Дело принципа - Макбейн Эд - Страница 54

— Черт возьми, но вы же сами не стали возражать против того, чтобы он давал показания, не так ли?

— К порядку! К порядку! — строго приказал Сэмелсон. — И впредь попрошу вас воздержаться от подобных перебранок в зале суда! Суд считает линию проведения допроса вполне приемлемой. Вынужден предупредить защитника о недопустимости выпадов в адрес окружного прокурора. Свидетель, отвечайте на последний вопрос.

— А какой… какой был последний вопрос? — спросил Дэнни. От волнения его прошиб холодный пот, и он вытер его рукавом со лба и верхней губы.

— Пожалуйста, зачитайте последний вопрос.

— «Вот этим самым ножом?»

— А что, если это мой нож?

— Отвечайте на вопрос!

— Да. Да, вот этим самым ножом.

— Благодарю вас. А теперь расскажите, что произошло вечером десятого июля.

— Я уже рассказывал вам.

— А теперь расскажите суду.

— Тем вечером мы пошли прогуляться, — заученно завел Дэнни, словно рассказывая стихотворение наизусть. — На нас напал Моррес. В руке у него был нож. Поэтому мы были вынуждены обороняться.

— А кому принадлежала идея насчет того, чтобы отправиться на прогулку?

— Нам всем. Всем троим.

— Но кто первым сказал: «Пойдем прогуляемся»?

— Не помню.

— Это предложили вы?

— Нет.

— Апосто?

— Нет.

— Значит, это должен быть Рейрдон?

— Наверное. Я не знаю. Может быть, это была идея Амбала, возможно, это он предложил пойти погулять.

— Он что, сказал, что ему хочется прогуляться?

— Я не помню.

— Или, может быть, он сказал, что ему хочется наведаться на вражескую территорию, чтобы устроить там небольшую заварушку?

— Протестую!

— Ведь это ему принадлежала идея отправиться в Испанский Гарлем и устроить там небольшую заварушку, не так ли?

— Протестую!

— Ваша честь, вы только что предупредили…

— А теперь я должен предупредить вас, мистер Белл, чтобы вы не задавали свидетелю наводящих вопросов. Протест принимается. Опустите оба те вопроса.

— Когда Амбал Рейрдон впервые завел речь о прогулке, — сказал Хэнк, — он говорил вам о том, что вы отправитесь гулять в Испанский Гарлем?

— Я не помню. Кажется, он просто сказал: «Пойдем прогуляемся» или что-то в этом роде.

— И не уточнил, куда именно?

— Кажется, нет.

— Может быть, он сказал: «Давайте прогуляемся до Парк-авеню»?

— Может быть.

— А может, он сказал: «Давайте прогуляемся по Испанскому Гарлему»?

— Может быть.

— Ладно, после того, как вы оказались в Испанском Гарлеме, что вы стали делать?

— Мы пошли по улице… — Дэнни обернулся к Сэмелсону. — А мне обязательно отвечать на этот вопрос?

— Вопрос задан вполне корректно. Попрошу вас ответить на него.

— Мы просто шли по улице.

— Кто из вас первым заметил Морреса?

— Я… я не знаю.

— Амбал?

— Да… кажется, он. Я не знаю. Да и какая разница? Мы все били его ножами!

По залу суда пронесся приглушенный ропот. Хэнк наклонился ближе к Дэнни, и ропот внезапно смолк.

— А почему вы стали бить его ножами, Дэнни?

— Он напал на нас. У него в руке был нож.

— Дэнни, он держал в руках губную гармошку!

— Что?

— А разве нет? Разве это была не губная гармошка? Ведь у него не было никакого ножа, не так ли?

— Я… я не знаю. С виду это было похоже на нож.

— Значит, вы знали, что это была всего лишь губная гармошка?

— Нет, нет, я просто говорю, что оно выглядело, как…

— Что «оно»?

— Эта, как ее, губная гармошка. Вы же сами только что сказали, что это была именно она, разве нет?

— Да, но когда именно ты понял, что это была всего лишь губная гармошка?

— Только что. Я не знал, пока вы…

— Ты знал, что в руке он держал губную гармошку, еще когда вонзал в него нож, не так ли?

— Нет-нет. Я думал, что это был нож.

— И кто же ударил первым?

— А-А-Амбал.

В зале суда воцарилась мертвая тишина. Для Дэнни же и Хэнка никакого зала больше не существовало. Они глядели друг на друга, и по их лицам струился пот, и каждый напряженно подался вперед, словно безуспешно пытаясь установить контакт.

