Другое утро - Макарова Людмила - Страница 39

Она тихо, чтобы не потревожить его раньше времени, сняла с себя всю одежду и осторожно легла рядом. «Ну, держись, серьезный мальчик Саша Аксенов, сейчас ты у меня проснешься как миленький», – молча пообещала она сама себе и еще прохладной от ромашковых стеблей ладонью проникла в складку его плотно завернутого одеяла. Внутри стоял плотный жар его тела, и она впервые наконец-то почувствовала, что он весь, целиком, сейчас здесь с ней, только с ней. Под бегом ее пальцев он заворочался, забеспокоился, напрягся и, не открывая глаз, вдруг с неожиданной для него ловкостью попытался перехватить инициативу.

– Лежи смирно, – не терпящим возражений тоном шепнула ему на ухо Ира, нажала локтем на его плечо и опрокинула на спину. Сейчас она была всесильна.

Она не считала себя очень уж темпераментной особой. Настоящее, не вызванное бегством от одиночества или потребностью самоутверждения желание приходило к ней редко и непонятно по каким причинам. По крайней мере широкие плечи и голливудская улыбка таким основанием уж точно не являлись. Картинная внешность Максима, например, частенько ей мешала и раздражала, так что она по возможности избегала выходить с ним «в люди». Спящий же как агнец на старом топчане, худой и жилистый Аксенов вызвал в ней настоящую бурю желаний. А желаний своих она уже научилась не стесняться. Да нет, вовсе не потому, что на нее подействовали книжки и фильмы, героинями которых были девушки без комплексов. Просто со временем она поняла, что от ее стеснительности в постели плохо не только и не столько ей, так же как не только, а может, и не столько ей от ее свободы хорошо.

За эту свободу она, воспитанная в строгих, где-то даже пуританских правилах, заплатила немалую цену страхом, стыдом и сомнениями. Потому, забыв на время, где она, кто она, с кем и почему, выплеснув на него всю, до последней капельки, силу своего желания, она распласталась на тахте, блаженно прикрыла веки и ждала положенного восхищения и благодарности. А то, что он благодарен, восхищен, оглушен, раздавлен, потерян, подчинен и – возвеличен, было ей и так ясно. Это до смешного просто читалось в его обычно бледно-голубых, а теперь ярко-синих глазах. Для этого Ире не нужно было даже в эти глаза смотреть. Они лежали на разных концах широкой тахты, приходили в себя, слишком переполненные, чтобы соприкоснуться. Потом Аксенов подвинулся к Ире, с опаской, словно хрупкое стекло, взял ее ладонь, переплел своими ее пальцы и выдохнул:

– Ирка, ты…

…Ив тонкую дверь веранды постучали так, что содрогнулась не только дверь, но и вся веранда целиком, разве что исторические фолианты Василия с полок не попадали.

– Эй, ну вы и спать горазды! Поднимайтесь скорей, а то мы уходим, – раздался за дверью зычный голос Антона.

– Можно подумать, не мы, а они молодожены, – хихикнула рядом с ним Оля, осмелевшая то ли от своего нового положения замужней дамы, то ли от того, что приезжий брат находится за дверью и можно не опасаться наткнуться на его взгляд.

– Выходите, мы вас догоним, – крикнула вдогонку их удаляющимся шагам Ира.

– А я никуда не пойду. Не хочу, – заявил Аксенов и нагло полез ее целовать.

– Ну, Саш, отстань. Как тебе не стыдно! Все тебя ждут не дождутся, обычаи надо уважать, – смеясь, отстранилась Ира и пошлепала босыми ногами по приятному на ощупь деревянному полу к своей сумке, доставать майку и джинсы.

– – Не стыдно, – не отставал Аксенов, шлепал за ней по пятам и все норовил за что-нибудь ухватить. Его восторженное настроение очень быстро сменилось настойчивым, беззастенчивым ощупыванием ее с головы до ног.

И глазами и руками. Но Ира такой перемене не удивилась и тем паче на нее не обиделась, она знала, что сейчас он испытывает то же самое удивительное чувство: "Моя.

Вся. Здесь".

– Ну-ка быстро одевайся! – Она дала себя хорошенько рассмотреть, но шлепнула его по руке:

– Приехал раз в сто лет к родителям и полдня в постели валяется! – Но тут же развернулась к нему, обхватила за шею, заглянула в глаза и серьезно сказала:

– Дурачок, я же никуда не денусь.

