определил, что настроение у Раскина преотличное.

– Привет, Мейер, привет! – крикнул он, обращаясь к вошедшему. – И подумать только, что в такой денек приходится заниматься глажкой, что ты на это скажешь, а? Такой чудный денек сегодня выдался! Как там на улице? Наверно, просто великолепно, а, Мейер?

– Да, день отличный, – ответил Мейер.

– Апрель – это лучший месяц года. Апрель подходит для чего угодно, я прямо скажу – для чего угодно! Да, Мейер?

– Сегодня вы выглядите вполне довольным жизнью и собой, – сказал Мейер.

– А что ты думаешь, – я счастлив и беззаботен, как воробышек. И знаешь почему, Мейер? Я могу тебе сказать почему. Ну, во-первых, этот псих не звонит мне с прошлой пятницы, а сегодня у нас уже, слава Богу, вторник. И потом – мне не нужно больше отфутболивать назад какие-то там заказы с конвертами, а телефон себе молчит, и все спокойно. – Раскин сиял. – Так почему мне не быть счастливым? Девушек моих теперь никто не пугает, да и мне самому не надоедает больше этот психованный хохмач. А тут еще и дела вдруг пошли так, будто я сделал себе станок для печатания денег.

– Вот и прекрасно, – сказал Мейер. – Так может быть, что этот тип вообще отказался от своей дурацкой затеи и вышел из игры? Решил себе, что ему так и не удалось всерьез разозлить вас и утратил интерес к этому делу. – Мейер пожал плечами. – Рад слышать, что вас с прошлой пятницы никто не беспокоит. А кроме того, я очень рад, Дэйв, что дела у вас идут вполне успешно.

– Да, они идут так, что грех было бы жаловаться. Вот только вчера я получил шесть дюжин летних женских платьев. И как ты думаешь, почем они мне достались? Попробуй угадать – почем?

– Представления не имею. И почем же?

– Всего по доллару за платье! Нет, ты можешь представить себе что-нибудь подобное? Прекрасные летние платья, без рукавов, правда, и приталенные сзади, но у меня же их с руками оторвут, ко мне сбегутся покупательницы со всего города! Я спокойно смогу отдавать их за четыре доллара, и они еще будут вырывать их друг у дружки! Вот увидишь, на таких платьях я сколочу себе целое состояние. Мейер, ты видел этот банк, что у меня тут внизу?

– Видел, – улыбаясь, подтвердил Мейер.

– Так вот. Прямо под нами, вот тут, у меня под ногами, этот банк как раз и хранит свои денежки. Если и дальше так пойдут дела, то я забью все их сейфы своими долларами. У них там просто не останется места для других денег.

– В таком случае вам придется поторапливаться, – сказал Мейер, – потому что банк этот переезжает на новое место в конце месяца.

– А чего торопиться? – сказал, добродушно посмеиваясь, Раскин. – Куда им от меня деться? Я найду их и на новом месте. Да я стану королем, да что там королем – султаном легких и кокетливых платьев, я буду далай-ламой нарядов для солидных дам, магнатом всей Калвер-авеню! Я – Дэйвид Раскин! Если я буду и впредь покупать платья по доллару – подумать только, это же просто задаром! – а потом буду продавать их по четыре, то, знаешь, Мейер, мне придется открывать свой собственный банк! Что мне будут эти их сейфы внизу, Мейер, когда у меня будут миллионы! Теперь ты понял? Я просто...

Послышался телефонный звонок. Раскин подошел к аппарату и снял трубку, продолжая начатую фразу.

– ...вынужден буду срочно купить себе “кадиллак”, потому что мне просто неудобно будет приезжать на чем-нибудь другом на Майами-Бич, разряженному в шелковое белье. А представляешь, сколько я буду тратить на одни... Алло!.. Чаевые, да...

– Послушай, ты, сволочь! – сказал голос в трубке. – Если ты не уберешься из своей мастерской до тридцатого, я тебя убью!

Глава 10

Отель “Альбион” был расположен на Джефферсон-авеню недалеко от Третьей Южной. Узенькая ковровая дорожка зеленого цвета проложена от двери почти до самого тротуара, швейцар в зеленой ливрее, который до этого пялился на прогуливающихся по улице девушек, при появлении Кареллы вытянулся по стойке “смирно”, распахнул перед ним украшенную бронзовыми завитушками дверь и чуть было не отдал честь.

– Спасибо, – сказал Карелла.

– Добро пожаловать, сэр! – бодро отрапортовал швейцар.

Карелла удивленно приподнял брови и, благодарно кивнув еще раз, вошел в фойе. Едва переступив порог, он сразу же почувствовал, что город остался где-то позади. Холл был маленьким, тихим и уютным. Богатые деревянные панели украшали стены и потолок. Толстый персидский ковер покрывал пол. Мебель была обита красным и зеленым бархатом, а с потолка свисала огромная люстра. Карелле вдруг показалось, что он уже не в Соединенных Штатах с их лихорадочным темпом двадцатого века, а где-нибудь в Венеции, богатой, волнующей и с легким налетом декаданса, каким, по его представлениям, был пропитан весь этот город, словно затерявшийся во времени. Карелла никогда не был в Венеции, как, собственно, и нигде за пределами Америки, если не считать войны, и все же ему почему-то казалось, что отель “Альбион” был бы вполне уместен в этом богатом городе каналов и гондол. Сняв шляпу, он направился к столу администратора. За столиком никого не было. Собственно, и весь отель казался покинутым его обитателями, будто только что объявили об атомной бомбежке, и все постояльцы попрятались в винный погреб. На столе стоял небольшой колокольчик. Он вытянул руку и робко позвонил. Звон колокольчика заполнил маленький холл. Приглушенный мягкой мебелью, персидским ковром на полу и тяжелыми портьерами на окнах, звон этот был очень приятен.