Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Предтеча - Логинов Святослав Владимирович - Страница 13


13
Изменить размер шрифта:

В центре сходки произошло движение, головы повернулись в сторону университетских дверей. Быстро образовалось свободное пространство, посреди которого стоял инспектор студентов Фицтум фон Экстед. Он что-то неслышно говорил. Потом ушёл в здание.

Среди студентов, постепенно нарастая, поднялся шум.

– Сами пойдём, раз так! – загудели голоса. – На Колокольную!

К Соколову протолкался Николай Меншуткин.

– И вы с нами! – радостно крикнул он. – Слыхали, попечитель Филипсон с нами говорить не пожелал – уехал, так мы решили идти к нему домой.

– Куда вы пойдёте? – с тоской сказал Соколов. – Войско же. Здесь полиции власти нет, а за ограду выйдете – силу применят.

–…только вам лучше с нами не ходить, – продолжал Меншуткин. – Это дело чисто студенческое, нам его и решать, а вы зря пострадать можете.

Соколов обессиленно прислонился к стене.

Рядом с его головой трепыхалась на ветру плохоприклеенная прокламация – их в последнее время много появилось в растревоженном Петербурге: «Правительство бросило нам перчатку, теперь посмотрим, сколько наберётся рыцарей, чтобы поднять её. На словах их очень много, куда ни обернёшься – везде красные, только как бы нам не пришлось краснеть на них… теперь нам запрещают решительно всё, позволяют нам скромно сидеть на скамьях, слушать цензированные страхом лекции, вести себя прилично, как следует в классе, и требуют не рассуждать, слышите ли – не рассужджать!..»

А ведь это, пожалуй, и есть главное. Даже злосчастные пятьдесят рублей, отнимающие у половины студентов всякую возможность учиться, бьют не так больно, как полное бесправие и мелочное регламентирование, душащее всех. Потому и выступили все, хотя многим не страшны ни жёсткие экзамены, ни плата, хотя бы и вдвое больше нынешней. Семья Михаэлиса, например, вполне обеспечена, отец Меншуткина – богатый купец, а один из главных сегодняшних коноводов – коммунист Утин, так и вовсе миллионер – сын известного откупщика.

Утин кончил свою речь, и тут же, как по команде, студенты через калитку в чугунной ограде потекли на набережную, образуя длинную колонну. Несколько распорядителей бегало вдоль колонны, выравнивая её. Во всём чувствовался продуманный порядок и отличная подготовка. Верно и в самом деле демонстрация была решена заранее.

Мимо Соколова молодёжь проходила беспорядочной массой, но очутившись на набережной, студенты мгновенно выстраивались в шеренги по шесть человек. Вольнослушатели шли вместе со всеми. Солдаты, пожарные и будочники покорно расступились, пропуская шествие.

Соколов сам не заметил, как тоже очутился на набережной. Здесь его перехватили Бекетов и Бейльштейн.

– Профессорам не должно идти через мост, – рассудительно говорил Бейльштейн. – Могут подумать, что вы ведёте их. Надо взять лодку.

Они спустились к яличной перправе. Перевозчик – сильный бородатый мужик – погнал лодку вдоль моста. Дворцовый мост с растянувшейся во всю его длину колонной являл зрелище прежде не виданное в столице.

Соколов устроился на корме. Несмотря на тёплый, даже жаркий солнечный день, его знобило. Соколов вспомнил прошлогоднюю простуду и пожалел, что не захватил тёплый сюртук.

Немного сзади, на втором ялике пересекал реку Менделеев. Он, мешая работе гребца, ютился на самом носу лодки, словно хотел скорее достигнуть другого берега. Соколов отвернулся.

– Бунтуют баричи! – неожиданно громко произнёс перевозчик. – Не иначе, к царю идут, отмены мужицкой воли просить.

– Ошибаешься, любезный, – поправил Бейльштейн. – Господа студенты идут к собственному своему начальству, просить о делах никак не относящихся до крестьянского вопроса.

– Всё одно, толку не будет. Барский бунт дважды глуп, – гребец налёг на вёсла, мутная невская вода забурлила вокруг бортов.

На Адмиравлтейскую сторону они добрались одновременно с неспешно шествующей манифестацией. Студенты заняли весь северный тротуар, шли медленно и торожественно, словно ожидая чего-то. Сочувствующие и иная публика двигались по противоположной стороне. Середину проспекта занимали жандармы. В таком виде процессия прошла почти весь Невский и свернула на Владимирскую.