– Тогда давай быстренько на выход, – сразу успокоившись, обычным приказным тоном ответил он. – У нас кладбище близко. Догоним.

Глава 12

Кладбище оказалось не просто близко, а рукой подать – до конца улицы и через луг. Когда они вышли на пересекающий наискосок высокую луговую траву проселок и увидели хвост процессии, гуськом подбиравшейся к воротам кладбища, Аксенов успокоился и сбавил шаг:

– Ну все, успели, теперь можно не спешить.

– А ты в детстве не боялся, что кладбище так близко? – заинтересовалась Ира, представив себе, что мальчишкой Аксенов наверняка бегал, по этому лугу и неизменно должен был видеть эту рощицу за забором, которая на самом деле вовсе и не рощица, а кладбище.

– Чего тут бояться? Мы в свежевырытых могилках в войнушку играли. Как окопы использовали, – удивился ее вопросу он. – Нет, ночью, конечно, страшновато.

Ночью мы туда ходили, чтоб повыпендриваться друг перед дружкой. Ну еще девчонок иногда водили: где-нибудь калитка хлопнет или ветка хрустнет, она запищит и к тебе в объятия.

– И ты водил? – строго спросила Ира.

– А что я, рыжий, что ли? – почему-то обиделся Аксенов, проведя ладонью по своей залысине, точно для того, чтобы еще раз убедится, что он не рыжий, а лысый.

Но быстро сдался. – Нет, я не водил. Некого было. Я в Таньку Тимьянову был влюблен. Безответно.

– А меня бы повел?

Аксенов возмутился:

– А я что делаю?

– Нет, это днем, это не считается, – надулась Ира.

Аксенов понял правильно. Он оглянулся на охранника, который лениво плелся сзади, справедливо полагая, что здесь его подопечному вряд ли что-нибудь угрожает, подхватил Иру и закружил:

– Но ведь это совсем не мешает мне тебя хорошенько прижать.

Ира успела заметить, что парень остановился поодаль, усердно смотрит в другую сторону, на крыши домов, и подставила губы для поцелуя.

– Знаешь, о чем я сейчас думаю? – чуть слышно спросил он, когда с подростковым беспорядочным и жадным поцелуем было покончено.

– Знаю. Ты думаешь о том, как мог столько лет без меня прожить, и еще о том, что в день той моей презентации ты мог бы быть в отъезде или просто не выходить из дома.

Аксенов был явно разочарован ее проницательностью.

– Откуда ты знаешь?

– От верблюда! – дразнилась Ира. – Господи, да об этом написано во всех без исключения любовных романах.

– А еще что там написано? – легко поддался на ее провокацию Аксенов.

– Остальное всюду по-разному. Как сложится.

С минуту шли молча. Но Ире это быстро надоело,. она просунула руку ему под локоть и легко, испытывая головокружительное удовольствие от этой легкости, призналась:

– Я узнала, что ты об этом думаешь, потому что думала о том же. Мне даже кажется, что, если бы тогда я не поехала на эту презентацию, не встретила тебя и не шла бы сейчас по этой тропинке, меня бы в данный момент времени уже не было. Не знаю как, но не было.

Глупости, да?

Она заглянула ему в глаза, ожидая опровержения своих сомнений. «Нет, не глупости, – должен был сказать он, – я и сам чувствую то же самое».

– Глупости, – строго, даже сердито, ответил он. – Глупости, потому что никаких «если бы» не бывает; а то, что мы с тобой жили поодиночке, было давно и не правда.

Поминально-свадебную процессию они догнали у могилы бабушки и деда, родителей Николая Александровича. Все столпились возле ограды, выкрашенной в голубой цвет, а Зоя Васильевна сбросила проволочное кольцо, удерживающее дверцу, и вошла внутрь. Осмотрелась, протерла белой тряпочкой овальные керамические фотографии на памятнике, шумно вздохнула и склонилась в поклоне:

– Ну, здравствуйте, мама, здравствуйте, папа.

Следом за ней, бочком, словно стесняясь, в оградку вошла мать Дмитрия, тоже поклонилась в пояс:

– День добрый, Александр Артемьич, день добрый, Антонина Петровна.