— А кто потом?

— Бэтмен.

— А потом ты?

— Да-да. Я не желаю больше отвечать на вопросы. Не желаю и не буду…

— Сколько раз ты ударил его?

— Четыре. Четыре!

— Почему?

— Я уже сказал вам. Он…

— Почему, Дэнни?

— Я не знаю!

— Ты же знал, что у него в руке всего лишь губная гармошка, не так ли? Разве нет?

— Нет!

— Ты знал! Ты все знал! Скажи мне правду, Дэнни! Рэндолф вскочил со своего места:

— Погодите-ка! Погодите!..

— Говори мне правду! Ты знал, что это была губная гармошка. Ты видел ее!

— Да, да, я знал, — выкрикнул Дэнни. — Ну что, довольны? Я знал!

— Тогда почему же ты ударил его ножом?

— Я… я…

— Почему? Почему, Дэнни? Почему?

— По-по-потому что остальные… Потому что остальные… остальные…

— Потому что остальные ударили его?

— Да! Да!

— И тогда ты тоже ударил его?

— Да! Я ударил его ножом четыре раза! Ну чего вы еще хотите от меня? Я ударил его, я ударил его, я ударил его!

— Ты не бил его ножом! — закричал Хэнк. — Ты лжешь!

— Что? — недоуменно переспросил Дэнни. — Что? И затем, прежде чем кто-либо из присутствующих успел опомниться и в полной мере осознать, что происходит, прежде чем прошло оцепенение, вызванное заявлением Хэнка, он бросился к своему столу, схватил голубую папку и взмахнул ею перед секретарем суда.

— Прошу приобщить к делу в качестве вещественного доказательства, — поспешно выпалил он. — Это отчет из лаборатории полицейского управления города Нью-Йорка об экспертизе орудий убийства, использованных при нападении на Морреса. Данный документ гласит, что следы крови обнаружены на лезвиях только двух ножей. Лезвие третьего ножа оказалось чистым. Кровь осталась лишь на рукоятке этого ножа. — Он снова обернулся к Дэнни. — Это тот самый нож, который ты опознал как свой, Дэнни! Ведь ты же перевернул нож, не так ли? Ты лишь делал вид, что бьешь Морреса ножом. На самом деле ты всего-навсего наносил ему удары рукояткой своего ножа!

— Нет! Нет! Я резал его по-настоящему!

— Не лги, Дэнни! Чего, черт побери, ты боишься?

— К порядку! К порядку!

— Я резал его, я резал его!

— Ты лжешь!

— Я… я… я…

И внезапно Дэнни Дипаче обмяк и потупился. Он выглядел совсем подавленным. Обессиленно опустившись на стул, он упрямо замотал головой и жалобно заплакал, время от времени тихонько поскуливая, словно побитый щенок.

— Так ты ударил его? — чуть слышно, почти шепотом спросил у него Хэнк.

— Я в жизни ни разу ни на кого не поднял руку, — пробормотал Дэнни сквозь слезы. — Никогда, никогда, никогда. Я никогда никому не сделал больно. Никогда, о Господи, никогда этого не было!

— Ладно, Дэнни, — тихо сказал Хэнк.

— Но я… я не хотел, чтобы они думали, будто я струсил. Разве мог я показать им, что мне страшно? Разве мог допустить, чтобы они это поняли?

Репортеры вслед за Майком Бартоном уже начали пробираться к дверям, находящимся в дальнем конце зала. Мэри Дипаче, сидевшая вместе с мужем в первом ряду, вскочила с места, готовая броситься к сыну.

— К порядку! — поспешно сказал Сэмелсон. — В заседании суда объявляется перерыв до двух часов. Прошу окружного прокурора и адвокатов защиты немедленно пройти ко мне в кабинет. — Он встал.

— Всем встать! — крикнул секретарь, и в тот же миг, как только Сэмелсон вышел, весь зал немедленно пришел в движение, превратившись в громкоголосый людской водоворот.

Дэнни Дипаче, все еще остававшийся на свидетельском месте, тихо плакал, и тогда Хэнк вытащил из нагрудного кармана носовой платок и протянул ему:

— Вот, сынок, возьми. Утри слезы. Все закончено.

— Я не должен плакать, — пролепетал Дэнни, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. — Плачут только трусы и слабаки.

— Мужчины тоже иногда плачут, — сказал Хэнк и был рад, когда Дэнни взял у него платок.