Призрак из страшного сна - Ольховская Анна Николаевна - Страница 32

Да, мне не стыдно. Не то чтобы я злорадствовала, хотя… Но эта женщина сама виновата во всех своих бедах. За все время пребывания у нас Кошамба не позволила себе даже случайно кого-либо оцарапать. Она очень деликатная и воспитанная кошка. Со всеми.

Кроме «любимой хозяйки».

А суета внизу нарастала. Само собой, мы с Кошамбой подслушивали под дверью. Вернее, я подслушивала, прильнув ухом к щелке, а кошка продолжала мять меня лапами и громко трещать. Причем из-за ее треска расслышать я могла от силы лишь половину того, что происходило на первом этаже дома.

Марфа занималась стонавшей от боли Магдаленой, и, судя по всему, у нее это неплохо получалось, потому что минут через двадцать, когда раны были промыты и обработаны травяными мазями, дамочке явно стало легче.

Это можно было понять по сменившим стоны возмущенным воплям. Магдалена опять с упорством дятла требовала пристрелить Присциллу. И немедленно, чтобы она, Магда, это видела! Иначе она подаст в суд за нанесение тяжких телесных повреждений!

– Любопытно, и кому ты вчинишь иск, дорогая? – О, прибыл Кульчицкий. – Присцилле? Сколько угодно. Я даже сам вызовусь сопровождать ее в суд, причем с моим адвокатом. Это будет процесс века!

– Ты… ты еще и издеваешься?! – Ага, дамочка опять сменила тактику, теперь она не орет, а вещает тоном оскорбленной невинности, голос ее срывается и дрожит. – Меня, твою законную жену, мать твоего сына…

– А вот про сына тебе не следовало упоминать, – в голосе Венцеслава хрустнул лед. – Это из-за тебя он сейчас неизвестно где и неизвестно с кем! Это ты прицепила на него жучка, и нас выследили!

– Ничего я не цепляла!

– Магдалена, хватит! Ты можешь отрицать все что угодно, но мне на это наплевать! Из-за тебя пострадали люди, пропал мой сын! И тебе еще хватило наглости заявиться сюда и качать права?!

– Я не…

– А вот интересно, – ух ты, а он здорово рассвирепел, – чем ты смогла заинтересовать тех чешуйчатых тварей, что они стали твоими союзниками?

– Прекрати! Я вообще не понимаю, о чем ты! Какие твари, что за союзники? И насчет сына ты не прав – я пытаюсь, я стараюсь принять Павла! Но пойми, для меня это совсем не просто! Ведь есть Сиги, и я, в отличие от тебя, не могу отречься от него! Ах… мне плохо… воды…

– А теперь-то с какого перепугу сознание терять? – хмыкнул Дворкин. – Мази Марфы отлично обезболивают, я по себе знаю.

– Думаю, этот обморок из арсенала уловок. Да, Магда?

Молчание.

– Ну-ну, полежи, подумай. Саша, приготовь микроавтобус, пусть его из гаража выкатят. Отвезем мою – уже совсем скоро это случится – по документам бывшую супругу по месту ее нынешнего обитания.

– Ее в больницу надо, – вмешалась Марфа. – На некоторые раны швы, похоже, придется накладывать, уж больно глубокие.

– Значит, отвезем в больницу.

Глава 31

– Все, Павел, на сегодня хватит, – тренер подошел к беговой дорожке и выключил ее.

– Не надо! Я не устал!

– Это тебе так кажется. А вот датчики сигнализируют об обратном – предел выносливости опасно близок.

– Да ну, бросьте! – Павел легко спрыгнул с беговой дорожки и сделал несколько упражнений. – Видишь? И еще сколько угодно могу! Саул, включи тренажер!

– Не могу. Мне твой доктор выдал четкую программу тренировок и строго-настрого запретил какую-либо самодеятельность.

– А кто же ему скажет?

– А он сам все поймет. Тебе ли не знать, ты у нас вообще уникум по части способностей. И физических, кстати, тоже. Не верится, что всего три недели назад ты получил пулю в грудь…

– Не надо об этом, – поморщился Павел, чувствуя, как разум мгновенно начинает заволакивать багровой пеленой гнева.

– Извини.

Павел молча кивнул и направился в душевую, на ходу делая дыхательные упражнения по системе йогов, чтобы вернуть сознанию уверенность, мышлению – четкость, душе – сосредоточенность.

