Чародей - Дуглас Сара - Страница 74

— Разве не чудо, — прошептал Аксис и отвел со лба волосы Азур. — Калум зачат в ночь Белтейна, а родился в Йул, — он поцеловал Азур в голову, — от самой замечательной матери.

Повелитель Звезд видел, как Азур улыбнулась Аксису, и понял, что украсть ее у сына будет невероятно тяжело.

— Но зато первая твоя дочь, Азур, будет моя, — прошептал он себе под нос, — потому что наверняка она будет так же прекрасна, как и ее мать.

Завоевание дочери, однако, вряд ли компенсирует ему неудачу с ее матерью.

Глава тридцать восьмая

ПИТОМНИК

Третью неделю Снежного месяца Фарадей была почти свободна от докучных королевских обязанностей, что, впрочем, неудивительно: светская жизнь двора и города стихла перед угрозой войны. У большинства горожан на фронте был либо муж, либо брат, либо сын. Все сознавали, что предвещает война. В Ахаре Йул не отмечали, но Фарадей и Ир потихоньку отпраздновали его в королевских апартаментах. За прошедшее время женщины очень сблизились. Поддерживали друг друга во всем. В Карлоне обе чувствовали себя словно в клетке. Можно сказать, что и пророчество стало для них своеобразной клеткой. Большую часть времени Ир проводила теперь с Фарадей. Они даже спали вдвоем на огромной, в четыре пейса шириной, королевской кровати. На ней легко можно было потеряться, но женщины друг друга не теряли. В безнадежных, казалось бы, обстоятельствах Фарадей находила у своей подруги утешение и поддержку.

Фарадей сделала глоток воды из оловянной кружки и вспомнила о королевском кубке. Борнхелд никогда им не пользовался, громогласно заявив, что такая нарядная посуда не годится для храброго воина. Подозрения Фарадей относительно убийства Приама перешли после этого в твердую уверенность. Когда же он отдал Джейму и Морисону кубок на хранение, она поняла, что это и есть его сообщники. Затея отравить кубок вряд ли пришла в голову Борнхелду. Скорее всего, предложил и спланировал отравление, а затем заворожил посудину кто-то другой.

Заворожил. В том, что кубок заворожили, Фарадей не сомневалась. Только вот кто? Как?

Фарадей покачала головой и поставила кружку на стол.

— Ир? Можешь ты сегодня отвлечь Тимозела? Хочу разок пройтись по тропинкам Священной рощи.

Ир кивнула.

— Я скажу ему, что ты спишь и что тебе нужно отдохнуть перед празднованием Нового года.

Фарадей вынула из сундука припрятанную ею деревянную чашу, подарок Всемогущего Рогача.

— Ир, ты не знаешь, отчего Тимозел так переменился? Нет больше веселого и доброго юноши. Теперь это мрачный и злой мужчина.

— Не знаю, милая. Я и сама об этом думала. Возможно, душу его разъедает какая-то ржавчина, поэтому он так и мечется. — Пожала плечами. — Я не знаю, в чем дело.

— Я слышала, он говорил Борнхелду о каких-то видениях. А тебе, Ир, он о них не рассказывал?

— Нет. Видения? Что за видения? Нет, и с тобой он тоже не делился?

— Нет. — Фарадей вздохнула и, взяв чашу, начала готовиться к своему путешествию. — Мы уже не так близки, как бывало. Сейчас он предпочитает Борнхелда.

Тимозел считался ее защитником, но последнее время он лишь поощрял Борнхелда в нападках на жену. Тем не менее Фарадей не хотелось окончательно с ним порывать. Возможно, Тимозел нуждается в ее помощи. Кто знает, когда-нибудь она ему еще поможет.

А сейчас ее ожидала Всемогущая Мать и Священная роща, и все остальное не казалось ей таким уж важным.

Да, они ее ждали: и роща, и Рогачи. В прошлый раз Фарадей встречалась с Всемогущими Рогачами, гуляла по Священной роще и Волшебному лесу. Вот и теперь она с удовольствием посмотрела на скачущих по полянам и деревьям диковинных зверюшек, однако задерживаться возле них было некогда: Фарадей торопилась к домику старушки, откуда так бесцеремонно утащила ее Ир.

Откликаясь на ее желание, лес помог ей выйти на нужную тропинку, что вела к домику.

