Призрак из страшного сна - Ольховская Анна Николаевна - Страница 15

Ну как можно было позволить ему умереть!

И Марфа боролась. Она каждый раз, вымыв Павлушку в принесенной ею воде, аккуратно опускала голенького малыша в теплую воду источника. Сначала немного поддерживала его, а вскоре мальчик плавал сам, ныряя и фыркая. И после таких купаний Павлуше явно становилось легче.

А еще Марфа придумывала и составляла различные сборы трав, вспоминая уроки бабушки. И поила отварами и настоями Павлушку. И примочки ему делала на все тельце, заворачивая его в пропитанную отваром пеленку. И молилась за него…

И – вы?ходила!

Вскоре по пещерке и вокруг нее затопал крепенький мальчуган, до самых холодов бегавший босиком и в одних штанишках. Очень умненький, очень добрый, очень нежный, очень ласковый. И безумно любивший свою маму Марфу.

Павел считал Марфу матерью, а она и не возражала, полюбив малыша всем сердцем.

Они были такими разными, ее сыновья! Родной – красавчик внешне и все больше гниющий внутри. Приемный – ребенок чудесной души, но ужасной внешности.

Впрочем, когда Павел начал подрастать, он уже не выглядел так шокирующе, как после рождения. Да, волосы у него так и не выросли, и бровей с ресничками не было, и ушные раковины отсутствовали.

Но черты лица сформировались вполне человеческие, да что там – если отвлечься от чешуйчатой кожи, – мальчика можно было назвать красивым. Ровный тонкий нос, красивый разрез больших, зеленовато-карих глаз, четкий рисунок губ. И телосложение у Павлика оказалось аристократичным – в отличие от коренастого, немного квадратненького Сигизмунда (в лобовскую породу пошел), Павел был тонким, длинноногим, с узкими, изящными кистями рук, с формирующимся широким разворотом плеч.

А еще у мальчика – в отличие от Сигизмунда – оказался невероятно развит интеллект. Он буквально на лету впитывал все знания, а выучившись читать, взахлеб читал все, что приносила ему Марфа. От учебников – женщина покупала ему точно такие же, какие были у Сигизмунда – до художественной литературы. Учителя ему не были нужны, мальчик все усваивал самостоятельно.

Сигизмунд учился не то чтобы плохо – без блеска. Может, потому, что не особо-то и старался, ему было скучно. Но школу он закончил, а потом отец его отправил учиться в Кембридж.

Павел никогда не спрашивал у Марфы, почему он живет в пещере. Наверное, видел свое внешнее отличие от матери.

Не задавал он и вопросов «А почему я такой?» и «Кто был мой папа?».

Он просто жил, рос, учился, взрослел, обустраивал свой быт, составляя список того, что надо было купить. И самым главным и радостным для него (и самым сложным для Марфы) было приобретение и установка бензинового генератора. Теперь в пещерке было электричество. А вместе с ним – и Интернет, заменивший подросшему парню весь мир.

И познакомивший его с Моникой.

Глава 14

Павел выходил в социальные сети под ником Арлекино – в «честь» своей болезни, которую он давно отыскал в медицинских справочниках. Ихтиоз Арлекино. Редкое генетическое заболевание, уносящее в могилу всех «избранных», кого раньше, кого позже.

А он – выжил. Благодаря маме Марфе.

Павел понимал, что о счастливой личной жизни, о любви ему не стоит даже мечтать. Те редкие встречи с местным населением, когда он случайно натыкался в лесу на грибников или охотников, более чем доходчиво объяснили парнишке, ЧТО ему уготовано от людей.

Страх. Ужас. Отвращение. Желание убить его – у охотников.

Став постарше, Павел уже не допускал таких случайностей, научившись пользоваться своими ментальными способностями.

Еще в детстве мальчик понял, что может ощущать эмоции и чувства других людей и делиться с ними своими. Правда, этой другой была только мама Марфа, но Павлик буквально тонул в мягком, душистом, нежном облаке ее любви. И отвечал ей тем же.

А во время редких встреч с людьми парнишку наотмашь хлестало болезненным жгутом страха. Выплескивалась – прямо в лицо – скользкая муть отвращения. Обжигало ненавистью и желанием убить его.

Девицы и бабы обычно в обморок тут же хлопались или убегали с дурным визгом. Охотники за ружье хватались.

