Призрак из страшного сна - Ольховская Анна Николаевна - Страница 25

Было только здесь и сейчас. Словно он только что родился. И прошлого у него нет.

Но он абсолютно точно знал, неизвестно откуда, что таких существ, периодически появлявшихся возле него, менявших капельницы, проверявших показания аппаратуры, выполнявших функции санитарок, так вот: их, таких, не бывает!

Люди – другие. Вот как тот седой мордастый профессор. Как…

В памяти все чаще и чаще, сначала размытым пятном, постепенно проявлявшимся более четко, возникало одно и то же лицо. Женское. Вернее, девичье, совсем молодое.

И очень красивое.

И смотревшее на него с такой нежностью, с такой любовью, что сердце его начинало метаться в груди, словно сумасшедшая птица.

Но он понятия не имел, кто это…

А разговаривать со своими галлюцинациями он и вовсе не собирался, делая вид, что не слышит и не понимает ничего. Лежал с открытыми глазами и тупо пялился в потолок, одновременно чутко прислушиваясь к происходящему.

И очень скоро он понял, что может слышать не только ушами. Если настроиться на определенную особь, становилось понятно, о чем эта особь думает.

И это тоже очень даже логично укладывалось в версию непрекращавшейся галлюцинации. Потому что всплывшее, как спасательный круг, слово «телепатия» было из разряда фантастики. Это он точно знал.

Опять же – непонятно откуда. Вот словно родился он не писающимся и орущим младенцем, а сразу таким – взрослым, с определенным багажом знаний.

И с чистым листом личности.

Очень скоро он ощутил, что лежать и ждать возвращения нормальной реальности ему надоело. Голова больше не кружилась от слабости, очаг боли в груди погас, мышцы его требовали движения, разум – общения.

Потому что без общения он не сможет вернуть себя, вспомнить, кто он такой.

И однажды он повернул голову к забиравшей поднос с грязной посудой санитарке и хрипло произнес:

– Позовите врача.

От неожиданности – пациент на протяжении нескольких дней весьма удачно изображал бревно с глазами – длинная тощая особь женского пола выронила поднос и вскрикнула.

Он поморщился от резкого звука и недовольно осведомился:

– Я сказал что-то крамольное?

Особь отрицательно помотала головой и, торопливо подобрав с пола посуду, стремительно выбежала из палаты.

Ну да, комната, в которой он находился, больше всего походила на больничную палату. Вот только окон в ней не было.

Минуты через две дверь распахнулась, впуская мужскую особь из его галлюцинаций. Особь улыбнулась – на мгновение мелькнул раздвоенный язык – и приветливо произнесла:

– Ну, здравствуйте, Павел! С возвращением!

Глава 24

Мартин молча поднялся, пару мгновений смотрел на меня, словно собираясь сказать еще что-то, затем развернулся и ушел в хвост вертолета, где его ждал Кульчицкий.

А Олежка сел рядом со мной и поинтересовался:

– Ну как, поговорили?

– Поговорили, – буркнула я, опять старательно выворачивая шею – когда меня начинают жалеть и расспрашивать, слезы, совершенно предательским образом просочившиеся из уголков глаз, превращаются в Ниагару. – Ты мне лучше скажи, что вы там решили вашим коллективным разумом? Как Пашку искать будем? И что это за уроды такие были, Пашку забравшие?

– Варька, ты разговор в сторону не уводи, Сусанин с косичкой! Ты сказала Мартину правду?

– Какую еще правду?

– Сестренка, – Олег ласково приобнял меня за плечи, разворачивая к себе, – со мной-то ты можешь не изображать стойкого оловянного солдатика! Я ведь давно заметил, что Мартин для тебя не просто друг. И он к тебе тоже неровно дышит. Ну да, понимаю, сейчас не та ситуация, чтобы погружаться в розовый сироп, но хотя бы объясниться можно? Обоим легче станет!

– Объяснились.

– Ну вот и замечательно! Стоп, – Олежка увидел мои зареванные глаза, – тогда почему ты плачешь? И Мартин ушел странный, словно потухший. Ты что натворила, чумичка бестолковая?!

– Ничего я не натворила, отстань! Сказала правду – жалость мне не нужна! Я для Мартина – сестренка, а сохнет и не спит ночами он совсем не из-за меня! Вот пусть и ищет свою незнакомку!

