Наша светлость - Демина Карина - Страница 48

О да, вижу, сколь эта печальная перспектива угнетает моего супруга.

Макферсон сказал, что северяне меня поддерживают…

…именно, сердце мое.

…а город? Замок? Что будет с ним?

…за два месяца ничего страшного. Мне и прежде случалось отсутствовать. Вообще-то прежде я проводил здесь от силы два месяца. Душно очень. Если поднимется мятеж, я его просто подавлю. Но полагаю, что в том представлении, которое затевается, нам отведены главные роли. Поэтому наше отсутствие — лучший выход. Городу будет спокойней. Да и на Севере мне нравится. Только… не надо пока никому говорить об отъезде. Мы примем спонтанное решение. Позже.

Кайя откладывает уголь, а рисунок убирает за спину.

— Покажи!

Наша светлость зря, что ли, позировала?

Отказа мы не примем! И попытаемся отнять… опрокинуть их светлость на ковер легко, тем паче они сопротивления не оказывают. А рисунок прячут.

— Покажи… а не то… я тебя укушу.

— Покушение? — Он хмурится, сдерживая смех. — Покушение на мою жизнь приравнивается к государственной измене.

Это говорит человек, которого не берут ни яд, ни сталь, ни даже совесть?

Какой ненормальный на него покушаться-то будет?

— Иза! — В правой руке Кайя рисунка нет. И в левой тоже. И под спиной не прячет. А куда подевал? Ну мне же действительно любопытно… — Будешь говорить с распорядителем, помни, что ты здесь — хозяйка.

Я-то хозяйка. Но картинка где?

— Не спускай оскорблений. Никому.

Кайя протягивает лист.

— Опять льстишь? — Я разглядываю рисунок долго, пытаясь поверить, что я и вправду такая.

— Вправду, — отвечает Кайя. — Мне лучше знать.

Наниматель был в ярости, и Юго с наслаждением наблюдал, как меняется его лицо. Наконец-то он видел этого человека вне всех масок. Голым. Беззащитным.

Не контролирующим себя… пожалуй, появись сейчас кто-то, кроме Юго, он был бы удивлен.

— Ты должен вернуть груз… — Наниматель дергает головой, и Юго слышит хруст шеи. Пожалуй, он не отказался бы, чтобы этот хруст был чуть более выраженным. Характерным.

В принципе убить нанимателя легко.

Он беспечен. Считает себя неуязвимым, полагаясь на силу договора. И в чем-то определенно прав. Юго не тронет нанимателя до тех пор, пока договор не исполнен.

Но после…

Юго собирался вернуться домой. И еще собирается… наверное.

Наниматель останавливается. Оборачивается. Глаза горят. Ноздри раздуваются. Чудо, а не человек… и ведь понимать должен, что требует невозможного.

— И как ты себе представляешь? Груз охраняют. Попробуешь отбить — будут только рады. Как много твои люди выдержат в подвалах Магнуса?

Юго испытывал настоящее удовольствие, представляя себе эти подвалы… несмотря на примитивность мира, местные техники допросов отличались изрядной фантазией. Пожалуй, он не отказался бы поприсутствовать как-нибудь… не в качестве допрашиваемого, естественно.

— Или выкрасть? Незаметно? Две дюжины пушек… из-под носа охраны… попробуй. — Юго разломал яблоко и протянул половину нанимателю. — Это будет забавно.

— И что ты предлагаешь?

— Забыть.

Глупо было связываться с работорговцами — жадные, недалекие люди. Опасные союзники, но, видимо, нанимателю не удалось найти других. Не все болеют мечтой об изменении мира.

А яблоко оказалось кислым и сочным. В мире Юго не растут яблоки, только каменные ели. И серые грибы, которые прячутся под снегом. Их сложно загарпунить, но если уж получается, то по грибнице можно вытянуть десятка два, а то и три… грибы воняют. Сколько ни вываривай их, все равно воняют.

— Скажи, — Юго облизал пальцы и принялся за вторую половину, которой наниматель побрезговал, — как у тебя хитро получается? Собираешься всех равными сделать… мир улучшить… а меняешь людей на пушки. Не тошно с работорговцами работать?

Он знал ответ, слышал его уже неоднократно, но интересно было: вдруг да дойдет до человека, что неоригинален он в своем убеждении, будто бы цель оправдывает средства.

