Черное зеркало - Волузнев Юрий - Страница 4

Илона расхохоталась.

— Не то слово, — кивнул головой Игорь.

Сказано было искренне. Но с нескрываемым унынием в голосе.

— Во! А допустим, заживем мы с тобой в одной клетке — тут и хвори всякие. И мигрени. И раздражение. Ну и… всякое такое бабское… Да что я тебе все это рассказываю, будто девочке! Не дурак вроде.

— А мы не будем ссориться… — попытался возразить Игорь.

Илона подозрительно покосилась на него. Фыркнула:

— Прости, ошиблась.

— В смысле?..

— В смысле, что не дурак.

Она всплеснула руками. Повернулась к зеркалу. И с деланным возмущением обратилась к собственному отражению:

— Посмотрите на этого человека! Отпад! — Снова посмотрела на Игоря: — Ну как же это так! А на кого же свое раздражение выплескивать? А? Да на тебя и придется. Потому что рядом. А раз так — то и всему виной… Ну а ты, естественно, — на меня. Мы же нормальные, надеюсь, люди. А не какие-то вечно радостные, зомбированные, бесчувственные идиоты!

Она помолчала немного. Закурила другую сигарету. И спокойно, уже без шутовства спросила:

— Да чем тебе Лорка-то не угодила? Я понимаю, что по мне это как бы и к лучшему. Но просто любопытно… Я ж ее уже сто лет знаю. Во-первых, далеко не дура. Во-вторых, красивая. В нее и в школе все парни втрескавшись были. Да только она ото всех шарахалась… Это же как бы и не женщина. Это какая-то древнегреческая статуя.

— Вот именно поэтому. Потому что статуя, — раздраженно резюмировал Игорь, сильно вдавливая окурок в дно керамической пепельницы. Тонкая голубая струйка прощально взвилась к потолку и растаяла.

— Ну так и оживил бы. Как Пигмалион Галатею.

— Не получается. Я уж с ней и так и этак… Я, как тебе известно, у нее первый. И, думаю, единственный… Да и вообще иногда мне кажется, что в постели она лишь отбывает трудовую повинность… Действительно — статуя. Целуешь — только ресницами хлопает. И улыбается. Чему — непонятно. То ли виновато, то ли снисходительно…

— Действительно, любопытно… — протянула Илона. — Очень любопытно… И как только ты умудрился жениться на ней!

— А то не помнишь! Предки между собой снюхались. Познакомили… Да кто ж знал! — Игорь вскочил и, размахивая руками, заходил по комнате. — Понимаешь, Илонка, мне часто кажется, что она какая-то не такая. Не от мира сего… Особенно после того… два года назад. Помнить? — Илона молча кивнула. — Глядишь, идет, смотрит сквозь очки куда-то в пространство и как бы вроде ничего и не видит… Где она витает в это время — черт ее знает! Рассеянная — дальше некуда. То одно забудет, то другое… Если чайник на газ поставит, то можешь быть уверенным — чайник будет стоять там, пока не распаяется… Вся где-то там… В каких-то эмпиреях… Бывает, гляжу на нее и не могу представить себе, что она в туалет ходит.

— Точно! — рассмеялась Илона. — Именно такой она всегда и была. Одно слово — Лора…

— Лариса. Лора… Интересно… Соседка тоже ее так называет: «Лорочка»… Слушай, Илонка! А как, кстати, тебя в школе называли?

Илона округлила зеленые глаза. Скрючила пальцы и, нацелив на Игоря длинные лакированные ногти, страшно зашипела:

— Лошка — Рыжая Кошка!

Потом залилась веселым смехом.

Но глаза ее вдруг стали неподвижны. Они словно остановились на какой-то невидимой точке. И, казалось, излучали странное внутреннее свечение.

Затем она замолчала. Снова отвернулась. И, уставившись в зеркало, усиленно занялась реконструкцией прически, вполголоса напевая что-то неопределенное.

