Наказание любовью - Картленд Барбара - Страница 2

С раздражением она отвернулась от зеркала, сняла платье, надела халат, подняла жалюзи и распахнула окно.

Ее комната выходила на площадь. Уже почти светало, и в отдалении можно было услышать грохот грузовиков, подвозивших овощи и цветы в Ковент Гарден. Сад на площади казался голубым и таинственным в неподвижных тенях. Такси развозили припозднившихся гуляк по домам, полицейский замедлил шаг, чтобы проверить, все ли двери закрыты.

Посмотрев на противоположную сторону улицы, она почувствовала, что в тени раскидистого дерева стоит человек. Он стоял настолько неподвижно, что сначала она даже не заметила его. Приглядевшись, она увидела, что он очень высок, широкоплеч и, к ее удивлению, смотрел прямо на их дом. Он держал руки в карманах пальто, был без шляпы и, казалось, что, несмотря на ранний час, просто вышел погулять.

Как только она пошевелилась, он поднял голову и стал вглядываться, как будто старался узнать ее. Их разделяло значительное расстояние. Когда же она отступила в темноту комнаты, он повернулся и медленно ушел. Она наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду, ни разу не обернувшись.

Диана рассеянно подумала о том, кто бы это мог быть и почему он здесь оказался. Это было не впервые, отчаявшиеся молодые люди безутешно бродили под ее окнами, но она была уверена, хотя едва различила его черты, что этого человека она раньше никогда не видела.

Так или иначе совершенно без всякой причины он заинтересовал ее. На минуту у нее возникла идея спуститься и заговорить с ним, но, посмеявшись над собой, она опустила жалюзи и через десять минут крепко заснула.

Утром она снова корила себя за легкомыслие. Ей было жаль глупого молодого человека, получившего чересчур жестокое наказание за свою самонадеянность. Вдруг она почувствовала отвращение к тому, что позволила себя втянуть в то, что больше соответствовало бездумным проделкам младших школьников. Однако ее гордость не позволила признаться матери в своем проступке, и когда та упрекнула ее, в ответ она тихо рассмеялась.

Стэнлиэры всегда отличались гордостью. Даже когда Джеймс Первый был возведен в титул графа, глава семейства отказался принять этот титул под каким-либо другим именем. Это сегодня и сделало родословную Стэнлиэров уникальной. Графский титул Стэнлиэров давал наследникам право на почетный титул виконта Стэнлиэр, и все остальные потомки тоже носили только имя Стэнлиэр.

Диана была единственным ребенком нынешнего седьмого графа. От чрезмерной избалованности гипертрофированное чувство собственного достоинства переродилось в черствость и безразличие к другим, граничащие с бессердечностью. Смелость, которой отличался ее прадедушка, принявший даже смерть с улыбкой, мужество другого Стэнлиэра, который пошел в атаку, когда только отступление могло спасти его жизнь, не проявились в Диане, когда речь шла о настоящих и глубоких чувствах.

В ней не было сострадания к слабости, она презирала людей, особенно женщин, когда видела малейшие ее признаки. Но поскольку в жизни она не сталкивалась с более серьезными проблемами, чем подумать над предложениями о замужестве, она была плохим товарищем, жизнь преподносила ей радостные минуты, но всего лишь на мгновенье.

Она была очаровательна, умна, но никто еще не покорил ее сердце. Семья давно оставила попытки повлиять на нее. Когда речь шла о предложениях, она раздражалась и совершенно не прислушивалась к материнскому совету по поводу положительных качеств женихов, поэтому леди Стэнлиэр приходилось довольствоваться старинной поговоркой: «Свет не клином сошелся…»

Одетая для верховой езды, Диана сбегала вниз по лестнице, когда мать встретила ее в холле.

— Здесь какой-то мистер Кастэрс к тебе, дорогая, — сказала она. — Он говорит, что это важно.

— Проклятье! Кто он? Что ему надо?

В это утро Диана была в плохом настроении, ее все раздражало.

— Он настаивает на встрече с тобой, — ответила леди Стэнлиэр. — Кажется, он очень мил. Думаю, что не встречала его раньше.