Но однажды Павел наткнулся на девчонку лет двенадцати, слишком углубившуюся в погоне за спелой черникой в лес Змея Горыныча – так назвали окрестности горы, где чаще всего встречались с «чудищем» местные жители.

Вернее, это она на него наткнулась, вышла неожиданно из зарослей орешника, а Павел ее не заметил, увлекшись зарисовками сидевшей на ветке белки. Да, он еще и рисовал очень неплохо.

Увидев чешуйчатого зеленоватого человека, девчонка, разумеется, завизжала, бросила корзинку и присела на корточки, зажав ладошками уши.

И не прекращая орать.

Павел, которому на тот момент исполнилось восемнадцать, раздраженно поморщился – белка, с которой он успел подружиться с помощью вкусных орешков, от этого визга тут же скрылась в кроне деревьев. Да и сам резкий визг бил его по ушам.

«Вот ведь дура! И чего орать, спрашивается? Я что, на нее нападаю? Да она мне сто лет упала, сопля тощая!»

Все это раздраженным роем мух жужжало в его голове, когда Павел неспешно направлялся прочь от верещавшей девчонки, убирая в сумку альбом и карандаш.

И вдруг…

Ор за его спиной прекратился и послышалось тоненькое обиженное:

– Сам ты дурак! Змей сопливый! Ой…

Это девчонка увидела, как скрывшийся было за деревьями «Змей Горыныч» медленно развернулся и удивленно посмотрел на нее. А затем спросил – только странно так, не открывая рта:

«Ты что, меня слышишь?»

– Н-ну да, – светленькие косички смешно подпрыгнули, когда девочка кивнула. – Не глухая вроде. А ты и правда Змей Горыныч?

Она вдруг поняла, что совсем не боится этого… этого… парня. Ну да, парня, в затрепанных джинсах и майке, босого. Правда, лысого, и бровей у него нет, кожа странная какая-то, а так – никакой он не Змей!

Потому что от Змея не может исходить такое умиротворение, такой покой.

И он улыбнулся, а потом ответил:

«Нет, конечно. У Змея ведь хвост должен быть, правда?»

– Ага, и зубищи огромные, и еще вдоль спины хребтина такая, как у ящерки!

«Ну вот. А где ты все это у меня видишь?»

И парень повернулся к ней спиной и смешно повертел попой, показывая, что никакого хвоста у него нет. А потом снова улыбнулся, демонстрируя обычные, ровные, красивые зубы.

«Тебя как зовут-то, чудо с косичками?»

– Аленка. А если не змей, тогда кто ты?

«Человек. Такой же, как ты».

– Неправда! Таких человеков не бывает!

Парень вдруг помрачнел, молча развернулся и вдруг исчез, словно его и не было. Аленка вроде на секундочку только глаза прикрыла, моргнула – и все. И незнакомца уже и след простыл. И ни одна веточка не шелохнулась!

Дома Аленка взахлеб рассказывала родителям и подружкам, как она с самим Змеем повстречалась в лесу! И он с ней разговаривал! И вовсе он не страшный, а даже и симпатичный! А рядом с ним так хорошо и спокойно!

– Это он тебя гипнотизировал, – авторитетно заявил старший брат, в этом году школу заканчивавший. – Змеи это делают.

– Ага, точно как в мультике про Маугли! – возбужденно затараторила младшая сестричка. – Помните, там удав Каа бандерлогов гипнотизировал!

– И Аленку нашу так же! – заржал старший. – Потому что она – обезьяна!

– Дураки вы все! – топнула ногой девочка. – Он разговаривать умеет, не открывая рта! Слова просто в голове звучат!

– Так, хватит болтать! – прихлопнул ладонью по столу отец, медленно поднимаясь. – И я, и мать тебе, Аленка, что говорили? А? В Змеев лес не ходить! А ты ослушалась, пошла!

– Так там черники страсть как много, а вокруг деревни уже и нет ничего! – испуганно залепетала девочка, наблюдая, как отец снимает со спинки кровати висевший там ремень. – Па-а-ап, не надо!

– Надо. Чтобы неповадно было запрет родительский нарушать! Ты хоть понимаешь, что это чудище с тобой сделать могло?! Хотя нет, вряд ли, мала еще.

Несколько лет спустя Аленка узнала, что может сотворить с беспомощной жертвой чудище… Она стала первой жертвой поддельного Змея Горыныча, потому что не боялась настоящего. И смело заходила далеко в лес…