Игорь курил и слонялся по комнате. Подошел к книжному шкафу, рассеянно скользя взглядом по заставленным полкам. Книги, книги… Собрания сочинений. Альбомы. Длинные неровные ряды разрозненных изданий…

Внезапно перед ним, в глубине прозрачного отражения застекленного шкафа, словно зыбкой, колеблющейся тенью возникло лицо Ларисы, в упор уставившееся на него каким-то неопределенным и вопросительным выражением полуопущенных глаз…

«Странно, странно… — вспоминал Игорь, сидя на кухне и глубокомысленно вертя в руке пустой стакан. — Очень странно вела себя Илонка сегодня утром… Совершенно необъяснимые перепады настроения. То какая-то понурая. То вдруг хохочущая, словно помешанная… Странно…»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Незаметно первая бутылка кончилась. Снова повело. Голова заметно кружилась. Предметы теряли свои очертания, контуры. Дрожа и размываясь в мерцающей ряби…

«А я, кажется, окончательно нажрался, — с некоторым удовлетворением удивился Игорь. — Все! Не гони лошадей, приятель! — сказал он сам себе. — Вот с народом пообщаемся, тогда и продолжим… может быть… А пока посидим. Подождем. Покурим…»

Внезапно Илона замолчала. Руки ее застыли, не окончив движения. Зеленые глаза, отраженные в зеркале, как в темном таинственном омуте, глядели на него. И, не оборачиваясь, взмахнув длинными махровыми ресницами и почти не шевеля губами, словно в сомнении, она тихо произнесла:

— А может быть, ты прав? Может быть, я действительно и есть — твоя жена?..

Игорь вздрогнул. Отвернулся от книжного шкафа. Образ Ларисы, во всей своей холодной красоте, каким-то призраком неожиданно явившийся его внутреннему взору, мгновенно исчез. Словно в погасшем экране телевизора. Теперь он видел лишь стеклянную плоскость овального зеркала, перед которым сидела Илона и из глубины которого загадочно и странно улыбалось ее отражение. Бронзовые пряди, замысловато уложенные, причудливо переливались в лучах утреннего солнца.

— Представляешь, я тво-я же-на! — сквозь смех, медленно, с расстановкой произнесла она. Смех ее становился все громче. — Потрясающе!

Она повернулась. Вскочила. Подбежала к нему. Распахнула халат. Тесно прижалась к его телу. И резкими рывками начала рвать ремень его брюк.

— Ну так давай! Скорее! К черту Лорку! К черту твою работу!.. — И вдруг отпрянула в ужасе. — Что с тобой?!

Но Игорь точно окаменел и не отрываясь глядел мимо нее.

Илона была рядом. Обнимала его и вопросительно смотрела ему в глаза. Но он не видел ничего вокруг, кроме зеркального отражения ее лица, которое, почему-то никуда не исчезая, в упор, с вызовом уставилось на него из темной мерцающей глубины. И беззвучно смеялось.

Его руки лежали на ее обнаженных плечах, он чувствовал тепло ее тела. И в то же время лицо в зеркале издевательски хохотало, дразня и насмешливо маня его к себе.

Спустя мгновение краски исчезли с этого лица, превратив его в бледную, истерично смеющуюся маску.

Внезапно смех прекратился. Губы остановились. Лицо мертвенно побелело, исказилось гримасой боли. Изо рта выплеснулась струйка алой крови. Кровь запузырилась на губах, стекая на подбородок. Глаза быстро закатились вверх, — под черную бахрому длинных ресниц, и внезапно вылупились вперед бессмысленными бело-голубыми фарфоровыми шарами…

Вдруг что-то задрожало в глубине. Вспыхнуло и погасло.

И зеркало, как бы легкой волной смыв прежнюю картину, вновь спокойно отражало привычную обстановку комнаты.

Илона обернулась вслед за его взглядом:

— Что ты там увидел?

— Ничего, ничего, — глухо прошептал Игорь. — Так. Чушь собачья…

— Ты весь бледный. Что с тобой?

Она внимательно посмотрела на него. Помрачнела, отошла. Застегнула халат. Медленно села на диван. Закурила.

В комнате воцарилась напряженная тишина. Игорь, взъерошенный, со вспученной смятой рубашкой и расстегнутым ремнем, опустился рядом. Илона отодвинулась. Смяла сигарету. Отбросила в сторону. И словно сама с собой, вполголоса:

— Не меня ты любишь. А ее… Не обманывайся. И даже во мне — ты все-таки любишь ее… Вот такие дела, Игорек… Больше не приходи… Миритесь и живите. Ну вас!.. Так-то лучше будет…

…Но когда он уже распахнул дверь. Когда, уже уходя, занес над порогом ногу… Илона вдруг вскинулась, ухватилась за него, втащила обратно в квартиру и…

Нет, это даже нельзя было назвать любовью…

Какое-то ритуальное соитие. Какое-то жертвоприношение перед языческим алтарем кровавой и похотливой Астарты… Какая-то древневавилонская или шумерская мистерия Кибелы, Митры… Посвящение в некое космическое таинство… Любовь. Животная страсть. Первобытный ужас…