— Они все станут свободными. Потом.

Наниматель сжал кулаки:

— И да, мне тошно. Но если мир состоит из дерьма, мне не остается ничего, кроме как это дерьмо использовать.

Конечно… Юго разжевал горьковатое яблочное зернышко.

— Если из нужника не выглядывать, тогда да, мир будет казаться из дерьма сложенным.

— Ты забываешься!

— Разве? Это ты забываешься. По договору я должен сделать один выстрел. И я его сделаю. Все же остальное — от скуки… но мне не настолько скучно, чтобы я рисковал своей головой ради бездарно потерянных пушек.

— Дело только в этом?

Какая разница, в чем дело. Главное, скоро Юго освободится от своих обязательств.

Надо хорошо подумать о том, чем заняться дальше.

Распорядитель — человек солидный, в возрасте, всецело проникшийся осознанием собственной значимости и незаменимости. От его фигуры веяло чиновничьим спокойствием и той снисходительностью, которую люди высшие испытывают к тем, кому не повезло достичь их высот.

Строгий наряд из темно-синего атласа, отделанный серебром, подчеркивал стать фигуры, и наметившееся брюшко выглядело этаким важным элементом образа, равно как и белый куделькастый парик, щедро посыпанный серебряной пудрой. Он прибавлял к немалому росту распорядителя еще сантиметров пятнадцать. Пожалуй, распорядитель был выше многих людей, и в иных обстоятельствах его рост и масштаб фигуры подорвали бы душевное спокойствие нашей светлости. Ну не любит она тех, кто массой подавляет. Кайя — исключение.

Кайя удостоил лорда-казначея аудиенции. И мне жуть как хотелось поприсутствовать при этом разговоре, но, увы, меня ждала собственная битва.

Враг явился не один. Свита была под стать многоуважаемому мэтру Труву: пятеро помощников, судя по всему, выбранных на сию должность исключительно за внешнее сходство с распорядителем, два пажа, карлик с книгой и пяток левреток в меховых попонках.

— Подготовка к балу уже начата, — произнес распорядитель, присаживаясь на атласный диванчик. Он вальяжно закинул ногу за ногу, демонстрируя роскошные банты на панталонах и остроносые, по последней моде, туфли. Пряжки их, усыпанные драгоценными камнями, сияли.

И наша светлость еще переживает, что на платья тратится?

— Вашей светлости не о чем беспокоиться.

— Наша светлость не беспокоится. — Я очаровательно улыбнулась и тоже села.

Под ноги кинулись левретки и пажи, норовившие левреток поймать. Помощники выстроились по росту и застыли. А карлик, на шее которого поблескивала серебряная полоска весьма характерного вида, открыл книгу. От массивного фолианта к ошейнику тянулась тонкая, но прочная на вид цепочка.

— Уверяю вас, все будет сделано в наилучшем виде…

— Нисколько не сомневаюсь.

— Тогда могу я приступить к своим обязанностям? — Распорядитель окинул меня взглядом, от которого затошнило.

— Конечно. Как только мы с вами обсудим, каким будет предстоящий бал.

— Но…

— Меня уверили, что вы весьма профессиональны. — Я старалась не обращать внимания на собак, пажей и помощников. — Не откажите в любезности. Взгляните на наброски…

Зря, что ли, Кайя старался?

— Общая концепция представляется…

— Боюсь, я уже имею довольно четкие инструкции.

В этом наша светлость не сомневалась.

— И какие же?

Должна же я знать, чем конкуренты дышат!

— Я не уверен, что уполномочен…

— Уполномочены.

Пока. Ну вот не нравится нашей светлости этот господин, возможно, мы относимся к нему с предубеждением, но я нигде не клялась быть справедливой к людям. Он же мялся с кокетством престарелого ловеласа, с трепетом ресниц и румянцем на щеках, с томными взглядами и губами сердечком.

Антипатия крепла.

— Представьте дивный сад… — он взмахнул рукой, и левретки зашлись истошным лаем, — во всем его великолепии… множество цветов. Розы, азалии, белые фрезии, и антуриумы, и орхидеи… Арки из живого плюща. Птицы… мы уже заказали двести серебряных клеток…