Гомункулус - Плавильщиков Николай Николаевич - Страница 23

Страшные смоляные маски подхватили носилки и отнесли Геснера в зоологический кабинет. Его положили около шкафов, под рядами развешанных по стенам чучел. И там, среди птиц, зверей и рыб, он умер.

…Когда студенты слушают первые лекции по зоологии, им иногда показывают толстую старинную книгу, переплетенную в свиную кожу. Книгу украшают рисунки, такие милые в своей простоте и странности.

— Вот что думали четыреста лет назад! — провозглашает профессор. — Как мало знали они, и как много знаем мы теперь! Как далеко ушла наука зоология от тех наивных времен!

Эта толстая книга — одна из книг о животных, написанных Конрадом Геснером.

«Натуральная история»

Юношей он, сын парламентского советника и богатого бургундского помещика, так понравился герцогу Кингстону, что тот увез его с собой в Англию. Отец-помещик не возражал. В те годы французы очень многому учились у англичан. Им приходилось делать это: Франция нищала, помещики разорялись, англичане же славились как хорошие хозяева.

— Пусть поездит, посмотрит мир, поучится, — решил отец. — Когда это и делать, как не в молодости…

Бюффон (будем называть его так) не был силен в английском языке и, чтобы подучиться ему, занялся переводами. Работая над переводом одной из книг Ньютона, он пополнил свои знания по математике и физике и заинтересовался этими науками. Профессионалом-математиком он не стал, но свою научную деятельность начал именно как математик.

— Чем я не ученый! — воскликнул Жорж Леклерк, увидя свою фамилию на обложке перевода. — Вот мой первый труд… Правда, это только перевод, — огорченно добавил он, — но… разве не могу я и сам написать книгу?

Бюффон не так уж долго пробыл в Англии и вскоре возвратился на родину. Но он многое повидал, а главное — увидел, как прилежно работают английские ученые.

Рано лишившись отца, Бюффон унаследовал обширное поместье в Бургундии и в деньгах не нуждался. Помещичье хозяйство не отнимало у него много времени: имением управлял надежный человек, хорошо знавший свое дело.

Свободного времени было достаточно, и Бюффон занялся научными исследованиями.

Статья за статьей, мемуар за мемуаром поступали от него в Парижскую Академию наук. Тут были и сочинения по математике, и геометрические «увражи», и доклады по физике, и даже мемуар по сельскохозяйственной экономике. Эта обширная деятельность не замедлила принести плоды: двадцатишестилетний Жорж Леклерк был избран в члены-корреспонденты академии.

Звание обязывает. Бюффону хотелось сделать какое-нибудь открытие, имеющее практическое значение.

Он занялся было исследованиями прочности строительных материалов, но архитектура и инженерное искусство его мало привлекали. Большое зажигательное зеркало соблазняло исследователя гораздо сильнее, чем поиски особо прочных материалов для построек. Да и что искать? Разве не прочен камень, из которого сложены стены старинных замков?

«Я буду зажигать за несколько лье!» — мечтал молодой ученый, приступая к сооружению зеркала.

Увы! Зеркало за несколько лье никак и ничего не зажигало. Изобретатель немало помучился с упрямым зеркалом, но, кроме прибора, пригодного для физического кабинета и школьных опытов, ничего не получил.

Неудача не очень огорчила корреспондента академии. Мир велик и разнообразен, изучен мало: тема для работы исследователя всегда найдется. Была бы охота работать.

За короткое время Бюффон перепробовал десятки тем. Его интересовало все. Несомненно, он успел бы поработать во всех областях всех наук, если бы его не усадил прочно и надежно на место один из его хороших знакомых, можно было бы сказать, приятелей, если бы не большая разница в годах: молодой человек не может быть приятелем старика.

Дюфей — так звали этого почтенного знакомого — был интендантом Королевского сада. В саду были посажены самые разнообразные растения, и позже он превратился в Ботанический сад теперешнего Парижа. Обычно интендантами (смотрителями, теперь сказали бы — директорами) этого сада назначались придворные медики. Как только лейб-медик короля начинал стариться, король назначал его в свой сад интендантом.

— Вы знаете, как я вас люблю и ценю, — говорил он на прощальной аудиенции своему врачу. — Вы знаете, как я дорожу вашим здоровьем… Вы устали, вам пора отдохнуть. А кроме того, в моем саду такие редкие растения, за ними нужен внимательный уход и присмотр. Только вы сможете беречь мои зеленые сокровища. Ведь если вы так блестяще лечили меня, то…

Врач, умиленный, кланялся и отправлялся в сад. Конечно, он там ничего не делал. Новый интендант прогуливался иногда по саду, срывал и нюхал цветок, дарил внуку или внучке яблоко или грушу. Этим обычно и ограничивались его заботы о саде.

Дюфей оказался приятным исключением. Он очень любил садоводство и работал в саду усердно, заставляя немало потеть и садовников. Но он так разболелся, что пришлось подыскивать ему заместителя. Ни одного подходящего лейб-врача не оказалось: все они были еще сравнительно молоды и не нуждались в богадельне.

— Возьмите Жоржа Леклерка, — предложил Дюфей. — Только при нем сад не погибнет окончательно. Он хорошо поставит дело.

И вот в 1739 году Жорж Леклерк, он же Бюффон, уселся в кресло интенданта Королевского сада. И едва он прикоснулся спиной к мягкой обивке кресла, как почувствовал:

— Вот оно, мое призвание!

Можно изучать анатомическое строение животных, можно описывать их внешность, повадки. Можно заняться выяснением географического распространения животных. А можно исследовать работу различных органов — заняться физиологией. Бюффон слыхал о таких ученых, как итальянец Реди, англичанин Гарвей, голландец Сваммердам, швейцарец Геснер. Да, то были славные имена!

— Я продолжу дело Геснера, — решил интендант Королевского сада. Растения его не интересовали, да и не могли интересовать: ботаника не подходила к его характеру.

Фантазия Бюффона была богата, а рука — неутомима. Он мог писать чуть ли не по двадцать четыре часа в сутки. Единственно, чего ему не хватало, это терпения.

— Опыты? Вскрытия? Ах, увольте меня от этого. Мой ум слишком широк, а глаза мои слишком слабы для таких мелочей. Мое дело — собрать, обобщить… А всей этой пачкотней пусть занимаются те, кто не умеет писать, кто больше ни на что не пригоден.

Он недолго искал тему для своей новой работы: решил написать не много не мало, как полную «Натуральную историю». Это была очень нелегкая задача, но он крепко надеялся на свои способности и на свою опытность писателя.

Белый медведь (Бюффон).

Для такой работы необходим помощник, и Бюффон быстро разыскал его. Врач и анатом Добантон был родом из бюффоновского поместья; его-то наш интендант и приспособил к делу. Он добился назначения Добантона хранителем кабинета естественной истории при саде. Добантон обладал как раз тем, чего не хватало Бюффону, а Бюффон имел то, чего не было у Добантона. Один умел писать, другой — вскрывать и смотреть. Работали они так, что не знаешь, кому больше удивляться: писателю или наблюдателю.

За восемнадцать лет совместной работы они написали пятнадцать толстых томов.

— Вы, пожалуйста, занимайтесь вашим делом, — сказал Бюффон своему помощнику. — Вы вскрывайте, исследуйте, делайте рисунки, анатомируйте. А я буду писать… Ну конечно, — прибавил он тут же, — статьи по анатомии вы напишете сами: я не хочу выдавать ваши работы за свои.