Гомункулус - Плавильщиков Николай Николаевич - Страница 16

Рисунок Мальпиги, изображающий развитие цыпленка (1672):

VIII — появление первоначальной борозды; XI — образование спинного мозга (С — С); XVII — борозда закрывается, срастаясь своими краями; XIX — появляются глаза (А — А) по обе стороны зачатков мозга.

После цыпленка Мальпиги принялся изучать самые разнообразные вещи: сложные железы и рога, перья, волосы, копыта, ногти и когти. Он старательно исследовал желудок верблюда: по рассказам, в нем умещался огромный запас воды. Желудок наглядно показал Мальпиги, как легковерны бывают люди: никаких многоведерных запасов воды там не оказалось, да и места для них не было.

Изучено было строение печени, почек, селезенки, легких. Мальпиги удалось выяснить, что желчь образуется совсем не в желчном пузыре, как это думали в те времена. Желчь выделяется печенью, в желчном пузыре она только накопляется.

В почках Мальпиги разглядел клубочки, которые были позже названы мальпигиевыми клубочками. Он открыл «мальпигиевы узелки» в селезенке. В легких разыскал не только крохотные легочные пузырьки: разглядел и капилляры — тончайшие разветвления легочных артерий и вен. Изучая язык, открыл вкусовые сосочки и даже выяснил, что их имеется три сорта.

Перечислить все, что он открыл, — значит написать целую страницу только одних названий.

И за что Мальпиги ни брался, всюду находил железы. Они встречались ему везде, даже в коре головного мозга.

— Вся деятельность организма сводится к влиянию на него соков различных желез, — говорил на лекции Мальпиги, увлеченный железами. — Смотрите! Всюду — железы.

Как похоже было это, сказанное почти триста лет назад, на то, что мы слышим теперь. Правда, Мальпиги говорил просто «железы», а теперь говорят «эндокринные железы», прибавляя еще мудреные названия желез. Правда, Мальпиги не знал сущности работы этих желез и иногда принимал за железы совсем иные органы. Но не забывайте, что он жил и работал около трехсот лет назад. Для тех времен его слова замечательны.

В 1684 году Мальпиги, скопив немножко денег, купил себе в окрестностях Болоньи дачу. И в том же году в его доме в Болонье случился пожар. Сгорели книги и инструменты, погибли микроскопы и многие рукописи. Особенно тяжела была потеря микроскопов: ведь тогда не было оптических магазинов. Каждый микроскоп нужно было заказывать отдельно, а то и делать его самому.

Не успел Мальпиги оправиться от этой неприятности, как нагрянула новая беда. Его исконные семейные враги Сбаралья нашли себе хороших союзников и решили действовать вместе с ними.

— Отворяй! — раздалось в одну из ночей у ворот виллы Мальпиги.

Сторож, испуганный людьми в черных масках и блеском оружия, отворил. Бандиты ворвались в дом.

Марчелло Мальпиги (1628–1694).

— Вам нужны деньги? — спросил их Мальпиги.

— Мы сами найдем, что нам нужно, — ответили бандиты.

Удивительное дело! Деньги их совсем не интересовали. Они ломали стулья и кресла, били окна и зеркала, швыряли о стены микроскопы, разлили всякие жидкости в лаборатории Мальпиги.

— А ну, попаду или нет? — спрашивал рослый бандит, схватив банку с препаратом и прицеливаясь ею в полку, на которой стояли ряды банок и склянок. Склянки со звоном летели на пол, брызги обдавали и стены и бандитов, и вся компания громко хохотала. Переломав все, что можно сломать, перебив все, что билось, бандиты попробовали поджечь дом. Это им, к счастью, не удалось.

Мальпиги так и не узнал, кто были эти ночные гости. Но он догадался, что его навестили не простые грабители.

Враги так надоели Мальпиги, что он, получив приглашение папы Иннокентия XII занять должность его придворного врача, уехал в Рим. Болонские профессора, городские власти и граждане были очень огорчены тем, что от них уехала такая знаменитость. Впрочем, они скоро утешились: выбили в честь Мальпиги медаль.