– Дальше, пожалуй, идти не стоит, – сказал Бекетов. – На Клоколькной будет давка, да и попечителя дома нет. Все это знают, однако, идут. Спектакль!

– Предлагаю переждать, – проговорил Бейльштейн, указав на резной балкон трактира Палкина. – Кстати, Дмитрий Иванович уже там.

– Я не пойду, – сказал Соколов. – Нездоровится что-то, а сегодня ещё учёный совет.

Соколов пошёл по направлению к Адмиралтейству. Навстречу ему пронеслась пролётка, в которой сидел сообразивший, что он наделал, попечитель учебного округа генерал Филипсон.

Ежеминутно Соколов ожидал сзади выстрелов, барабанной дроби, криков, но всё было тихо. Наконец, нервы не выдержали, Соколов повернул назад. Едва он миновал лавки Гостиного двора, как увидел возвращающуюся процессию. Студенты шли в том же порядке, но впереди колонны, неся на чёрном шёлковом платке раненую руку, шагал попечитель, сдавшийся в плен собственным студентам. Два тщедушных, детского вида студента-грузина шли по сторонам от генерала. В том, что боевого генерала, покорителя Абхазии конвоируют горцы, чувствовалась злая насмешка.

Соколов облегчённо вздохнул – расправы не будет.

В скором времени его догнал напившийся чаю и вполне успокоившийся Бекетов.

Всё-таки, Филипсон умница, не допустил до беды, – сказал он. – Сейчас студенты вернутся в университет, а там и разойдутся. Только надо их на это умненько направить.

Однако, возле университета не было заметно никаких признаков того, что толпа собирается расходиться. Филипсон в зале совета вёл переговоры со студенческими депутатами, остальные студенты продолжали митинговать, но уже не во дворе, а на ступенях парадного крыльца. Ничего нового ораторы сказать не могли и говорили больше для того, чтобы выждать время.

Двустворчатые двери распахнулись, появилась тройка депутатов. Сразу наступила тишина.

– Господа! – громко крикнул Евгений Михаэлис. – Мы говорили с попечителем, и он просил передать вам, что не имеет права отменить матрикулы. Его превосходительство обещал однако, поставить министра в известность о наших претензиях. Полагаю, необходимо дать ему для этого время. Что же касается прочего, то библиотека откроется завтра, а лекции возобновятся второго октября. Кроме того, его высокородие оберполицмейстер Паткуль дал нам честное слово, что никто из депутатов и участников сходок не будет задержан, если все мы сейчас разойдёмся.

Михаэлису ответили рукоплесканиями, и тут же студенты, разбившись на группы, начали расходиться. Толпа растаяла.

– Пронесло, господи, пронесло, – непрерывно повторял Бекетов.

Соколов молчал, но и он чувствовал, как радость тёплой волной плещется в груди.

На факультетском собрании профессора дружно хвалили попечителя и ругали министра. Ближе к вечеру состоялся ученый совет. На совете выступил генерал Филипсон. С профессорами он говорил совершенно иначе, чем с непокорными студентами. Все требования сходки решительно отверг, заявив, что после случившегося правительство не уступит ни на иоту, матрикулы должны быть введены немедленно, тот же, кто их не возьмёт, будет из университета исключён.

Ночью по спящему Петербургу разъезжали глухие полицейские кареты. По приказу честного оберполицмейстера Паткуля хватали студентов. Первыми были арестованы депутаты.

Через день аресты повторились. На этот раз брали не только студентов, но и вольнослушаьеелй и даже вовсе посторонних. Список арестованных открывало имя поручика Санкт-Петербургского арсенала Александра Энгельгардта.

Странная осень стояла в Петербурге: солнечная, тёплая, удивительно тихая. Бури бушевали лишь в общественной жизни. Университет пребывал закрытым, швейцарская и огромный вестибюль напоминали военный лагерь, вооружённые караулы оставались там даже на ночь. Студенческие сходки собирались с регулярным постоянством, с такой же неотвратимостью являлась полиция и войска, аресты происходили уже среди бела дня. Будочники и солдаты, остервенясь, начинали пускать в ход шашки и приклады. Арестованные исчислялись сотнями, и какой-то мрачный шутник написал на петропавловских воротах новую вывеску: «Петербургский университет».