Все было так, как и запомнилось: крошечный домик в середине поляны, сад, окруженный белым штакетником. Не успела Фарадей рассмотреть растения, как блестящая красная дверь отворилась и навстречу ей вышла старушка в красном плаще с капюшоном, наброшенном на бледную лысую голову. Детские глаза поражали живостью и юмором. Она протянула к Фарадей старческие покрытые пигментными пятнами руки.

— Добро пожаловать, Фарадей Друг Леса. Добро пожаловать в мой сад. Сегодня ты у меня задержишься подольше?

— Да, мне бы очень этого хотелось. Спасибо тебе, Всемогущая Мать.

— О нет, нет, — закудахтала старушка. Прихрамывая, спустилась с крыльца и открыла зеленую калитку в сад. — Что ты, милая, я не Мать, хотя она разрешает мне пользоваться этой землей, чтобы я ухаживала за саженцами. И я ей очень, очень благодарна.

Фарадей вошла в сад и закрыла за собой калитку.

— Как же мне тебя называть?

— Называть? Зови меня Ур. — Звук «р» она произнесла раскатисто, и имя в ее устах прозвучало почти как мелодия. — Ну а теперь, милая девочка, взгляни на мой сад.

Фарадей присмотрелась и увидела, отчего он не похож на другие сады.

— О, да ведь это питомник! — воскликнула она.

— Ты моя хорошая. Хорошая девочка! — восхитилась Ур, и Фарадей поддержала старушку, потому что та от волнения едва не упала.

Вместо цветов и кустов в саду Ур стояли тысячи терракотовых горшочков с плодородной влажной черной землей, и в каждом по одному тонкому саженцу.

— Я ухаживаю, — сказала Ур, и глаза ее увлажнились, — за теми, кто мне доверился.

Фарадей поняла, что саженцы, очевидно, не простые.

— Расскажи мне, — попросила она. — Расскажи.

Старушка указала на садовую скамью, нагревшуюся на солнце. Фарадей помогла ей усесться и, сев рядом, на мгновение подняла глаза к небу. Почему-то ей не показалось странным, что при ярком солнце десятки тысяч звезд водят по небу хороводы.

— В пророчестве много еще непонятого, — сказала Ур, — и саженцы в том числе. Сомневаюсь, что кто-либо, даже сам Пророк, понимает, что он имел в виду, когда писал: «Развоплотившиеся души над смертной запоют землею».

Старушка замолчала, глядя на саженцы, раскачиваемые легким ветерком.

— Когда-нибудь каждый из них станет могучим деревом в восстановленных лесах Тенсендора. Вот так-то, Фарадей Друг Леса. Тебе, наверное, известно, что Аваринхейм погиб под топорами идиотов Сенешаля?

— Да, — ответила Фарадей, испытывая чувство вины за принадлежность к этому народу.

Ур поджала губы.

— Аваринхейм, какой он сейчас, лишь частица прежнего. Но, если у тебя все получится, леса когда-нибудь раскинутся, словно огромное море, и достигнут нижней границы Тенсендора. Когда-нибудь они напомнят тебе здешний Волшебный лес.

Вот эти саженцы, Фарадей, и станут огромным зачарованным морем. Они не только возродят старинные леса, но и навсегда сотрут с земли Тенсендора поганую армию Горгрила. А ты, детка, единственная, кто сможет пересадить их из Священной рощи.

Слезы навернулись на глаза Фарадей. В последнее время она все чаще горевала, из-за того, что пророчество отвело на ее долю одни страдания. Ей казалось, что находится она в беспросветной тьме. Оказывается, все не так. Она воскресит огромные древние леса, высадит по всему Ахару волшебные саженцы.

— Спасибо тебе, — прошептала она и сжала руку Ур.

— Да брось ты, — рассердилась Ур. — Тебе еще многое надо узнать, на многое посмотреть.

Наклонилась — суставы ее при этом заскрипели — и взяла в руки ближайший к себе горшок. Саженец, что рос в нем, был меньше и слабее остальных.

— Вот, — сказала старушка и подала горшочек Фарадей. — Возьми, дотронься до него.

Горшок был теплым, и Фарадей почувствовала, как в пальцах ее что-то слабо отозвалось. Росток очень нежный, с тонкими прожилками в полупрозрачных листьях, но в них, однако же, билась новая жизнь, пробуждалась новая энергия.

— Ее зовут Мирболт, — сказала Ур.

— Мирболт, — тихо повторила Фарадей. — А что, разве у всех саженцев есть имена?