Стёртые буквы - Первушина Елена Владимировна - Страница 21

— Как Дреки? — спросил он наконец.

Вопроса избежать все равно не удастся. Да и кроме того, он действительно хотел услышать ответ.

— Что Дреки? — Ксанта усмехнулась. — Что ему сделается? Ходит, шкодит. Все ищет, где деньжат подзаработать. Пытался разводить хорьков на продажу — те, что не сдохли, разбежались. Сейчас пристроился в театр на побегушки: декорации таскать, на улицах выкрикивать. Ну хоть голос они ему там поставили. Правда, репертуар у них… ох!

— А почему ты хихикаешь, когда это говоришь? — поинтересовался Андрет.

— Пет! Поймал! Просто вспомнила — третьего дня я у них была, в общем, мне понравилось. Такая легкая, ни к чему не обязывающая комедия. Про двух молодых богатых шалопаев, которые решили подшутить над бедным золотарем. Напоили его допьяна, а как тот уснул, отнесли в заранее снятый дом. И когда бедолага проспался, прислуга стала его уверять, что он на самом деле знатный аристократ и городской судья, который долго болел и вся предыдущая жизнь ему привиделась в бреду.

— Занятно. А дальше что?

— Дальше ребята вошли во вкус и стали подсылать к своему подопечному актеров, чтобы тот их «рассудил». Ну а он стал судить так хорошо и мудро, что слава о нем пошла по всему городу и дом буквально осадили тяжущиеся. Тут на город нападает вероломный враг, и наш новоявленный судья произносит страстную речь, призывая людей на стены. Те в едином порыве побеждают врага и выбирают бывшего золотаря главой городского совета.

— Забавная история.

— Забавная. Правда, ни одна из шуток выше пояса не поднялась. По-моему, Дреки теперь целиком и полностью просвещен в этом отношении.

— И ты позволяешь?! — возмутился Андрет, вновь вспоминая о своих отцовских обязанностях.

— А куда я денусь? Он и так меня редко видит. Бабка за ним обычно смотрит, но от бабки девятилетнему мальчишке много ли проку? То есть много конечно, но он-то этого еще не понимает. Самолюбивый стал. Обижается на меня чуть что. Ходим на ножах. Так я уж стараюсь лишний раз не спорить. Время пройдет — сам забудет… Ты не подумай, это я не тебе в упрек, — поспешно добавила она.

Согласно последнему судебному уложению, незаконнорожденному ребенку следовало дать имя, подчеркивающее обстоятельства его рождения, — чтобы все окружающие знали, с кем имеют дело. Ксанта выкрутилась из этой неприятной ситуации с обычным изяществом и дала сыну древнее имя, которым в столице не гнушались и князья, — Дар. Но когда Андрет узнал обо всем (примерно через год), Дар уже был переименован в Дреки — «Дракончика». «Это еще почему?» — поинтересовался тогда свежеиспеченный папаша. «Когда голодный был, так пас-тишку разевал, да так орал, что мне казалось, сейчас у меня из ушей дым пойдет», — объяснила Ксанта.

Сейчас она поднялась на ноги, стряхнула с юбки налипший песок и спросила:

— Ты-то как? Я проголодалась, между прочим. Есть здесь место, чтобы нам толком поговорить?

Андрет замялся. Место, разумеется, было, и не одно. Но всюду их будут преследовать десятки любопытных глаз. И руку можно дать на отсечение — доброхоты тотчас же побегут к Кэми. Начнутся разговоры… Нет, так нельзя. Очень хочется, но нельзя.

— Поздно уже, — сказал он. — Давай я провожу тебя на постоялый двор. Там и поешь — готовят хозяева неплохо. Рыбу жарят. Ты, между прочим, больше нигде в городе рыбы не поешь. Так, чтобы за нормальную цену. Все здешние промыслы давно господином Келадом откуплены, и он следит, чтобы из местных никто не браконьерствовал. Рыбу, в основном, в столицу гонит бочками, а здесь продает втридорога. И «Болтливая рыба» теперь тоже ему принадлежит — вот он и расщедрился. Так что сходи, угостись. А завтра утром я за тобой зайду и решим, что будем делать дальше. Договорились?

— Угу, — ответила Ксанта.