Сосредоточенность на поставленной им перед собой цели.

Доказать подлым людишкам, этим потомкам обезьян, насколько они были неправы, считая его генетическим отбросом!

Это – глобальная цель. А более конкретная, ближайшая – отомстить отцу и восстановить справедливость. Вытащить брата из тюрьмы, вернуть матери дом и спокойную, обеспеченную жизнь. А то бедняжке приходится снимать халупу ободранную рядом с СИЗО, где держат Гизмо, чтобы быть поближе к сыну.

Эти двое – мать и брат – были единственными представителями человеческого рода, к которым он испытывал теплые чувства. А в целом… В целом Павел стыдился своего родства с потомками обезьян. То ли дело – драконы!

Те, кого людишки в своих байках назвали мерзким словом «рептилоиды».

Нет, не рептилоиды – драконы! Древнейшая раса, населявшая Землю задолго до того, как первая обезьяна спустилась с дерева и взяла в руки палку.

Драконы очень долго не обращали внимания на возню обезьян – так же, как людишки сейчас не обращают внимания на, скажем, муравейники. А потом стало уже слишком поздно…

Потому что обезьяны плодились с невероятной по сравнению с драконами скоростью. Женщины-драконы беременели все реже, а потомство у них рождалось все более хилое. И настал день, когда драконам пришлось уйти в подземелья, спрятаться. И научиться жить среди людишек, маскируясь и отводя им глаза.

Но это не очень-то хорошо спасало расу от вырождения. Единственным выходом была ассимиляция, слияние двух рас. И драконы делали все возможное, чтобы это случилось, пусть даже их методы, мягко говоря, не нравились людишкам.

Много веков прошло, прежде чем появился он, Павел. И едва не погиб сразу после рождения… По приказу отца.

Павел стоял под душем, мысленно отправляя вместе со струями воды прочь весь негатив, как бы смывая его с себя. Нельзя зацикливаться на гневе, эмоции расслабляют.

Он вообще не любил, когда в его душе начиналось брожение чувств и эмоций, когда – особенно по вечерам, перед сном – его накрывало волной воспоминаний, когда пережитое начинало выжигать в ледяном монолите его души болезненные дыры. Сквозь которые вновь и вновь просачивались картинки из прошлого…

И ладно бы одни и те же, которые он видел, находясь без сознания, когда память мучительно возвращалась к нему! Так нет же, иногда проявлялись какие-то рваные лоскуты совершенно иной, чужой реальности.

Нет ни одной законченной, понятной картины, лишь лица, звуки, запахи, ощущения…

Порою – не самые приятные. Чудовищно изуродованное тело девушки, например. Крики и кровь. Какой-то черно-белый кот, рвущий здоровенную откормленную крысу. Странное, безжизненное лицо незнакомца, пистолет в его руке, нацеленный на него, Павла.

Но были и другие, светлые, теплые картины. Такие теплые, что хотелось назвать их своими, чтобы в его жизни были и другие, не только мать с братом, представители человеческого рода, смотревшие на него с такой теплотой, нежностью, любовью, каких он не ощущал даже в присутствии мамы и Гизмо.

Высокая статная женщина с уложенной кольцом вокруг головы роскошной русой косой. Смеющееся лицо кареглазого парня. Пытливый сопереживающий взгляд светловолосой светлоглазой девушки. Дружеское участие высокого мужчины с холодноватыми голубыми глазами. И самое главное, самое нежное, самое невероятное – тихое «люблю», вновь и вновь повторяемое какой-то красивой, очень красивой девушкой.

Все это мешало ему, разрывало на части мозг, растапливало лед ненависти к людишкам. Разумом он понимал – такого не может быть, скорее всего он каким-то образом подключается к сознанию человека, живущего неподалеку от убежища драконов.

А происходит это из-за того, что он пока еще не восстановился полностью после ранения и амнезии. Надо почаще тренировать не только тело, но и разум, духовные практики людишек порою бывают очень полезны. И благодаря им Павел учится правильно распоряжаться своими ментальными способностями.

Истинный объем которых он, если честно, скрывал от своих друзей-драконов. Почему – Павел пока и самому себе объяснить не мог. Что-то на уровне подсознания заставляло его демонстрировать лишь надводную часть айсберга: способность к гипнозу, умение блокировать постороннее воздействие, улавливание истинных чувств и эмоций собеседника.