В Риме Мальпиги сильно хворал: у него разыгралась подагра, та самая болезнь, которую он когда-то так старательно изучал. Все же он прожил здесь около трех лет и умер на шестьдесят седьмом году от удара.

В Болонском университете была поставлена его статуя. Но странная вещь: рядом с ней оказалась и статуя его кровного врага — доктора Сбаралья.

«Библия природы»

Итак, в Амстердаме жил Ян-Якоб Сваммердам и занимался аптекарским искусством. Но изготовление мазей и пилюль, развешивание порошков и кипячение всевозможных настоев и микстур не заполняло его время до конца.

Зайдя в квартиру Якоба Сваммердама, вы по первому взгляду, пожалуй, и не поняли бы, кто в ней живет. Тут были и огромные фарфоровые вазы, и куски колчедана, и великолепные сростки горного хрусталя всех цветов и размеров… Да столько там всего было, что глаза разбегались. Якоб был большим любителем всяких диковинок. Он устроил у себя дома настоящий музей, или, как тогда называли, кунсткамеру. Не один десяток лет потратил Якоб на это почтенное занятие. Сколько вагонов порошков, бочек мазей и цистерн микстур нужно было продать, чтобы купить все то, что переполняло квартиру этого аптекаря!

Весь город знал об аптекаре, а он не дрожал над своими сокровищами, как многие коллекционеры, не прятал их под замок. Он пускал любоваться ими всех желающих, подрабатывая и на этом, ибо осмотр музея был прежде всего премией для постоянных покупателей и заказчиков.

Многие богатые и знатные люди были не прочь купить коллекции аптекаря.

— Продай мне твои вещицы, — небрежно говорил посетитель, заезжий герцог. — Цена? — И опускал руку в карман.

— Шестьдесят тысяч гульденов, — равнодушно отвечал аптекарь. — Это стоило мне гораздо дороже, но пусть уж будет так.

Герцог таращил глаза. Шестьдесят тысяч гульденов! Целое состояние за камни, чучела рыб и птиц, за жуков и бабочек! Шестьдесят тысяч гульденов за полусгнившего двухголового теленка!

— Нет! Это невозможная цена.

Покупатель уходил, а аптекарь, стирая пыль с чучела птицы, сильно поеденного молью, обращался к отсутствующему покупателю:

— Попробуй найди такие редкости, как «крысиного короля», теленка о шести ногах, белую ворону, рогатого жука с кулак величиной. Шестьдесят тысяч! Я мог бы запросить вдвое больше… Да что вдвое — втрое, вчетверо…

И аптекарь с еще большим старанием стирал пыль со своих драгоценностей.

В скором времени у аптекаря появился помощник: сын Иоганн (сокращенно — Ян), родившийся 12 февраля 1637 года. Двухлетний ребенок не выходил из комнат, где стояли «сокровища» отца. Разинув рот, он смотрел то на одно, то на другое, и так увлекался этими занятными вещицами, что простаивал перед ними часами.

Как только Ян подрос, он сделался кем-то вроде хранителя отцовских сокровищ. Он стирал пыль с коллекций, звонко хлопал ладонями, стараясь убить летающую моль. Мальчик никуда не хотел ходить, не хотел ни гулять, ни играть. Он согласен был весь день просидеть в полутемных комнатах, где запах пыли смешивался с запахом аптекарских трав, чучел зверей и камфоры.

— Я сделаю из него пастора, — говорил отец в кругу друзей. — Это очень почтенное занятие.

Но Ян вовсе не желал быть пастором. Его интересовало совсем другое: он хотел изучать природу. Много ссор и споров было у него с отцом, прежде чем он добился своего. Ему позволили наконец изучать медицинские науки, так как в те времена естественных наук особо не изучали и врач оказывался одновременно и натуралистом, а всякий ученый натуралист был и врачом.