Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Диков Григорий - Белый волк Белый волк

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Белый волк - Диков Григорий - Страница 5


5
Изменить размер шрифта:

А Егорка еле на ногах держится: он с утра не ел, пил только воду, и от духоты голова кружится. Сил больше нет играть. Сгреб он деньги в кучу и говорит: «Вы ружье немецкое за коня и тридцать рублей играли. Я его играть не буду. Хотите — куплю его за сорок, а коня, перстни и сбрую оставляйте себе. И игру на том закончим».

Казаки как это услышали — обрадовались и сразу по рукам ударили. Забрали они свои сорок рублей и драгоценности, отдали Егорке ружье и быстро из трактира убрались, пока малец не передумал и снова играть не запросился. А Егорка ружье взял в обнимку и прямо на лавке заснул, как только казаки ушли. Такой вот он усталый был.

Проспал Егорка всю ночь и проснулся только к следующему вечеру, от голода. Ну, теперь у него деньги были — целых сорок рублей! Он и поел вволю, и за вино Афонино с трактирщиком расплатился. Народ вокруг Егорки весь день толпится — все на везунчика посмотреть хотят, а больше на ружье, которое таких денег стоит. Егорка и сам не мог ружье из рук выпустить — все представлял, как он из этого ружья в волка целится.

На следующее утро стал собираться Егорка в обратный путь, лошадь на дворе запрягать. Подходит к нему немец и говорит: «Дай мне ружье мое в последний раз в руках подержать, попрощаться».

Вдруг Егорке мысль в голову пришла. «Вы, — говорит, — дядя, стрелять хорошо умеете?»

Немец отвечает: «Стреляю я лучше всех, кого встречал. Я до того как к царю в войско нанялся, у графа Флекенштайна в Неметчине в егерях служил, его охотой заведовал. В голубя с пятидесяти саженей мог пулей попасть. Только мне теперь стрелять не из чего».

Егорка говорит: «А у меня ружье есть, а стрелять я не умею. Может, научите огневому бою?»

Немец рассмеялся: «Сразу не научу. Вот если каждый день заниматься, с ружьем спать ложиться и вставать по утрам, через месяц, может, научишься немного. Только я бесплатно учить не буду».

«А я и не прошу, — говорит Егорка. — Вижу я, что вам ружье назад хочется. Давайте так порешим — вы с мной в деревню поедете, выучите меня и других наших деревенских из ружья стрелять, а по весне, как мы всех волков окрестных перебьем, мы вам ваше ружье отдадим. И еще пять рублей в придачу, чтобы было на что домой в Неметчину доехать».

Стал немец, Яков Карлович, расспрашивать, что и как, и какие у работы условия. Егорка ему все и рассказал: что у них в деревне волки трех человек загрызли, что приехали они с Афоней в город снасть покупать и ружье, да проигрался покупщик и сбежал. Что теперь деньги у него есть, да только в деревне никто с ружьем охотиться не умеет.

Яков Карлович подумал-подумал и говорит: «По всему видать, волков у вас вокруг деревни много, одним ружьем не управиться. Дай мне десять рублей жалованья и купи еще три ружья и снастей разных. К весне ни одного волка не останется».

Так и порешили. Егорка еще три ружья купил, попроще, без узоров, да пороха мешок, да пуль свинцовых три шапки, да пакли, да пару железных капканов, и еще какого-то добра и снастей охотничьих. Осталось у него ровно тринадцать рублев. Десять он на жалованье Якову Карловичу отложил, два решил попу вернуть — за то, что попов рубль его в игре выручил, а на остаток накупил всяких гостинцев для всей деревни: калачей, рыбы сушеной, яблок засахаренных и ведро вина. Не с пустыми же руками возвращаться!

Погрузили все это добро Егорка с Яковом Карловичем на сани, закрыли пологом и поехали из города. Едут, разговаривают. Яков Карлович Егорке и говорит: «А ведь повезло тебе, мальчик, в игре. Так только новичкам везет!»

Егорка в ответ: «В первый раз, может, и повезло, и во второй, и в третий. Да только на одном везении восемьдесят рублей не выиграешь. Я, дядя, пока вы с казаками играли, на стол да на косточки смотрел, как они падают, запоминал. У казаков косточки неровные, края чуть сточены, сразу и не заметишь. Если рука верная — можно так бросить, что на два раза из пяти как хочешь, так и выпадет. Вот казаки у вас и выигрывали. Да только я тоже не промах — в деревне никто лучше меня в бабки не играет, у меня рука верная и глаз острый. И вина я не пил».

