Головоломка - Макбейн Эд - Страница 10

— У тебя есть копия этой штуки? — спросил Браун.

— Естественно. А у тебя?

— Естественно.

— Ты хочешь поменяться, так что ли?

— Ну да.

— Сделано, — сказал Вейнберг и взял со стола фрагмент Брауна. Тот взял оставшуюся часть, и оба довольно улыбнулись.

— А теперь выпьем, — предложил Вейнберг. — Нам надо разработать стратегию.

— Правильно, — поддержал его Браун. Пока они шли к двери, он как бы невзначай спросил:

— Между прочим, как тебе удалось раздобыть свою часть снимка?

— Буду счастлив тебе рассказать, — ответил Вейнберг.

— Отлично!

— Как только ты мне расскажешь, как на самом деле раздобыл свою, — прибавил Вейнберг и засмеялся.

Браун вдруг подумал, кто же из них двоих более искренен?

Глава 5

Все происходило слишком быстро и легко.

Если добыть 750 тысяч долларов было всегда так просто, то Браун определенно занимался не своим делом. Он почти желал, чтобы они с Вейнбергом на самом деле были партнерами. В этом большом человеке, несмотря на то, что он был уголовником, было что-то такое, что импонировало Брауну. Они не расставались до двух часов ночи. Прикончив большую бутылку шотландского виски и называя друг друга Арти и Эл, они решили, что теперь Браун предпримет попытку договориться с Джеральдиной Фергюсон. Вейнберг уже несколько раз побывал в галерее с предложением купить фрагмент фотографии, который, как он был уверен, находится у нее, но каждый раз она делала вид, что понятия не имеет ни о каких фотографиях и фрагментах. Вейнберг сказал, что он точно знает, что у девушки есть то, за чем они охотятся, но не объяснил, как он это узнал. Браун заметил, что это чертовски неудачный способ начинать партнерство, а Вейнберг ответил, что сам Браун начал его еще хуже, неся всю эту чушь о заключенном из Юты — это прямо из мультфильма о Микки Маусе. Неужели Браун думает, что он во все это поверит?

Браун сказал:

— Ладно, думаю, что у нас обоих есть свои причины скрывать источники информации.

А Вейнберг ответил:

— Может быть, когда мы узнаем друг друга получше, но я никогда не думал, что моим партнером будет черномазый.

Браун посмотрел на него.

Для белых было обычным называть негров черномазыми, но для Брауна это слово всегда было и продолжало оставаться унизительным. Вейнберг улыбался счастливой пьяной улыбкой, и оскорбление скорее всего было непреднамеренным.

— Тебе это не нравится? — спросил Браун.

— Что?

— То, что я черномазый, — сказал Браун, сделав ударение на последнем слове.

Вейнберг уставился на него квадратными глазами.

— Неужели я так сказал? Я так тебя назвал?!

Браун кивнул.

— Тогда извини! Я не хотел! — Он протянул руку через стол. — Прости, Арти!

— Забудем об этом.

Но Вейнберга понесло.

— Может, я самый гнусный тип, каких только земля носит, может, я и способен на разные мерзости, но уж чего я не сделаю, так это не назову тебя черномазым. Если бы я так не надрался, я бы не сказал ничего такого..., что могло бы обидеть моего доброго друга, да к тому же еще и партнера.

— О'кей, — сказал Браун.

— О'кей, прости меня, Арти, прости.

— О'кей.

— О'кей, — сказал Вейнберг. — Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? — Он подмигнул. — О'кей? — Он снова подмигнул. — А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? — Вейнберг ухмыльнулся. — Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?

В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.

У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.

Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.

— Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?

— Замечательное, — отозвался Браун.

— Вы пришли по поводу Гонзаго?

— Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?

— Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?

— Да нет, как-то не собирался.

— Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.

— Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.

— Очень жаль, — снова улыбнулась она.

Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:

— Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?

— Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.

— Да.

— Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...

— Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?

— Артур Стокс.

— Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.

— Нет. С чего вы взяли?

— Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.

— Разве?

— Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.

— Я думал, его не видно.

— Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?

— Нет. Я работаю по части страховки.

Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.

— Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.

— Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.

— Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...

— Нет. Не совсем.

— Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.

— Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?

— Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?