– Варька… – брат ошалело уставился на меня. – Ты вообще в своем уме?! Ты… ты ревнуешь Мартина к самой себе?!

В общем-то, да.

Понимаю, ситуация – из разряда шизофренических, и то, что поначалу я воспринимала как игру, как желание доказать – «могем, если захотим!» теперь превратилось… нет, я превратила в идиотизм.

В котором увязла еще сильнее – вместо того, чтобы распутать клубок.

Дело в том, что от природы я наделена светлыми ресницами, светлыми бровями, светлыми волосами и, для комплекта, светло-серыми глазами.

Что словно бы стирает, нивелирует правильные черты моего лица, превращая меня в бесцветную моль. Собственно, меня так и звали в школе – Моль.

А потом мама научила меня правильно наносить макияж. И я до сих пор помню первый шок, когда мама повернула меня к зеркалу, приглашая полюбоваться собой. Радостные визги участниц «Модного приговора» – ничто перед моим обалдением.

Именно обалдением. Потому что из зеркала на меня смотрела обалденная красотка: тонкие, изящные черты лица, огромные, таинственно мерцающие платиной глазища в обрамлении длинных густых ресниц, чувственные губы…

Это была совсем не я! И в то же время – я.

С тех пор я знала, что я красивая. И это придало мне уверенность красивой женщины. А макияж я наношу теперь очень редко – зачем? Мне хотелось, чтобы меня полюбили вот такой, бесцветной. Чтобы не велись на яркую внешность, чтобы в душу заглянули…

Ну да, да, понимаю – это больше похоже на бред из женских романов, и дипломированному психологу маяться такой ерундой стыдно. Но вот – маялась. И домаялась, появившись однажды на одной тусовке с Мартином, будучи в «боевом раскрасе вышедшего на тропу войны индейца». На тот момент мне уже нестерпимо хотелось показать, доказать что-то мужчине, рядом с которым мое сердце впадало в «неадекват».

И доказала… Мы с Мартином тогда перекинулись от силы парой фраз, и он меня, конечно, не узнал… Правда, он все время хмурился и присматривался, задавал мне банальный вопрос: «Мне кажется, я вас где-то видел?» – но так и не узнал меня. А потом события понеслись вскачь – именно на этой тусовке была похищена последняя жертва Гизмо, модель Карина Эшли, она же Катерина Сиволапова. И довести до логического конца наше «знакомство» с Мартином мне не удалось. А вскоре я узнала от Олежки, что Мартин потерял голову из-за какой-то незнакомки. И он показал моему братцу фото незнакомки, снятое Мартином на мобильный телефон. И Олежка, по его словам, едва удержался от радостного восклицания: «О, Варька!».

Но удержался. И Мартин продолжал отчаянно разыскивать так поразившую его девушку. А я не знала, как сказать любимому мужчине, что это была я… Он ведь мог обидеться… Да что там мог – сто процентов обиделся бы! Кому приятно, когда его ярмарочным Петрушкой делают?

А потом началась вся эта свистопляска с Гизмо и Павлом.

И вот десять минут назад у меня появился шанс все исправить. Но я им не воспользовалась…

В общем, запуталась я окончательно.

– Ревность тут ни при чем, – я всхлипнула и уткнулась носом в широкую грудь брата. – Понимаешь, Олежка… Мне надо, чтобы Мартин видел во мне женщину. Желанную женщину! А у него в глазах нежность брата… А желает он ту… ну, то есть меня – ту…

– Господи, какая же ты дурочка у меня! – тяжело вздохнул Олежка, поглаживая меня по волосам. – Ну не плачь, все со временем прояснится. О, садимся!

– А куда нас, кстати, теперь повезут? Меня и Монику?

– Тебя Мартин хочет поселить в своем загородном доме, а Монику, похоже, придется отправить в специализированную клинику. Игорь Дмитриевич опасается, что сегодняшние события могли серьезно усугубить ее состояние. Психическое состояние.

– Ой, не стоит девчонку в психушку отправлять, – я шмыгнула носом и вытерла глаза, – пусть и самую элитную! Заколют ее там сильными препаратами! И вообще, тебе не кажется, что разделять нас неразумно? Во всяком случае, до начала процесса над Гизмо. Мы ведь по-прежнему – главные свидетели обвинения.