«Да что же, — говорит Яков Карлович, — ты лучше казаков их косточки знаешь? Они ими, может, всю жизнь играют, а ты в первый раз увидел — и все понял?»

Егорка в ответ: «Не в косточках дело. Я два вечера на стол глядел и весь его выучил: где какая трещинка, где сучок, а где гладко, как какая косточка где от стола отскакивает и переворачивается. А казаки стола не знали, только на косточки свои надеялись. Вот и проиграли!»

Дивится немец сноровке Егоркиной. А Егорка спокойно так едет, лошадью правит — будто каждый день по восемьдесят рублей выигрывает. Это он, правда, спокойный только с виду был. Внутри у него сердце от радости так и прыгало.

УЧЕБА

Обратная дорога быстрее была, до Высоцкого доехали еще до заката. Собрался народ вокруг саней: все Якову Карловичу кланяются, на ружья дивятся да наряд его немецкий смотрят.

Егорка гостинцы роздал и мужикам все рассказал: как Афоня деньги проиграл, как он их обратно выиграл, и о чем он с немцем договорился. Мужики Егорку похвалили, а поп поругал. Греховное это дело, говорит, в закладные игры играть! Их государь-батюшка запретил. И в «Домострое» написано, что зернью бесы тешатся. Поругал, епитимью грозился наложить, но потом успокоился и даже два рубля свои обратно взял.

А ловчему сразу же лучшую избу отвели, бабы стол накрыли. Поужинал тот, зевнул и лег спать на печку, а Егорка там же на лавке устроился.

Наутро Яков Карлович к себе семерых молодцов потребовал. Стал он их ружейному делу учить: как заправлять ружье, как держать, как целиться, как чистить. Так три дня прошло, Крещение наступило. Когда праздник прошел, решил немец их в деле попробовать. Вывел на лед, на середину Реки, сто шагов к тому берегу отмерил и воткнул в снег палку, а на нее горшок одел. Кто, говорит, в горшок пулей попадет, тому я свой кушак красный отдам.

Стали молодцы стрелять. Никто в горшок не попал, ни с первой пули, ни со второй, ни с третьей. Ничего не сказал Яков Карлович. Взял только свое ружье, на плечо положил и к деревне пошел. Молодцы за ним идут, понурые. Как на косогор поднялись, Яков Карлович вдруг развернулся, присел на одно колено, замер на миг — и выстрелил из своего длинного ружья. Молодцы от испуга присели, потом повернулись — а горшка-то на палке нету, одни черепки на снегу валяются.

«Ну, что, — говорит, — лапотники, — видите, как стрелять нужно? То-то же…» — сказал и к себе в избу вернулся.

Ну, к Масленице научились молодцы из ружья в цель попадать. Не со ста шагов, с тридцати, и заряжают медленно, но все лучше, чем ничего. Решили это дело отпраздновать. Напекли блинов, и Якова Карловича в избу пригласили, вместе с молодцами. А к блинам и рыбы соленой достали, и грибов, и масла топленого. И вина, конечно. Да не простого вина, а сладкого, на клюкве, на меду, на смородиновом листу. Всем налили по чарочке, а перед Яковом Карловичем братину поставили. Пей, дорогой гость!

Ну, Яков Карлович и пил. Крепок он был, вино его долго не брало. Многие наши уже под столом лежали, а Яков Карлович сидит с прямой спиной, как журавль на болоте. Только после третьей братины и он заскучал, пригорюнился. Да и было над чем — девки сели в круг песни петь, поначалу веселые, а как ночь спустилась, стали петь про Реку нашу широкую, да про разлуку, да про долюшку горькую русскую. Слушал их Яков Карлович, слушал, да и расплакался.

Дед Терентий — тот один оставался трезвый, — у него и спрашивает: «Что плачешь, родименький, али вспомнил чего?»

«Эх, — отвечает Яков Карлович, — мне не вспоминать, мне забыть бы надо, да не получается».

Терентий ему говорит: «А ты, Яков Карлыч, в себе-то не держи, расскажи, что на душе, — авось и полегчает».

Оглядел вокруг себя немец, слезы отер и говорит: «Ну что же, Терентий, слушай мой рассказ. Только строго не суди — не всякий такую жизнь проживает, как я, не всякому мое страдание понятно будет».