Диана остановилась, раздумывая над словами матери. Она была в бриджах и бледно-голубой рубашке, без шляпы и жакета, которые могли бы стеснять свободу движений, в руке она держала небольшой хлыст.

Нет, она не могла вспомнить это имя. Возможно, кто-то из прессы, она горячо надеялась, что вчерашний инцидент еще не достиг ушей вездесущих журналистов.

— Я не думаю, чтобы это было так важно, — сказала она матери и вошла в библиотеку. На ковре перед камином стоял очень красивый мужчина. Что-то неуловимо знакомое было в его лице, но она не могла вспомнить, где и когда его встречала.

— Добрый день.

Он пожал протянутую ею руку.

— Прошу прощения за то, что задержал вашу прогулку, леди Диана, — произнес он. — Но мне надо передать вам поручение, хотя прошло слишком много времени, больше года.

— Поручение? Мне?

Диана вопросительно подняла брови.

— От Джека Мельбурна, — проговорил он.

Диана нахмурилась.

— Джек Мельбурн? Я не могу… — Она задумалась, затем после паузы продолжила: — О, да, я помню. Я знала его несколько лет тому назад. Как он? И почему посылает вас ко мне с поручением?

Легкая тень удивления проскользнула по лицу Яна, когда Диана сказала, что не помнит Джека. Слишком хорошо он помнил его крик: «Диана! Диана!» Он вновь увидел лицо Джека, услышал его последнее обращение к любимой, вспомнил о его мучениях в самые тяжелые дни болезни и понял, что перед кончиной Джек ни на минуту не расставался с образом любимой.

В этот момент Ян охотно убил бы Диану за ее красоту и легкомыслие по отношению к человеку, для которого она так много значила.

И он ответил сурово:

— Джек Мельбурн умер.

На какой-то момент она растерялась. Потом тихо сказала:

— Очень жаль.

— Он умер, — повторил Ян, — чтобы помочь своим товарищам. Застрелившись, он спас девять жизней, включая мою. Я только что вернулся из Африки, и я считаю своим долгом передать вам его последние слова.

— Да?

Диана ждала, ее темные глаза пристально смотрели на него со странным выражением, и Ян не мог понять, о чем она думает.

— Когда он умирал, — сказал Ян, — он прошептал: «Скажи Диане, что я любил ее».

Произнося эти слова, голос его непроизвольно смягчился, но опять сразу же стал суровым, и он добавил:

— Надеюсь, что теперь вы его вспомните.

Диана сжалась от презрения, сквозившего в его голосе. Она не привыкла к тому, чтобы мужчины говорили с ней таким тоном. Осторожно и тихо ответила:

— Конечно, я теперь вспомнила. Когда вы упомянули его имя, вы захватили меня врасплох, ведь я не видела Джека два года.

— Я не знал, — произнес Ян с горечью, — что женщина так легко забывает человека, который ее любит.

— Возможно, вы вообще ничего не знаете о любви, — ответила Диана.

— Да, о такой, как ваша, действительно не знаю, — ответил Ян.

Минуту они стояли, пристально глядя друг на друга. Между ними была объявлена война.

Диане хотелось, чтобы он склонился в привычном для нее благоговении. Она была уязвлена его презрением точно так же, как римская патрицианка могла считать себя оскорбленной дерзостью раба. А Ян, хотя и был взбешен, не мог не поддаться ее очарованию. С откинутой назад головой и горящими глазами она была хороша.

— Как вы смеете грубить? — воскликнула Диана в ярости. — Вы считаете, что можете прийти сюда и оскорблять меня только потому, что я забыла какого-то ничтожного молодого человека. Можно подумать, что через минуту я могу вспомнить всех глупцов, которые когда-либо в меня влюблялись! Джек Мельбурн был сентиментальным, влюбленным идиотом, которого я не выносила, и если он ушел из этой жизни, тем лучше, и, ради Бога, оставьте эту чепуху о «высокой любви»…

— Прекратите!

Ян подскочил и схватил ее за запястье.

— Не смейте говорить так о Джеке! Он был слишком хорош, чтобы вы могли понять его, теперь я знаю это! Да, действительно, может быть, для него смерть — это лучший выход, он не знал, что был влюблен в такую, как вы.