4

По дороге на постоялый двор они решили еще кое-что. Андрет займется изучением истории забытых ворот, а Ксанта попробует выяснить подноготную пропавшего парня. Решение, разумеется, приняла Ксанта, и оно (тоже, разумеется) соответствовало ее любимой манере переворачивать любую проблему с ног на голову. В самом деле — коль скоро Андрет прожил здесь уже девять лет и худо-бедно знает здешних людей, значит, глаз у него замылен, и расспрашивать встречных-поперечных надлежит Ксанте, благо она приехала сюда только вчера и не успела обзавестись предубеждениями. С другой стороны, если Ксанта, сколько себя помнит, занималась собиранием и пересказом всяческих легенд, преданий и ритуалов, то ее близко нельзя подпускать к здешним историям — она будет судить предвзято. Назначение Дороги Процессий и Семи ворот предстоит выяснит Андрету — который, кроме трех обычных молитв, больше ни о чем таком не знал и знать не хотел.

Было и в самом деле уже поздновато и, чинно распрощавшись с Ксантой на пороге «Болтливой рыбы», Андрет направился прямиком домой. Он боялся, что Кэми успели донести, с кем и как он сегодня провел день. Надо рассказать свою версию первым, чтобы она не мучилась. То есть, конечно, мучиться она так и так будет, но надо наврать какой-нибудь белиберды, чтобы ей хоть было за что держаться. Андрет надеялся, ей хоть распишут, какая Ксанта уродка. Ну не станет же красивая женщина ревновать к уродке? Кроме того, Ксанта выглядит на все свои, а Кэми — на десяток лет моложе. И тут же он осекся. Кэми выглядела молодо, потому что у нее никогда не было детей. И не будет, судя по всему, никогда. Ему это было безразлично, но ей — нет, и он это прекрасно знал. Хорошо, что Кэми не знает про Дреки. И никогда не узнает — уж об этом он позаботится.

Как выяснилось, Андрет то ли переоценил местных сплетников, то ли недооценил свою жену. Кэми была весела и беспечна. Встретила его нежным поцелуем, разула, подала глиняный таз с теплой, настоянной на травах водой для ног. Потом принесла воды умыться, накрыла на стол, и все это с той самой нежной воркотней, которая представляется большинству женатых мужчин недостижимым счастьем.

Плетеный из ивовой лозы стол был покрыт пестротканой скатертью с широкими красными и узкими белыми полосами. С желтых глиняных тарелок улыбались синие цветы. Кэми принесла запеканку из тушеного мяса с овощами, поставила на стол кувшин с холодным квасом.

Мордастый и лобастый дымчатый кот, по праву носящий кличку Проглот, ходил восьмеркой около ног хозяина и многозначительно урчал. Его беременная подружка по прозвищу Плюшка лежала на сундуке и томно вылизывала лапу. Словом, все было настолько тихо, мирно и безоблачно, что каяться в каких-то грешках прежней беспутной жизни казалось подозрительным и смехотворным. Поэтому Андрет заговорил о другом:

— Послушай, детка, а откуда'здесь, собственно, взялась Дорога Процессий?

Кэми опустилась на стул, внимательно глядя на мужа:

— Ну как же? Мы ведь по ней ходим каждую осень на берег — резать перворожденных ягнят. А потом праздник, танцы, угощенье…

Это Андрет знал и сам. Участия в городских праздниках он не принимал, но пару раз из любопытства наблюдал за ними с того самого крутого склона за Зелеными воротами. Ягнят с песнями приводили на берег, купали в озере, намазывали им лоб медом и забивали. Тут же на берегу разводили костры, жарили мясо на углях и тут же съедали. Особо хорошей приметой считалось, если кому-то попадался недожаренный кусок мяса и кровь текла по подбородку. («Может быть, это важно? — подумал Андрет. — Может, это знак, что ворота хотят видеть кровь?») Потом господин Келад приводил двух своих белых коней и ставил их в Золотых и Серебряных воротах, а женщины, владелицы пасек, окунали руки в мед и давали коням облизать. («Зачем вы это делаете?» — спросил как-то Андрет у Кэми. «Ну как же? — удивилась она. — Пчелы ведь рождаются из дохлых белых лошадей». «Точно из белых?» — переспросил опешивший Андрет. «Ну конечно! Все так говорят».) Коней, кстати, звали Ривель и Мискейф — радость и несчастье, но Андрет не знал, имело ли это какое-нибудь значение.

— Ты будешь смеяться, но я помню, — сказал он наконец. — Но кто придумал этот обычай? И кто построил ворота?